Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)
Сменялись времена года. Сменялись и темы разговоров у любителей поболтать, посудачить, перемыть кости ближних. Теперь в деревне все хорошо усвоили: кто работает — тот ест. Колхозники уверовали в слово, вчера еще такое чуждое и непонятное им, — трудодень! При дележе прошлогоднего урожая трудяги получили столько всего — и зерна, и картофеля, и кукурузы, и денег, — что лентяи ахнули от зависти!.. Скептики и болтуны были посрамлены.
Теперь верх взяли другие разговоры:
— Действительно, если народ разом вздохнет и выдохнет — ураган поднимется, горы повалятся!
— Да, канули в прошлое дни, когда люди сомневались и отлынивали от дела, когда один бил по гвоздю, другой по подкове! Теперь все так прославляют колхоз, словно родились колхозниками. Пять пальцев — это кулак, сила, а один палец — всего лишь один палец, им только в носу ковырять!
— На Насиргулу посмотрите, даже не краснеет! Прежде был первым лентяем в деревне, дни и ночи храпел, бока пролеживал, завернувшись в свое драное одеяло. Зимой голодал, лапу сосал, как медведь в берлоге. Теперь взялся за ум, навалился на работу, в день два трудодня зарабатывает — мало, к трем подбирается. Раньше он и вкуса молока-то не знал, а теперь в его дворе две коровы мычат. Сочинил песню про колхоз и поет ее каждый день вечером, ударяя рукой по медному тазу, как по бубну.
— Будь проклят голод, но он хороший учитель! Научил уму-разуму многих.
— Да, голод преподал хороший урок нашему Насиргулу, взял его одной рукой за ухо, другой — саданул по губам, мол: "Кто не работает, тот не ест!"
Эти слова Галифе-Махмуд повторял на каждом собрании: "Кто не работает, тот не ест!" Они, можно сказать, стали всеобщим, повседневным лозунгом дашкесанлинцев, их любимой присказкой.
В разговорах дашкесанлинцев можно было услышать и такое:
— Интересно, а что сказал об этом Годжа-киши?
— Годжа-киши говорит, что будет жаловаться в район. Обижен, почему его не повесили на. красную доску.
— Старик прав. По меньшей мере полсела — его дети, внуки и правнуки. Как можно обижать такого человека?
— Годжа-киши говорит, что Галифе-Махмуд недолюбливает его, сводит с ним счеты. Не нравится нашему партячейке, что старик вспоминает старые времена.
— Не старые времена вспоминает Годжа-киши, а то, что было разумным в старое время.
— Слава аллаху, от кляузника Кесы мы избавились. Честное слово, он в день строчил столько доносов, что один большой осел и тот не увез бы все его бумажки!
Эти дни тоже давно ушли безвозвратно. Креп из месяца в месяц колхоз, вырастали на работе люди. Теперь-каждый хотел трудиться за двоих.
И вот уже настало время, когда споры шли не о том, чтобы люди выходили на работу, — говорилось о том, чтобы колхозники выходили в поле пораньше. Не случайно осень считается у тружеников полей порой, когда "день целый год кормит".
Урожай в этом году привалил на славу. Земля словно решила вознаградить колхозников за усердие. Будто наступил многодневный праздник.
Теперь на улицах деревни можно было слышать такое:
— Небось женихи и невесты ходят — и ног под собой не чуют! Урожайная осень благословляет всех наших молодых. Скоро начнутся свадьбы! Скоро в Дашкесанлы зазвучат свадебная музыка и песни!
— Песни у нас и без того поют каждый день!
— Прежде редко пели.
— На голодный желудок не очень-то пелось…
— А сейчас, можно подумать, все в деревне стали певцами. Светлый день, как говорится, веселит человека, темный — удручает.
— Да, удачливый год выдался! Сколько зерна, овощей, фруктов! Расщедрился аллах!
В один из дней доктор Везирзаде встретился с секретарем колхозной партячейки Махмудом Махмудовым. Они разговорились.
— Товарищ Махмуд, много ли у вас здесь было кулаков? — > полюбопытствовал старик.
— Человек пять-шесть.
— А бек у вас был?
— Давно когда-то был и бек. Но он в конце концов потерял каким-то образом право на эту землю, она стала числиться за царем Николаем.
— А как бы вы поступили с беком сейчас, окажись он перед вами?
— Веков мы давно спровадили куда надо, еще до кулаков, едва только власть перешла в наши руки.
— Не всех спровадили, — усмехнулся Везирзаде. — К примеру, возьмите меня.
— Так ведь вы — доктор!
— Прежде был беком.
— Не верю!
