Аркадий Львов - Двор. Книга 2
Утро выдалось солнечное. Иона Овсеич шел пешком, не торопясь, глубоко вдыхал в себя весенний воздух и чувствовал небывалую легкость на душе, будто взмахом какой-то волшебной палочки с него сняли все заботы и тревоги, в том числе про его собственный дом, где столько лет была прикована к постели Полина Исаевна. В юные годы, еще до революции, Иона Овсеич полюбил стихи Генриха Гейне, знаменитого немецкого поэта. У поэта, который остаток своей жизни тяжело болел, было одно стихотворение про матрацную могилу или матрацную тюрьму. Иона Овсеич сейчас уже не мог точно вспомнить, но что поражало в стихотворении — это мужество и неистребимая вера в жизнь. Разбитый параличом, поэт, по-прежнему, хотел любить и ненавидеть до последнего вздоха и доказал миру всем своим творчеством.
Недалеко от фабрики Ионе Овсеичу пришла на память строчка из какого-то стихотворения поэта: «Бежим! Ты будешь мне женой!» Он пытался вспомнить следующие строчки, которые были про любовь, про отчий дом, но ничего не получалось, сколько ни старался: содержание помнилось, а дословный текст как будто в воду канул.
Возле проходной весело толпилась молодежь, поневоле пришлось замедлить шаг, парни и девушки расступились, чтобы дать начальству дорогу, но Иона Овсеич сам отказался и стал в общую очередь. С разных сторон послышались одобрительные голоса, Иона Овсеич в ответ помахал рукой одному, другому, затем, поравнявшись с хорошенькой и на вид совсем еще молоденькой девушкой, нарочито грозно нахмурил брови, бросил пронзительный взгляд и неожиданно заговорил стихами:
Бежим! Ты будешь мне женой!
Мы отдохнем в краю чужом,
В моей любви ты обретешь
И родину и отчий дом.
Сначала девушка смутилась, сильно покраснела, потом состроила рожицу и захихикала, как глупенькая восьмиклассница.
— Сколько тебе лет? — полюбопытствовал товарищ Дегтярь.
— Для вас я уже старая! — резко ответила девушка, все вокруг дружно засмеялись, она подняла голову, смотрела на Иону Овсеича уже безо всякого стеснения и мало была похожа на глупенькую восьмиклассницу.
— Ты бойкая на язычок, — похвалил Иона Овсеич, — но интересно знать, как у тебя работа спорится.
— Не волнуйтесь, — тут же нашлась девушка, — вам за меня не придется дорабатывать.
Вокруг опять дружно засмеялись, хотя теперь уже ничего смешного в словах девушки не было. Иона Овсеич машинально приостановился, чтобы расспросить, в каком цехе этот острый язычок работает, но те, что были далеко позади, сильно нажали, пришлось посторониться, и девушка пропала из виду.
На душе остался еле заметный осадок, как после разговора по телефону, когда не успел договорить последние два-три слова, а дежурная поспешила разъединить. Мелькнула мысль, что следовало бы пройтись по цехам и разыскать, но тут уже получалось, как говорят в народе, овчинка выделки не стоит, тем более сегодня было по самое горло других забот, поважнее и поэкстреннее.
На обеденный перерыв товарищ Дегтярь пригласил к себе цеховое начальство, профсоюзный и комсомольский актив, чтобы поговорить насчет нового почина работниц Люблинского литейно-механического завода Жандаровой и Агафоновой — инициаторов за отличное выполнение каждой производственной операции. Пока не начали разговора, несколько человек успели развернуть газеты, в которых принесли из дому бутерброды, для аппетита хвостик селедки с луком или соленый огурчик, и старались откусить кусок побольше, торопливо разжевывая и глотая, чтобы из-за них не пришлось задерживать остальных. Товарищ Дегтярь укоризненно покачал головой, сказал, что трапезу можно было отложить, и убедительно просил ускорить, поскольку обеденный перерыв у нас полчаса, а урывать рабочее время от смены не будем.
В общем, успели уложиться, захватили после звонка каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут. Иона Овсеич взял ответственность на себя, но главное было то, что время потратили не напрасно, и люди сами это чувствовали. По ходу беседы выяснилось, что не все товарищи отчетливо понимают, как толковать понятие «каждая производственная операция», товарищ Дегтярь просил высказаться по этому поводу наших уважаемых специалистов, механиков и технологов, а когда те высказались, со всей ясностью вскрылось: новые начинания требуют более фундаментальной подготовки всех производственников как в области технологии, так и в области экономики. В связи с этим поступило предложение организовать специальную школу или семинар, название не играет здесь решающей роли, для рабочих, а задача фабкома и комитета комсомола — добиться стопроцентного охвата.
