Илья Штемлер - Поезд
Следом за ним потащились две гражданки средних лет. Одна прикрывала ладонью красный платок с торчащими бигуди, вторая, с распущенной косой, нервно щелкала замком сумки. Обе казались крайне испуганными и едва сдерживали слезы. Послушно ухватившись за руки, гражданки заспешили к тамбуру…
Когда странная процессия исчезла, Игорь плотно прикрыл за ними дверь площадки и, вернувшись в купе, произнес, глядя на Прохора Евгеньевича:
– Нехорошо так смеяться над осужденным, – он подчеркивал шутливо-серьезную интонацию. – Человека сурово наказали, приговорили по высшему разряду, а вы смеетесь. Я ведь все слышал. Только вот эти психи помешали…
– Нехорошо подслушивать, – строптиво ответила Варвара Сергеевна.
– У меня было трудное детство, – весело уклонился Игорь. – Дурное воспитание.
– Это и видно, – скрипач метнул в молодого человека недовольный взгляд.
– Извините, – покладисто ответил Игорь. – Душно в купе, я с вами посижу. Не возражаете?
Варвара Сергеевна промолчала, Прохор Евгеньевич вздохнул.
– Что касается вашего хобби, – не отступал Игорь, – советую пожать мою руку. Уверяю вас, не прогадаете.
– Жаль, спит Дарья Васильевна, – с улыбкой произнесла пассажирка, глядя на скрипача. – И защитить вас некому.
Некоторое время они сидели молча втроем, покоряясь резвому раскачиванию вагона.
«Так хорошо разговаривали, и на тебе, явился обормот», – подумал Прохор Евгеньевич и проговорил: – Хорошо вам, Варенька. Обе нижних полки занимаете, удача.
– Мне всегда удается взять нижние места. Есть уловка, – Варвара Сергеевна наклонилась к сыну и поправила подушку. Темная ямочка у основания шеи придавала особую прелесть ее смуглой груди, обозначенной в глубоком вырезе платья.
Прохор Евгеньевич с беспечным видом отвел взгляд, пугаясь, что его заподозрят в нескромных желаниях. Мельком оглядел незваного гостя. Игорь сидел, прижавшись ровной спиной к стенке купе. Удлиненное его лицо сейчас казалось бледным, глаза прикрыты, пухлая нижняя губа опущена, обнажая десны. У него был вид человека, углубленного в трудные, малоприятные мысли. Странно, когда эти мысли успели овладеть им? Казалось, только что купе будоражил громкий голос, а глаза источали уверенность и нахальство. Или он просто пьян, а сейчас расслабился, забылся?
Присутствие в купе странного молодого человека тяготило не только скрипача. Варвара Сергеевна приняла прежнюю позу, отвернувшись к окну, однако облик ее был напряжен и тревожен.
– Какую же уловку вы припасли, чтобы раздобыть нижние полки? – Прохор Евгеньевич сцепил пальцы рук и накинул их на колено, точно уздечку.
– А, пустяки, – ответила Варвара Сергеевна не оборачиваясь. – Заказываю по телефону четыре билета, оставляю себе два нижних места, а два оставшихся сдаю обратно. Вся премудрость. – В четком отражении стекла она видела, как в круглых глазах скрипача возникло недоумение и растерянность. Это ее обескуражило. – Что вы так, Прохор Евгеньевич? – она ждала признания своей находчивости.
– Да… Хитрим все, – в голосе скрипача прозвучала суховатая интонация. – Я вас все Варенькой величаю, а вы, оказывается, ого-го… Умелец!
– В чем же я умелец, Прохор Евгеньевич? – покраснела Варвара Сергеевна. – Я что, спекулирую этими билетами? Сдаю в кассу. Даже теряю на этом… комиссионный сбор, – все больше раздражалась пассажирка.
– Дело в другом, Варвара Сергеевна. Время какое-то… Надувательство предлагается как добродетель. И не стесняются, наоборот, видят в этом доблесть… Но что доблестного – обмануть ближнего…
– Что с вами, Прохор Евгеньевич? – резко прервала Варвара Сергеевна.
– Обидно, Варвара Сергеевна. Я замучился с этими билетами, пока достал. И еду на верхней боковушке, хуже не бывает.
– Кто же виноват?
– Вы, мой ангел. Вы! Чистые глаза, нежное лицо. Воплощение женственности…
– Ну знаете! – вскипела Варвара Сергеевна. – Просто вы старый брюзга… Понятно, почему вы женатый холостяк да бездетный отец. Кто же вытерпит такого? Вас не удивляет, что я работаю с утра до ночи со своим нежным лицом в зверосовхозе. А когда решила с сыном в поезде по-человечески проехать, сразу в ловкачи попала. Возмутительно! Вы лучше возмущайтесь, почему и нижние полки, и верхние, и боковушки в проходе – стоят одинаковые деньги. Или, к примеру, что в скором-простудном, что в фирменном – цена билета одна и та же, хотя условия далеко не одинаковые. А все потому, что тот, от кого это зависит, в поганом скором не едет и на боковых полках не кукует. Зачем же ему платить дороже?! Вот где ловкачи настоящие, а вы меня заметили! Нехорошо…
– Все в одну кучу, – Прохор Евгеньевич уже пожалел, что затеял бузу.
