Петрусь Бровка - Когда сливаются реки
Каетан и вовсе не ложился спать в эту ночь. Одевшись потеплее, до самого рассвета ходил вокруг своей усадьбы. Обошел сарай, амбар, баню на опушке леса, оглядев всюду, не притаился ли где-нибудь Казюк. Немало страха натерпелся он при этом. Когда открывал дверь из предбанника в баню, не попадал зуб на зуб: «Еще пальнет со злости, и каюк». Казюка нигде не было. И все-таки, опасаясь, что тот может вернуться и отомстить, он продолжал ходить от амбара до гумна, от сарая до хаты. Винцент с удивлением смотрел на отца, но, ни о чем не спрашивая, по-прежнему кружил по своим стежкам. Только бормотанье, ставшее почти непрерывным, свидетельствовало, что волнение отца передалось и ему. Когда стало уже совсем светло, усталый Каетан протиснулся в хату, не раздеваясь, лег и заснул на лавке, сунув под голову влажный кожух.
Утром отец и дочь обсудили, как быть дальше. Решили, что надо молчать, а встречи с Казюком прекратить. Если его поймают, можно будет и отвертеться: «Не знаем, ничего не знаем. Брешет, гад... Других понапрасну хочет загубить!»
Однако вчерашние угрозы Клышевского не давали покоя Каетану. Боязно было даже в собственной хате, которая всю жизнь представлялась самым надежным убежищем от всех бед и напастей, хотелось быть поближе к другим людям, хотелось знать, что они думают, чем дышат... Каетан был уверен, что он по одним глазам определит, как относятся к нему долговцы. Нужно было и получше разузнать — в самом ли деле ищут Казюка? Тогда надо немедленно и любыми средствами искать спасения...
Вытащив из шкафа старенький пиджак, штаны из самотканого сукна и юфтевые сапоги, которые он надевал для работы по двору, Каетан оделся и, оглядев себя, остался доволен — в таком виде он ничем не отличался от бедного крестьянина. Расчесав седую бороду, прихватив еловый костыль, Каетан отправился в Долгое. На дворе стояли первые заморозки: сапоги, словно они были костяные, стучали по твердой дороге. Местами кленовые листья густо устлали дорогу, и они шелестели под ногами, наполняя душу Каетана горечью и умилением.
«Боже... боже... — шептал он, — сколько пригожего от щедрости твоей. Кажется, жить бы и жить, а тут такие неприятности...»
Через Долгое Каетан прошел незамеченным. Видимо, все были на работе — кто на строительстве, кто на буртовке картошки. Только дети, как обычно, бегали и шумели возле дворов. Это поразило Гумовского. «Если они так дружно работают и в такую пору, — думал он, — значит, будет толк. Кто работает, тот и богатеет!» Мысли эти расстроили его, но в то же время несколько утешили. «Ну, где там долговцам искать сейчас нашего Казюка, у них и так хлопот полон рот. Они, может быть, и думать о нем перестали». Немного успокоившись на этот счет, Каетан подался из Долгого туда, где стояла прежде мельница. Он знал, что мельницу взорвали, но он никак не ожидал увидеть того, что было теперь на этом месте. «Да это ж целый город!» — охнул Каетан, когда открылись постройки на горе и стали видны люди, которые там сновали. Грохот бульдозера напомнил ему гул, который он слышал когда-то, подъезжая к Вильнюсу.
— Здорово, человече! — приветствовал он толстого мельника Шаплыку, который подвязывал деревца на своей усадьбе, стоявшей на отшибе от села.
— Здравствуй, если не шутишь.
— Э-э, какие там шутки у старого человека, да еще такого, как я, — как бы обиделся Каетан.
Гумовский слышал, что Шаплыка мало изменился с тех пор, как водили они компанию, поэтому подошел поближе и хитро подмигнул.
— Наверное, еще осталось с тех пор то да сё, а? — намекнул он Шаплыке на совместные занятия контрабандой.
— Не тебе говорить об этом... Сам же забирал половину только за то, что прятал... Эх, жадность, жадность! А хочешь, — внезапно переменил тему мельник, — хочешь, горелкой попотчую?
Каетан помолчал, пить водку не входило в его намерения, но, вспомнив, какую ночь пришлось ему пережить, согласился. Вскоре они уже сидели в кухне у Шаплыки и пробовали самогонку. Едва успели выпить по рюмке, как скрипнули двери и вошел кладовщик Барковский.
— Пристраивайся, брат, к нам! — обрадованно встал ему навстречу Шаплыка.
Барковского упрашивать не пришлось. С явным удовольствием, причмокивая и подмигивая, он опрокинул сразу целый стакан. «Так вот почему не бедует Шаплыка — заработок есть, — подумал Каетан и тихонько усмехнулся. — В колхозных закромах хлеба много!»
Постепенно компания веселела, языки развязывались все больше.
— Каким хозяином ты был! — уважительно обратился к Каетану Шаплыка.
— Да и ты, брат, справно жил, — в свою очередь, похвалил Шаплыку Гумовский.
А Барковский хвастался, что он и сейчас живет неплохо. Он пересчитывал на пальцах, что ему удалось справить только за прошлый год: кровать никелированную, патефон, часы настенные... Что он приобрел еще, осталось неизвестным, так как в хате неожиданно появилась жена кладовщика. Она влетела как вихрь, размахивая палкой, которую, вероятно, подобрала у палисадника. Глаза ее злобно горели, и если бы из них вылетела молния, она была бы черной.
— Вон отсюда! — кинулась она к столу, размахивая палкой над головами подвыпивших мужчин.
Барковский поднялся и послушно поплелся к двери. Но его покорность не обезоружила женщину, и она продолжала изливать свой гнев:
— В тюрьму захотел, дьявол лысый? Детей хочешь загубить? Весь колхоз пропить надумал?..
Только за дверями она умолкла и пошла следом за Барковским, который, вобрав голову в плечи, потащился к дому.
— Черт, а не баба! — вздохнул Гумовский и поднял стакан, чтобы чокнуться с Шаплыкой.
— Мочало, а не мужик, — внес поправку Шаплыка. — Нужно же так бабу распустить! — И он со злостью хрустнул соленым огурцом.
Каетан захмелел, но своего не забывал. Разными обходными путями он пытался выведать, что творится в Долгом.
— Скажи ты мне, братец, что за неспокойная пора такая настала? Куда ни глянешь — бандиты...
— Ну, тут, я тебе скажу, они долго не удержатся, — уверенно заявил Шаплыка. — Видал, сколько людей на стройке, как на ярмарке!
— А они, бандиты эти, дураки, что ли, на ярмарку ходить?
— Найдут их и там, где они ходят.
— А где же они ходят? — прикидываясь непонимающим, расспрашивал мельника Гумовский.
— Ты что, маленький? — горячился Шаплыка. — Не знаешь, где бандиты водятся? В лесу! И там их половят. Раз уж взялся за них Алесь Иванюта — он, брат, доведет... Всех на ноги поставит! Так им и надо, я, брат, злодейства не люблю. Когда я контрабанду носил — я торговал, а торговать всякому можно. А бандитов я сам готов под нож пустить...
— Так... так им и надо! — соглашался с Шаплыкой Гумовский, но сам, изрядно перетрусив, спешил убраться подобру-поздорову. — Так... правильно... Пойду уж я домой... Пора...
Гумовский вышел из мельниковой хаты более встревоженным, чем вошел в нее.
Но хмель делал свое дело. У подвыпившего человека мрачные мысли держатся в голове недолго, и Каетану, едва он отошел немного от Мельниковой хаты, начало казаться, что его страхи преувеличены. Он испытывал приятное возбуждение. Вместо того чтобы свернуть домой, Каетан направился к котловану, где работали люди. «Ого-го! — подивился Гумовский. — И много же их, больше, наверное, чем на толоке у пана».
Он так загляделся, что не заметил, как очутился на строительстве. Увидев на дне котлована бетон, изобразил на лице восхищение.
— Навечно, значит, товарищи!..
Никифорович, который работал на временной электростанции, приметил Гумовского издалека. Ему показалось странным, что старый человек под хмельком приплелся на стройку. Потом пригляделся и отметил, что некоторые черты в лице этого человека ему как будто знакомы.
— Кто это? — спросил он у Кузьмы Шавойки.
— Да это же кулак Каетан Гумовский.
— Как же вы ему позволяете разгуливать по стройке? — огорчился Никифорович. — Я знал его еще пятьдесят лет назад — молодой был, но уже кровопийца. Мой же отец у него батрачил... да и мне приходилось косить его луга. Нет, у нас в Ленинграде он так не походил бы. Вот уж не ожидал, что Гумовский дотянет до этого времени!
Каетан Гумовский, ничего не подозревая, приближался к ним — хотелось посмотреть все своими глазами. Никифорович склонился над мотором и подозрительно посматривал в сторону Гумовского. Но именно к нему и обратился хуторянин:
— А скажи мне, товарищ, какая сила у этой машины?
— Я тебе не товарищ! — зло буркнул Никифорович.
Каетан испугался и сразу отрезвел. Никогда он не ожидал, что его так огорошат. Он присмотрелся к Никифоровичу, который продолжал хлопотать возле мотора, и от неожиданной догадки у Гумовского перехватило дыхание.
— А не Янка ли ты будешь? — отважился спросить он.
Никифорович только буркнул в ответ:
— Узнал?
— Как же не узнать своего человека?
— Мы таких своих в Ленинграде давно перевели.