— Честное слово, я чистокровный бек. Подумайте сами: мог ли в прежнее время сын крестьянина учиться в Киеве, получить высшее медицинское образование? Я это к тому говорю, товарищ Махмуд, чтобы подчеркнуть лишний раз: новая власть сделала всех людей равноправными, она служит подлинно народным интересам! Велика ли была польза для народа оттого, что дети двух-трех пьянчужек беков получали высшее образование?! Сейчас же двери институтов открыты перед каждым. Каждый, кто тянется к науке, может и должен учиться, — пусть то будет сын крестьянина или сын бека.
— Вы привезли свою учетную карточку, доктор? — поинтересовался Махмуд.
— Какую карточку?
— Партийную.
— Да какой же из меня партиец? — улыбнулся доктор.
— А почему бы и нет? Я, откровенно говоря, думал, что вы тоже в рядах нашей большевистской партии.
— Нет, дорогой товарищ Махмуд, я — не большевик.
— А почему так?
Задав этот вопрос, Махмуд рассчитывал узнать кое-что из биографии старого доктора.
— Не выйдет из меня большевик, — растерянно улыбнулся Везирзаде.
— Почему же не выйдет? Поживите у нас подольше, познакомимся с вами поближе и, возможно, примем вас в партию. Заполняйте анкету — мы посмотрим!
— Нет, дорогой товарищ парторг, вы меня в партию не примете.
— Да почему вы так думаете, доктор? Изучим вашу анкету, а там видно будет.
— Не примете. Скажете — он бек, не место ему в наших рядах! Моя анкета напугает вас. Давайте лучше поговорим о другом, товарищ Махмуд. Честное слово, мне у вас многое нравится! Нравится ваш председатель — Годжа-оглу. Мы с ним, можно сказать, старые знакомые: он ведь немало лет работал в Баку на нефтепромыслах. Я тоже одно время работал в поликлинике в Черном Городе, неплохо знаю рабочих людей. Годжа-оглу, по всему видно, хороший организатор. Он делает большое дело для Дашкесанлы, для всего района, для всего Азербайджана!
Кажется, парторгу Махмуду стало даже завидно, что приезжий доктор так расхваливает председателя колхоза. В душе он считал, что больше всего для колхоза делает он, секретарь партячейки. Однако сейчас Махмуд не стал распространяться на эту тему, лишь проворчал:
— Каждый из нас выполняет свой долг. Годжа-оглу трудится на порученном ему участке. Однако было бы неплохо, если бы он приструнил своего отца, держал бы его в узде!.. Мы с Годжой-оглу двоюродные братья, но наша партия не признает кумовства.
— Понимаю, понимаю, — закивал головой доктор. — Что же касается вашего желания, чтобы Годжа-оглу приструнил своего отца, — в этом я с вами категорически не согласен. Мне еще не пришлось обстоятельно побеседовать с Годжой-киши, однако он мне кажется человеком интересным, живого ума.
— Да уж он любитель словесных битв, ничего не скажешь!
— Словесные битвы — это хорошая вещь, товарищ Махмуд! Сразу видно, что голова у человека работает. А от игры в молчанку нет никому никакой пользы, Я люблю откровенный спор, когда говорят не тайком, а открыто, в лицо! — Словесная битва — это битва умов, битва мыслей. Прежде, рассказывают, собирались поэты и устраивали состязания — чьи стихи окажутся лучше, чье мастерство выше? И в науке так должно быть! Люди науки тоже должны соревноваться. Без борьбы не может быть движения вперед, не может быть прогресса! И вы, товарищ Махмуд, не бойтесь любителей словесных битв. Бойтесь молчунов, бойтесь тихонь, о которых сказано: в тихом болоте черти водятся! Бойтесь такого, кто со всем согласен! Спорщик лучше, чем угодник, подхалим, который умеет только лебезить перед тобой. Я обратил внимание, товарищ Махмуд… Только вы не обижайтесь на меня за откровенное слово, вам нравятся угодливые люди, и это нехорошо…
Деревенский парторг недовольно насупился:
— Однако должен вам сказать, доктор!..
Старик бесстрашно перебил его:
— Вы хотите сказать, какое право имеет беспартийный критиковать члена партии, так? Это вы хотите сказать?
— Допустим, это…
— Дорогой товарищ Махмуд, хоть я и не член вашей партии, однако я приехал к вам из Баку. Это — особенный город, город-революционер! В молодости я принимал активное участие в общественной жизни. Годжа-оглу немного знает меня… Знает, что я за человек. Это я потом, угодив под каблук моей дражайшей супруги, занялся наукой, удалился, так сказать, в тишь кабинета…
— Хочу вам посоветовать, доктор, — начал снова недовольно Махмуд, — хочу вам посоветовать… И снова Везирзаде перебил его:
