Алексей Мусатов - Клава Назарова
— К бою! — приказал он залёгшим рядом Шошину и Ключникову.
Шошин довольно быстро изготовился к стрельбе, а Ключников всё ещё развязывал вещевой мешок, куда был засунут его автомат.
— Слушай, Егор, да пошевеливайся ты, ради бога, — поторопил его Шошин.
— Э, да какой там бой, — отмахнулся Ключников. — Попали, как рыба в мотню. Отползать надо…
В тумане, за кустами, замелькали фигуры немецких солдат, собаки с хриплым тявканьем заходили уже откуда-то сзади.
Володя оглянулся на военнопленных. Шошин, втиснувшись в сырую землю, вёл огонь, а Ключников с перекошенным от страха лицом, оставив автомат, отползал назад.
— Живым не сдаваться! Огонь! — хрипло выкрикнул Володя и, выпустив последнюю очередь из автомата, выхватил из кармана гранату. Привстал на колено и метнул за кусты, в туман, где мелькали фигуры немецких солдат. Затем туда полетела вторая граната, третья…
И в этот же миг очередь из автомата прошила ему чистую рубаху на груди. В горле у юноши заклокотало, и он повалился на мокрую землю, лицом вниз.
Падая, Володя ещё раз что-то крикнул. Может, он всё ещё рвался в бой, может, проклинал струсившего Ключникова, а может, прощался с товарищами, с дорогой ему девушкой Аней, которую ему не суждено было больше увидеть…
Горестный день
Ещё в полутьме Клава услышала, что где-то вдали играет музыка.
«Вот и хорошо, оркестранты уже в сборе, — шевельнулась сонная мысль. — Пора и на демонстрацию. Вот если бы ещё и подморозило…»
Так с ощущением праздника в душе Клава и проснулась. Вскочила с постели и подбежала к окну. И верно, было уже утро. Солнце, наконец-то прорвавшее пасмурное осеннее небо, светило вовсю, на мостовой и на улице лежала сизая изморозь. А где-то за стеной действительно играл духовой оркестр.
Клава горько усмехнулась. Всё то же и не то. Хотя сегодня и Седьмое ноября, но нет на улице ни празднично одетых людей, ни красных флагов, ни гулко поющих серебряных репродукторов на столбах. И оркестр совсем не тот, что был прежде — школьный, певучий, так и манящий на улицу, а какой-то угрюмый, издающий утробные бухающие звуки: наверное, это немецкие музыканты готовятся к сегодняшнему концерту в офицерском клубе.
Стряхнув оцепенение, навеянное воспоминаниями о празднике, она быстро оделась: сегодня её ждало немало дел.
В первую очередь надо повидать Федю Сушкова. Встреча назначена на девять часов утра у городской бани. Клава взглянула на будильник — уже пора идти — и пошарила на кухонном столе: что бы такое перекусить? Но ничего не нашла. С продуктами в доме было туго, и мать ещё позавчера уехала в деревню, чтобы хоть чем-нибудь разжиться.
«Это, пожалуй, и к лучшему, что её сегодня вечером не будет в городе», — подумала Клава.
Выпив холодного чая с хлебом, она взяла оцинкованный тазик, мочалку, бельё и отправилась в баню.
Квартала за два до бани Клаву нагнали Федя, Дима Петровский и Саша Бондарин. Дима и Саша, кивнув, быстро прошли вперёд, а Федя зашагал с ней рядом.
— Слушаю, — вполголоса сказала Клава.
— Всё в порядке, — сообщил Федя. — Киносеанс начнётся в восемь. Бесплатное приложение мы даём в девять.
— Кто откуда действует?
— Я из будки… Дима с Сашей из окна.
— Запалы проверили?
— Да, лично. Вчера уходили в лес…
План нападения на офицерский клуб, что помещался в Доме культуры, подпольщиками вынашивался давно. Предложил его Федя Сушков. Работая в офицерском клубе, он сумел довольно ловко втереться в доверие к старшему киномеханику, обрусевшему немцу Шрёдеру. Особенно это доверие укрепилось после того, когда в кинобудке из-за неисправной аппаратуры вспыхнул пожар. Федя, не щадя своего нового пальто, с таким трудом справленного тётей Лизой, бросился сбивать пламя с полыхающей плёнки. Домой он вернулся весь в ожогах, на спине пальто зияла внушительная дыра, рукава обгорели выше локтя, и от воротника осталось одно воспоминание.
При виде такого зрелища тётка затопала на племянника ногами и припомнила ему все случаи из детства, когда Федя не щадил костюмов и обуви.
— И зачем тебе было добрую справу губить, лопух ты без ума-разума? Да нехай оно дотла погорело б, это кино…
Зато киномеханика Шрёдера Федин поступок покорил совершенно.
— Гут, руссе, гут! — хлопал он юношу по плечу. — Будет доложено по начальству. Награду иметь можешь.
