Евгений Чернов - На узкой лестнице
— Идем!
Еще с крыльца редактор крикнул старому знакомому:
— Привет, капитан, чего не спится?
— Чтобы вы спали спокойно, — перефразировал капитан заголовок передачи о милиции.
— Спасибо, да и так не жалуемся.
— С вами, как с порядочными, а вы… Что будем делать?
— Будем работать, капитан.
Но тот покачал головой.
— Это абсолютно исключено. У нас в городе проходит всесоюзная конференция.
Редактор тут же сменил тон и полез в бутылку, и некому было его удержать.
Что творилось с Василием — слов не подобрать. Он страдал! Всегда в почете, всегда на виду, первые руководители стараются произвести на него хорошее впечатление. И вот… И вот оно, подтверждение — все на этой работе временно, все случайно. Это — не настоящая жизнь. Это какая-то игра! Только звон один! Аварий настоящих и то не бывает.
А когда капитан сказал, что и горисполком не поможет, что там обо всем знают и что сейчас эту колымагу нужно перегнать во двор милиции и составить акт…
Тут-то Василий психанул!
— К едреной фене всех! Надоело! Мои нервы больше не выдерживают, — сказал он редактору. — Вы как хотите, а я пошел домой.
— Ладно шутить, — мрачно сказал редактор. — Тоже мне, шустряк, домой пошел. Сто километров. С рассветом надо выходить.
Василий хотел ответить как надо, но так велика была его обида и столь позорным виделось положение, что он просто повернулся и пошел, даже не вспомнив про сумку с термосом и командировочными тапочками. Он еще услышал голос офицера за спиной:
— Может, задержать?
А вот что ответил редактор, Василий не расслышал. Но должен правильно ответить: на студии все демократы.
«Надеются, — продолжал кипеть Василий, — думают, зайду за угол, посижу на скамейке, отмякну и вернусь. Кукиш! Плохо знаете меня».
И, чтобы укрепить свою злость, припомнил, что у редактора есть водительские права, вот он сам пусть перегоняет, угоняет, пригоняет, пусть как хочет…
И снова защемила душа, тихо застонала с такой болью, словно теснили ее прутья железной клетки. А клетка такая узкая, что аж кровь закипает в висках, того гляди, лопнут вены. Другая жизнь проходила рядом, шла она параллельным курсом, и была в ней какая-то удалая бесшабашность, притягивала она тревожной загадочностью, своим противоборством кого-то чему-то…
Одним словом, настоящая жизнь!
Василий приехал прямо на студию и оставил заявление об увольнении. Все, конечно, растерялись, подумали, что шутка, сразу кинулись с вопросом: где техника, где люди — видно, редактор еще не успел дозвониться.
— Куда они денутся, — со злостью сказал Василий.
Увольняли его с большим шумом, равнодушных не было. Поэтому хоть отбавляй разговоров, наставлений, упреков. Грозили статьей. Но Василия на испуг не возьмешь, и статьи он не испугался. Тогда завгаром применил последний сильнодействующий прием: он пообещал в самое ближайшее время вездеход «Ниву», а этого голубого, с серебряными шариками — под пресс.
Василий был тверд. Хватит!
— Судить бы тебя, но ладно, живи. Если сильно прижмет, приходи, подумаю, может, возьму обратно, — сказал завгар, подписывая заявление.
2Новое место Василию понравилось. Объединенное автохозяйство впечатляло, и это при том, что Василий видел и не такие гиганты — все областные монстры ему были известны. Но одно дело — заскочить на минутку и на все бросить беглый взгляд, другое — смотреть изнутри. Инспектирующий генерал и солдат по-разному видят одни и те же вещи.
Жена вся испереживалась, даже на детей шуметь перестала. Чего, глупая, испугалась? Василий успокаивал ее, как мог.
— Ты же сама хотела, чтобы я не ездил по командировкам. Ты же сама все кричала: безотцовщина, безотцовщина… Так ведь?
— Все так, — отвечала жена. — Только страшно… Девять лет на одном месте. Как теперь сложится?
— Первый раз всегда страшно, — ответил на это Василий. — Ты не учитываешь одной существенной детали: была бы шея, а хомут всегда найдется.
