Юрий Домбровский - Рождение мыши
— Твой Онуфриенко в первую очередь. А виновата ты.
Она нервно взглянула на него, пощупала волосы и выдернула штепсель.
— Нет, ты положительно невозможен — вот не приглянулся парень, он и будет грызть меня, как старая свекровь!
— Да ты понимаешь, что такое происходит там?! — крикнул он. — Парня накачали и заставляют звонить. А ты со своими штучками дала повод к этому. Ой, попадешь ты в историю! Ой, попадешь! Он что тебе, кажется, что-то предлагал?
— Что-то предлагал, — убито согласилась она. И вдруг взбеленилась: — Слушай, что, это все стоит обсуждения? У нас с тобой другой темы нет, наверно, да? Читай, пожалуйста!
Он взялся было опять за газету, но вдруг повернулся к ней.
— И помнишь…
— Читай! — рявкнула она со слезами в голосе и стиснула кулаки. — Читай, пожалуйста!! — Он посмотрел, пожал плечами и снова начал с первой строчки.
Она сидела перед зеркалом, заплетала волосы и думала о своем, — все это ей очень не нравилось.
Через три дня Костя оправился настолько, что мог прийти в театр. Ставился «Овод». Костя сидел в актерском фойе в костюме контрабандиста и ждал массовки, и вдруг прибежал Онуфриенко и сказал:
— А ну иди скорее к Ниночке — она тебя зовет.
— Где она? — спросил Костя, холодея, и встал.
— У себя! Смотри ж, не ударь в грязь лицом.
— Слушай, кто ей тогда звонил? — спросил Костя.
— Здравствуйте, я ваша тетя! — насмешливо поклонился Онуфриенко. — А сам как будто не помнишь? А-а, брось притворяться — не люблю!
У Кости даже в глазах потемнело.
— Мне нечего притворяться, я ничего не знаю.
— Ну-у! — потянул Онуфриенко и остановился. — Как будто? А не помнишь, как после этого ты бросился к Софе — «Она меня не любит — кусай меня насмерть, гадина!» Чучело вырвали, так он с лестницы прыгнул и растянулся. И в снегу лежит, со звездами беседует. Еле-еле ведь унесли.
Костя молчал и дико смотрел на него. Онуфриенко вдруг ударил его по плечу:
— Ну вот, видишь, что бы было, если бы не я! Я же вовремя нажал рычаг, и она ничего не услышала. Ты уж орал в пустую трубку. Понимаешь? — Костя все молчал. — Она тебя любит, а это единственное, что важно, иди к ней и говори смело — и скорее! Софа будет ждать.
Нина ходила по уборной. Она была так рассержена ночным звонком, что не выдержала и пожаловалась Ленке, а та ей еще поддала жару: «Обязательно позови и отругай! Еще новое дело — он будет по ночам звонить! Обнаглел!»
Но Костя зашел такой помятый, несчастный, так он потерянно остановился у порога, что у нее язык не повернулся для серьезного разговора.
Однако и прежней она быть с ним не могла.
— Ох и вид же у вас, — сухо сказала она. — Вы посмотрите в зеркало — зеленый, больной, под глазами синева! Зачем вы встали? Вы же лежали.
— Да нет… — начал Костя. — Я ничего!
— Да, ничего! А сами еле на ногах стоите. Ну, садитесь скорее. — Он сел. Она мгновение присматривалась к нему, а потом уж совсем мягко спросила:
— И наверно, только что из кровати. Да?
— Да!
— Питок! — Она взяла его за пульс, потом прикоснулась ладонью ко лбу и решительно подошла к столику и сняла телефонную трубку.
— Доктора, — сказала она в рупор. И потом: — Вы свободны? Зайдите, пожалуйста, ко мне; не я, а один студиец! Что — не знаю, но сидит и горит. Ой, как старо, доктор! Так жду. — Она положила трубку.
— Хотела я вас, Костя, сегодня хорошенько отругать, злилась, злилась, а посмотрела на вас — и вся злость прошла. Ну, ладно, а вот если бы вы спьяну позвонили Задольской — представляете, что было бы? — Она невольно улыбнулась — так ей ясно представилась толстая визгливая бабища в рейтузах и в бумажных папильотках у телефона: стоит, держит трубку, злится и ничего не понимает, а ей кричат в уши всякую чепуху. — Ну, вы представляете? — повторила она с улыбкой.
— Представляю, — серьезно ответил Костя.
— Ну, и надо это вам? По-моему, совсем не надо! Так? О чем вы хотели говорить?
— Меня просили передать вам работники цирка… — Он запнулся, поискал нужных слов, ничего не нашел и совсем по-дурацки ляпнул: — Они вам предлагали пятнадцать тысяч.
— Постойте, постойте, — вытаращила глаза Нина Николаевна, — кто они? Я же еще так и не узнала, от кого вы звонили.
— Со мной говорил Стрельцов, — уклонился от прямого ответа Костя.
Нина пожала плечами.
— Ну, и Стрельцова я, Костя, никакого не знаю. Кто это такой?