– Да будет вам! – отмахнулась Варвара Сергеевна. – И разговаривать с вами нет настроения. Тоже мне, собиратель рукопожатий. Смех!
Это замечание, произнесенное с подчеркнутым спокойствием, вновь вывело скрипача из себя. Его рыжие брови совершенно вышли из повиновения – сливались, дергались, смещались относительно друг дружки и даже раздвигались, подобно рассерженным гусеницам. Еще немного, и он вспылит, наговорит дерзостей и тем самым придаст томительным суткам еще большую неуютность…
Сидящий напротив пассажир служебного купе подтянул ноги, подержал какое-то мгновение узкогрудое сутулое свое тело на длинных руках, обвел купе отсутствующим взором голубоватых глаз, встал и молча отправился к себе, шаркая подошвами по полу. С грохотом отодвинул дверь…
– Чудак какой-то, – скрипач виновато поглядывал на пылающую гневом соседку. – Игорь, кажется, его зовут… Не гневайтесь, Варенька, прошу вас.
– Вы, Прохор Евгеньевич, пожали бы сами себе руку. В вашей коллекции вы самый ценный экспонат.
Скрипач не успел ответить.
В коридоре послышался нарастающий топот шагов и громкие голоса. По проходу гуськом шли люди в железнодорожной форме. Двое из них держали полевые сумки, какие обычно носят ревизоры. Поравнявшись с купе проводника, они остановились. Высокий ревизор, с тонкой щеточкой усов над серыми губами, подергал ручку замка. Дверь не поддавалась. Замыкавший группу чернявый и круглолицый проводник Гайфулла Мансуров испуганным голосом высказал предположение, что ответственный за вагон, Елизар Тишков, вероятно, находится в соседнем, купейном вагоне, и, предупредительно обойдя ревизоров, открыл дверь в тамбур.
Ревизоры двинулись в купейный вагон, следом за взволнованным Гайфуллой…
2Приподнятое настроение Елизара не смогло омрачить даже появление проводника восьмого вагона Сереги Войтюка, в спортивном костюме с широкими белыми лампасами и в тапочках на босу ногу.
– Гляди-ка! – удивилась Магда. – Серега прискакал давление тебе мерить, психопат оперный… Улетай, туча!
Елизар молчал, глядя на красное неспокойное лицо проводника.
– Какое давление, какое давление?! – торопился Серега Войтюк. – Горим, Магдалина! Ревизоры залетели. И где они, гады, сели, никто не знает.
– А Аполлон Николаевич где? – заволновалась Магда.
– Где, где… Кацетадзе говорит: сами разберитесь. Точно ему вожжа под хвост попала. Предупреждал я вас, говорит.
– Ну?! – изумился Елизар. – Когда же он нас предупреждал?
– Было! Когда вы с Магдалиной вагон принимать отправились. Так и сказал: «Глядите в оба. Сами с усами, нечего меня в игры с ревизорами впутывать!» Сидит сейчас в штабном злой, как собака. Заперся и разговаривать ни с кем не хочет.
– Кто? Аполлон Николаевич? – изумлялась Магда.
– Ну. А те уже напустили шороха. На Гайфуллу акт катанули… Может, возьмешь ревизоров на себя, а, Магдалина? Яшка отказывается, говорит, ему прятать нечего.
– А ты?
– Я… – замялся Войтюк.
– Он только и может давление мерить, – Елизар высунулся в коридор – он понял, что Серега Войтюк не один в вагон прискакал.
И верно. К стене испуганно жались две гражданки средних лет. Судя по всему – только со сна, бедняги. У одной бигуди красную косынку топорщат. Так и представил Елизар, как их, словно коз, подгонял из вагона в вагон Серега Войтюк, раз до хвостового добежали.
– Твои, что ли, стоят? – обронил Елизар.
И Магда выглянула в коридор.
– Ну даешь, Серега! – закричала она. – Я своего не знаю, куда упрятать…
– У тебя ж служебка пустая, Магдалина, – взмолился Серега и хлопнул по своим бокам тяжелыми ручищами.
– Все знает, черт. Ну? Беспроволочный телеграф, да? – заполошила Магда. – А если что случится? Выходит, мне за твоих теток тоже отвалится?! Сколько же ты себе оставил, если этих некуда приткнуть?
– Пятерых, – потупился Серега. – Семейство целиком, понимаешь. Что я, не человек, чтобы семью разбивать… А одиноких привел, в надежде на добрых людей. Пусть они за тобой и числятся, Магда. А?
– Ну даешь, ну даешь, – отходила Магда. – А своего я куда дену? На буфера посажу позади вагона? У меня два места в служебке. – Не станет же Магда рассказывать, что она три полки свободными придержала, когда бегунок относила начальству. – Куда мне своего-то деть?
