Юрий Домбровский - Рождение мыши
И тут Костя вдруг нашелся и обрадованно крикнул:
— Какие же у вас замечательные глаза, Софа!
Она взглянула на него и вдруг расхохоталась:
— Ой, боже мой!
Он нахмурился и неловко обнял ее за шею. Она тихонечко, снисходительно засмеялась и осторожно разжала его руки.
— А вы, оказывается, азартный! Ну, стойте, там же гости. Да ну, Костя! Идите лучше сюда, я покажу вам мои туалеты. — Она подошла к шкафу и раскрыла его. Сразу нежно и остро повеяло духами. Платьев — кружевных, легчайших — было много, штук двадцать пять. Она вынимала их одно за другим, прикидывала на себе и объясняла: — Это вот костюм Изиды — видите, сколько серебра, и на лице золотая маска из пресс-папье, она лежит у меня отдельно. А это баядерка, видите, в вуаль вплетены водяные лилии. А в этом я поднимаюсь из гробницы — оно прозрачное, под него поддевается трико. А вот это костюм Саламбо, я его надеваю только для номера со змеей. А ну-ка, Костя, подайте-ка мне эту плетенку.
Костя подал.
Это была корзинка тонкого плетения. Круглая, небольшая, с отверстием посередине.
Мерцали села на кресло. Положила корзинку на колени, раскрыла ее и приказала: «Смотрите!»
Костя заглянул и отшатнулся.
Черная кобра лежала, свернувшись, на дне и глядела на Костю мертвыми глазами.
Он невольно сжал руки Мерцали.
— Не бойтесь, не бойтесь, — улыбнулась она, — смотрите. — Она положила одну руку на стенку корзины и стала что-то чертить в воздухе. И вот послышалось тонкое острое шипение, как будто вырвалась струйка пара, глаза гадины зажглись черным огнем, змея начала медленно раскручиваться, толстые мозаические кольца ее вздулись, тронулись и поползли все разом, одно мимо другого. Она вдруг поднялась над корзиной на высоту локтя и остановилась, смотря на Софу неподвижными круглыми глазами, а та наклонилась к ней так близко, что лицо ее и птичья голова змеи были на одном уровне, сделала еще насколько пассов правой свободной рукой (левая все лежала на стенке корзины), и вот змея медленно, волнообразно заколебалась, горло ее раздулось, как у рассерженного гуся, щиток с очками тоже раздулся, стал почти плоским, и тут вдруг кобра широко раскрыла мертвенно-синюю пасть, брызнула тончайшей струей яда и заиграла похожим на черную гвоздику быстрым жалом. Тогда Мерцали наклонилась, взяла голову гадины сочными кроваво-красными губами и мягко всосала ее, а хвост обвила вокруг шеи.
Костя стоял окаменев: вся эта игра со смертью повергла его в такой ужас и восторг, что он не мог вымолвить слова.
Софа Мерцали сейчас по-настоящему казалось ему колдуньей, вставшей из древней гробницы и подчиняющей себе все живое и мертвое.
А Софа вынула голову кобры изо рта и швырнула змею прямо на взбитую подушку — та так и осталась лежать, мертвая, как веревка.
— Вот такой номер. — Она встала и обтерла губы платком. — Ну, идемте к гостям, а то хватятся.
— А кобра?
— А кобра пусть лежит, — она уже заснула.
В зале к Косте подошел Рамачерак и мягко поймал его за локоть.
— Ну, я вижу, вам не скучно? — спросил он. — Нравится компания? Ну, отлично. — Он еще покланялся, посмеялся, посмотрел ему в лицо и ласково добавил: — А с вами как раз хочет поговорить наш худрук. Как, вы не против? Ну, тогда поднимемся. Он у себя в кабинете.
Худрук занимал весь второй этаж. Первое, что Костя увидел в его кабинете, это круглый стол, почти до полу покрытый черной бархатной скатертью со звездами, похожими на серебряные кленовые листья. На звездах этих стояли: чугунная чернильница с черным орлом, раскрылатевшим, словно слетевшим с бутылки «Ессентуки», и рядом шесть разноформенных золотых кубков — один так даже на львиных ножках.
— Наша аппаратура, — усмехнулся Рыжий. — Всё его работа. В этом подстаканнике, например… — Он взял кубок, и тут вошел хозяин. Это был румяный, полнощекий мужчина, лет шестидесяти, с толстой бычьей шеей и волосами в кружок. Одет он был в шелковый халат с блестящей пряжкой на поясе. Он вошел и тихо остановился на пороге, глядя на Костю голубыми водянистыми глазами. Рыжий испуганно отдернул руку…
— Да нет, показывайте, показывайте, — милостиво разрешил худрук. — От друзей у нас нет секретов. Вам нравится этот кубок? — спросил он Костю ласково. — Это для нашего нового номера «Эликсир молодости». — Он взял кубок и повертел его в руках и так, и эдак. — Не правда ли, эффектно? Это по моему эскизу. Я сам все рисую. Так! — Он поставил кубок обратно. — Давайте же знакомиться. Всеволод Митрофанович Стрельцов, — он задержал руку Кости в больших мягких и теплых ладонях, — руководитель Театра художественных иллюзий и театрализованного гипноза. Присаживайтесь, коллега. Вот тут, против меня, а я уж по старости лет… — И он изящно опустился в кресло. — Вы курите? Володя, голубчик, там на тумбочке… Вот спасибо, милый. — Он протянул Косте застекленный ящик сигар. — Пожалуйста, не настоящая гавана, но очень хороши. Так вы видели уже наш коллектив в действии?