Награды Федя не получил, но зато Шрёдер, раздобыв где-то на складе потрёпанную немецкую шинель травянисто-лягушиного цвета, подарил её Феде, и тётя Лиза, располосовав шинель на куски, залатала племяннику прогоревшее пальто.
И хотя мальчишки в городе стали звать Федю «чужеспинником», он не очень-то унывал, так как Шрёдер до такой степени проникся доверием к своему помощнику, что нередко разрешал ему оставаться в кинобудке за хозяина.
Тогда Федя и заявил подпольщикам, что ему теперь ничего не стоит бросить в зрительный зал во время демонстрации кинофильма парочку гранат.
— Словом, проведу для господ офицеров киносеанс с бесплатным приложением.
Федина затея ребятам понравилась, но они высказались в том смысле, что на «приложение» скупиться не надо: гранаты можно швырнуть не только из будки, но через окна и запасные выходы. На этом все и сошлись. Гранатомётчиками были выделены, кроме Феди, ещё Петровский и Бондарин, и «киносеанс» решено было приурочить к Октябрьскому празднику.
— Ну, как говорится, ни пуха вам, ни пера! — пожелала сейчас Клава Сушкову. — И передай ребятам, пусть берегут себя.
— Мы уже всё обдумали, — объяснил Федя. — Дима с Сашкой, как только гранаты метнут, дают ходу — и к кладбищу. Залягут в склепе, суматоху переждут…
— А ты, Федя?
— Ну, и я с ними! Ничего, живы будем, не помрём! Мы сейчас с ребятами в баньку сходим. Попаримся с веничком! — Кивнув Клаве, он побежал догонять приятелей.
Но Клава уже раздумала идти в баню. С грустью посмотрев вслед Сушкову, она повернула обратно: надо было спешить в мастерскую. Сегодня утром туда под видом заказчицы должна была зайти Аня Костина. Клава с нетерпением ждала от неё вестей о Володе Аржанцеве, который до сих пор не вернулся домой. Может быть, это так и надо: Володю задержали в партизанском отряде или в воинской части? А может, с ним что-нибудь случилось?..
Стараясь не думать об этом, Клава прибавила шагу.
Проходя мимо базара, она неожиданно заметила Аню Костину. Девушка, закутав голову в полушалок, стояла за грубо сколоченной стойкой и продавала из мешка картошку. Торговала она вяло, безучастно, почти не споря с разбитной покупательницей, которая на чём свет ругала деревенских спекулянток и совала девушке в руку пачку денег.
Клава дождалась, пока покупательница пересыпала большую часть картофеля из мешка в свою кошёлку, и тронула Аню за плечо.
— Разве ж так торгуют… Надо бы на соль сменять или на мыло. А ты даже деньги не пересчитала.
— Ой, Клава! — испуганно шепнула Аня. — Я до тебя.
Девушки свернули в тихий переулок.
— Ну, какие новости?
— Беда, Клава… — Аня грустно покачала головой. Оказывается, к Аржанцевым в деревню дважды заходили жандармы, спрашивали, где сейчас находится их сын, и просили показать его фотографию.
Володиной карточки отец не нашёл, а про то, где находится его сын, он ответил, что ему это неизвестно: они с сыном в ссоре, и тот живёт как ему бог на душу положит. И жандармы ушли не солоно хлебавши.
— Схватили, видать, Володю, — губы у Ани задрожали. — А он, наверное, не признаётся. Вот им и нужно установить его личность.
У Клавы сжалось сердце. Ей захотелось взять девушку за руки, привлечь к себе. Но нельзя. Кругом ходят люди, посматривают на них.
— Ну что ты, Аня! — заговорила Клава. — Откуда такие мысли? Володя же не простачок. Его легко не возьмёшь.
А про себя подумала: «Если жандармы заинтересовались фотографией Володи, значит, действительно произошло что-то неладное».
— Ну же, Анюта! Возьми себя в руки.
— Я держусь… стараюсь. — Девушка вздохнула и протянула Клаве оставшуюся в мешке картошку. — Возьми, что осталось… не пойду я больше торговать.
— Да у меня денег нет.
— Потом как-нибудь.
— Ну, спасибо.
Девушки расстались.
Клава зашла домой, оставила картошку и с тяжёлым сердцем направилась в мастерскую.
Переступив порог, бросила виноватый взгляд на часы-ходики.
— Ой, тётя Маша, опоздала!.. Браните меня. В баню ходила, потом на базар…
Мария Степановна понимающе покачала головой.
— Ох, Клашка, нигде ты толком не была. Лицо зелёное, волосы сухие — какая уж там баня! И про базар всё байки придумываешь.
— Ей-ей, была! Картошки достала. Уж и наелась я…
— Ладно, ладно. Вижу, какая ты сытая. Вот что, девки, — обратилась она к Клаве и дочерям, — пойдёмте-ка завтракать. Я тут такой пир приготовила… Как-никак, а денёк сегодня праздничный… Вот и отметим.