Подводя итог этого короткого, между двумя обеденными звонками, разговора, товарищ Дегтярь просил всех присутствующих обратить особое внимание на тот знаменательный факт, что инициатива, которая родилась здесь на глазах у всех, — типичный образец инициативы снизу, ибо, идя сюда, никто не думал, не гадал, как именно обернется дело.
Вечером, на активе пропагандистов Сталинского района, Иона Овсеич привел, как иллюстрацию к закону перехода количества в качество, два примера из одного только сегодняшнего дня нашей жизни: спозаранку к нему забежала ударница с табачной фабрики Идалия Орлова, чтобы обсудить почин своей бригады, а спустя несколько часов выступил с новой инициативой коллектив обувщиков.
— Товарищи пропагандисты, — сказал в заключение Иона Овсеич, — призрак бродит по Европе, призрак коммунизма! Но сегодня призрак коммунизма — это мы с вами, в реальной плоти наших грандиозных свершений, в громовой поступи миллионов, в грохоте турбин Днепрогэса и величавом течении Волго-Дона!
Ляля Орлова, которая сидела с карандашом и блокнотом в последнем ряду, громко зааплодировала, многие невольно обернулись. Ляля смутилась, хотела спрятаться, но, как это обычно бывает с застенчивыми людьми, вместо того, чтобы угомониться, подняла еще больше возни и шуму.
— Товарищи, — весело обратился Иона Овсеич, — вы видите здесь перед собою ту самую Идалию Орлову с табачной фабрики, о которой мы с вами только что говорили.
Теперь уже весь актив обернулся назад, дружно хлопая. Ляля, по привычке, закрыла лицо ладонями, но никто не хотел щадить, напротив, все требовали, чтобы она выступила и сама рассказала о девушках из своей бригады и новом почине.
Ляля изо всех сил отбивалась, но в конце концов пришлось уступить и повторить все сначала, как она рассказывала товарищу Дегтярю. Люди выслушали с огромным вниманием и тут же внесли предложение, чтобы наша местная пресса подхватила передовое начинание на своих страницах.
К Ионе Овсеичу наклонился человек, который сидел рядом с ним за столом, сказал несколько слов, прикрывая сбоку рот ладонью, Иона Овсеич поднялся, видно было, что он взволнован, и попросил тишины:
— Уважаемые товарищи пропагандисты, могу сообщить, что Сталинский райком партии целиком поддерживает ваше предложение и будет ходатайствовать в соответствующих инстанциях.
Ляля, как только закончился актив, вышла одна из первых, чтобы не получилось, будто она нарочно ждет Иону Овсеича и товарища из райкома партии, и долго, чуть не до полночи, бродила по улицам города. Когда Иона Овсеич вернулся домой, ее все еще не было, он зашел к Малой, чтобы поделиться и порадовать старуху, которая в свое время отдала столько сил и энергии этой самой Ляле Орловой. Мадам Малая сидела в кресле, набросив на плечи платок, глаза открывались и закрывались, как будто одолевала дремота, потом, когда Иона Овсеич закончил свой рассказ про Лялю Орлову, положила голову на ладонь, минуту помолчала и сказала тихо, вроде самой себе:
— Иосиф Котляр умер.
Иона Овсеич на секунду задумался и решительно произнес: «Царствие ему небесное». Мадам Малая закрыла глаза, двигались одни губы, и бормотала себе под нос:
— Как устроена человеческая жизнь: одну ногу человек потерял на гражданской войне, другую — потерял в лагере, от гангрены, и умер где-то на чужбине.
— Малая, — товарищ Дегтярь заложил большой палец под лацкан и весь наклонился вперед, — возьми себя в руки и прекрати своё кликушество.
Клава Ивановна подняла голову, улыбнулась, как маленький ребенок, неизвестно кому, неизвестно чему, и сказала Дегтярю, пусть идет домой: старуха Малая имеет право немного отдохнуть.
VIII
В шесть часов утра радио из Москвы сообщило радостную весть: по всей стране с огромным успехом прошел первый день подписки на новый государственный заем развития народного хозяйства СССР. Ленинградские судостроители решили отдать взаймы государству свой месячный оклад, а токари-скоростники Мартынов, Андрочников, Кислыця и Оглымамедов, работающие в счет последнего года пятилетки, пожелали занять государству свой двухмесячный заработок. Благородному примеру последовали многие производственники завода «Электросила», фабрики «Скороход» и работники Василеостровского райпищеторга.