— Софа показывала им номер со змеей, — сказал Рыжий.
— Ага! Вы видели все вблизи? Ну, и какое впечатление это все на вас произвело? Правда, интересно?
— Ну еще бы! — воскликнул Костя.
— Так что, я вижу, вы даже обманулись! Все это — эти эликсиры, самовоспламеняющиеся алтари, дамы-невидимки, летающие гробницы, черные кобры — все это просто можно заказать или даже просто зайти да и купить в любом магазине цирковых приспособлений. А наши фокусы с зеркалами? Например, женщина, распиливаемая надвое. Разве не было таких фокусов и раньше? Да сколько угодно и сейчас, и сто лет тому назад! А успехом пользуемся все-таки мы, не они! Почему это так?
Он лукаво и весело посмотрел на Костю.
Костя пожал плечами.
— Потому что они фокусники, а мы артисты, — заученно сказал Рыжий.
— О-о! — торжествующе поднял палец Стрельцов. — Правильно! Мы артисты, а они фокусники. Говоря конкретно, мы первые поняли, что фокус — это чудо! С этой мыслью я и пошел в цирк. — Он взглянул на Костю и щелчком сбил пепел с сигары. — Вот вы совсем молодой человек — моя фамилия вам, наверное, ничего не говорит?
Костя уже сам думал об этом. С первых же звуков этого мягкого барственного голоса ему стало ясно: перед ним сидит далеко не заурядный человек, один из ветеранов сцены, может быть, народный Союза, память ему подсунула что-то очень знакомое, и он задумался, вспоминая.
— Нам про вас говорили в лекциях по истории театра, — сказал он.
Рыжий покачал головой, Стрельцов с улыбкой повернулся к нему.
— Ну откуда же Константину Семеновичу знать? Он же еще мальчик! — заметил он снисходительно. — Нет, Константин Семенович, я не артист, я — писатель.
— «Издевающаяся Магдалина», — почтительно пробормотал Рыжий.
— И это было, — добродушно усмехнулся Стрельцов. — И «Издевающаяся Магдалина» была, и бюллетень группы «Ничевоков» «Собачий ящик», и с Есениным снимался — оба в цилиндрах и во фраках, а в содружестве с Велимиром Хлебниковым написал сюиту «Девий Бог», он мне тогда еще… Да, было, было! — Стрельцов вздохнул, задумался и опустил голову, на секунду наступила пауза, и вдруг он встряхнулся и снова бодро посмотрел на Костю. — Так вот, я, старый писатель, сподвижник Есенина, пошел в цирк! Зачем? Отвечу коротко, по вы поймете: мы, люди современных городов, потеряли то, что отлично знали древние: зрелище как важнейшее событие нашей личной жизни: «Хлеба и зрелищ», — и на этом веками воспитывался народ. А мы эту жажду необыкновенного заменили хохмами, рыжими да дрессированными мышами и совсем забыли, чем она была когда-то для человека. Вот чтоб восстановить зрелище в его правах, я и пошел в цирк. И боже мой, наткнулся на такое, что у меня опустились руки. Рутина? Нет, рутина — полбеды. «Где, когда, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанней и легче?» — это я хорошо запомнил, но эта воинствующая гордая бездарность, эти чисто выбритые сладкие физиономии, — я смотрю на этого сукиного сына и вижу, понимаете, вижу, что для него в мире уже не осталось вопросов! Ему все уже ясно! — Стрельцов резко махнул рукой и на секунду даже приуныл, но сейчас же и воспрянул. — Но нашлись талантливые помощники, — он ударил Рыжего по плечу, — так сказать, энтузиасты своего дела, — вот мой ближайший сподвижник и ученик. Он пришел ко мне первым — обучи! посоветуй! я чувствую, у нас что-то не то! Хорошо, сказал я, будем учиться вместе — вы у меня, я у вас. Прошло десять лет, и наш коллектив настолько выучился, окреп, что ныне сами собой из него выделились две самостоятельные группы — театрализованного гипноза и группа чисто иллюзионная, а для этого требуются, во-первых, люди, а во-вторых, еще и талантливые люди, — все остальное у нас уже давно есть. Вот мы и предлагаем вступить вам в наш коллектив.
— Вам и вашей даме, — вставил Рыжий.