— Он из цирка. Факира Рамачерака видели?
— А-а! — рассмеялась Нина. — Этот, что весь театр обклеил змеями?! Ну-ну! Значит, его фамилия Стрельцов. Но я-то зачем ему нужна? Там ведь у него какие-то летучие гробы, черные кобры.
— Гипноз!
— Ну, еще того лучше — гипноз! — Она вдруг расхохоталась. — Я же, Костя, не гипнотизерка, я… — В дверь постучались. — Да!
Вошел крупный, черный, продымленный мужчина в бакенбардах, курносый, с короткой черной трубкой в желтых прокуренных зубах.
— Иду и слышу, разговор о гипнозе, — сказал он, сдержанно осклабясь. — Несравненная Нина Николаевна старается вбить в голову молодому человеку, что она не гипнотизерка! Ловко!
— Что же ловкого? — спросила Нина Николаевна улыбаясь. — Здравствуйте, доктор.
— Здравствуйте, обожаемая! Валяйте, валяйте, может, он вам по молодости лет и поверит. — Доктор вынул изо рта трубку и выколотил ее о подзеркальник. — А вы, молодой человек, спросите меня, как доктор утверждаю: всякая артистка до пятидесяти — гипнотизер самой страшной силы. А таких, как Ниночка Николаевна, Толстой в «Крейцеровой сонате» называл просто «наркотиком». — Он сел. — И был в моей театральной практике такой случай…
— Извините, доктор, я вас перебью на самом интересном месте, — сказала Нина, — но сейчас мне идти. Вы хорошо знаете цирк: что из себя представляет Рамачерак?
— Что? — Доктор звонко продул трубку и стал ее набивать двумя пальцами. — Что? А вот видели афишу — гроб, призрак и кобра? Ну вот, это он и есть, — обыкновенная низкопробная труппа шпагоглотателей. Но с претензиями. Есть у них там одна хитрая, но дурная бестия. Эдакий старый педофил. Ну, любитель молодых девочек, проще. Сейчас как раз ищет жену! Э, стойте, он меня и о вас спрашивал.
Нина пожала плечами.
— Странно! Чем же именно я его интересую?
Доктор улыбнулся.
— Ну, это я не знаю: чем-то интересуете, значит. Но меня о многом он тоже не спросит. Просто интересовался, сколько получаете, откуда вы. Ну и все такое.
— А самому Рамачераку сколько лет?
Доктор засмеялся.
— Рамачерак! Рамачерак — молодой осёл, ему поди и тридцати нет. Стрельцов спрашивал, их худрук. А этого гуся я помню еще по пятнадцатому году, по кабачку «Бродячая собака». Он тогда ходил весь разрисованный, в петлице деревянная ложка, а на щеках — и тут, и тут — две собаки в эдаком-переэдаком положении. — Он засмеялся и покачал головой.
— Так что ж он… того? — спросила Нина, смотря на доктора во все глаза.
— Какой там того! — махнул рукой доктор. — Учился со мной на медицинском факультете! И неплохо учился! Степень имеет — сейчас выступает перед сеансами с пятнадцатиминуткой: «Гипноз и внушение». Раньше там были и йоги, и факиры, и ясновидящие — теперь министерство все вычеркнуло — остались лишь Павлов да собаки. Так! — Доктор встал. — Молодой человек может зайти ко мне через пять минут. Я буду у себя в кабинете и приму его. А впрочем, по совести-то, ведь ничегошеньки-то у вас нету! И не советую вам с эдаких лет бегать по докторам! Ничему они вас хорошему не научат, поверьте! Ниночка Николаевна, позвольте вашу ручку. Что ж он — вам послал билет?
— Послал!
— A-а? Видели вы шута? — засмеялся доктор. — Я ему говорю: «Ну ты сам посуди, за что нас с тобой может полюбить молодая женщина, на кой мы ей?» Отвечает: «Женщины любят за интеллект». Ну-ну, сходите, сходите! — Он махнул рукой и вышел.
Нина взглянула на Костю.
— Слышали? Хорошая компания? Эх, Костя! Куда вы, голубчик, лезете! Хорошо, так что ему от меня надо?
Костя молчал.
— Да раз уж начали, так кончайте, — поморщилась Нина, — что ему от меня надо?
— Номера художественного перевоплощения! — выпалил Костя.
— Что-о? — изумленно поднялась Нина и так посмотрела на Костю, что он сразу же вспотел. — Как же так? Ну-ка, объясните. — Костя молчал. — Что, тоже по воздуху летать? Ну?
— Да! — неожиданно брякнул Костя.
У Нины вспыхнули лицо и шея.
— Черт знает что! — сказала она крепко и тихо, смотря на Костю гневными блестящими глазами. — И у вас хватило…
За дверью постучались, и женский голос значительно сказал: «Двенадцатое явление!»
Нина встала и сурово приказала:
— Пошли! — Они вышли в коридор. Она шла впереди и не оборачивалась. — Ну что я вам могу сказать? Ну что?