И под домашними прениями была подведена черта.
Огромная четырехугольная территория вся в ноздреватом бетоне. Сотни машин. А людей еще больше. Все заняты своим делом, и кажется, будто бы они друг с другом не знакомы. Но это, конечно же, не так. Василий уже в первый день, пересекая этот черный от мазута двор, достаточно сильно ощутил глухое шевеление мощного рабочего организма, клеткой которого отныне предстояло ему быть.
На самой середине двора он замедлил шаг, повернулся по сторонам, увидел зияющие темнотой распахнутые ворота боксов, почувствовал, как весело закружилась голова, а закружилась она вот отчего: он подумал, а вдруг ему выпадет быть здесь магнитом, пройдет, допустим, какое-то время, и все эти люди соберутся вокруг него, словно металлические опилки.
И здесь Василий попал на автобус, правда, вполне современный, Львовского автозавода, и основной его обязанностью стало отвозить электромонтажников на трассу и привозить обратно.
Василий первым делом вытравил с металлических частей в кабине томных блондинок и жгучих брюнеток в овальных рамках. Откуда только берутся эти переводные картинки, да в таком количестве, куда ни кинешь взгляд — везде они, словно знак качества.
Едва освоившись, он учинил подробный осмотр автохозяйства. В первую очередь прошелся по темным, изъеденным нефтью полам в здании управления. Ленив завхоз, ничего не скажешь — трудно, что ли, заняться линолеумом? А освещение? Маломощные лампочки создавали какой-то бурый сумрак, и люди, снующие по коридору, казались привидениями, потому что глаз не видно, как будто всем синяков навешали.
Плакаты случайные, да и старые к тому же. В основном противопожарного содержания. Переводишь взгляд с одного на другой — и как будто смотришь мультики про веселых пожарных. Стенды на улице в запущенном состоянии, с фанерных листов облупилась краска.
Никто не спорит: автохозяйство выполняет большую государственную работу, но нельзя же при этом забывать о людях. Спешит человек на свой трудовой пост, пробегает мимо красивых ярких стендов, и у него сразу улучшается настроение. Это одно! И другое — за долгие годы работы на телевидении он усвоил твердо и навсегда — мало иметь хороший товар, надо уметь показать его, преподнести, так сказать, лицом.
Все это Василий незамедля выложил заместителю начальника по соцбыту. Тот внимательно выслушал его и сказал:
— Так-так, очень приятно, когда в коллектив приходят молодые инициативные товарищи. Мы очень рассчитываем на вашу помощь. — Его худое, нервное от забот лицо было приветливым.
— Всегда окажу, — сказал польщенный Василий.
Он чувствовал себя свободно в этом кабинете, где стены обшиты деревом, янтарным жаром пышет паркет и еле слышно жужжит врезанный в окно кондиционер.
На прощание заместитель спросил, несколько даже стесняясь своего вопроса:
— Да, — спросил он, — а сколько получает дикторша?
Василий растерялся, потому что сам не знал этого, но ответил с достоинством:
— Нормально получает, в зависимости от выработки. На жизнь, конечно, выходит вполне.
— Я так и думал, — сказал заместитель задумчиво. — То-то одеваются…
Все получилось хорошо и главное — правильно, как по школьному учебнику. Но что-то Василию, однако, не понравилось: вышел он от заместителя с чувством какой-то неловкости. Почему бы? Наверное, все дело в кондиционере. Да, пожалуй. Люди везде одинаковые, размышлял простодушно Василий, все жить хотят. Установил себе — устанавливай другим.
А вопрос про заработок дикторши Людочки отныне стал роковым: он интересовал всех поголовно, и ничуть не меньше, чем собственный.
На первых порах было странно слышать, что Людмилу Власовну зовут просто Людочкой. Людочкой она была, наверное, лет двадцать назад, когда в городе только открыли телевидение. Люди старели вместе с Людочкой, а для них она по-прежнему оставалась молодой красивой девушкой. На самом-то деле сейчас это пожилая гордая женщина, которая в три затяжки выкуривает папиросу.
Наивность товарищей удивляла Василия, и он посоветовался с женой:
— Может, им экскурсию организовать на телевидение? Пусть походят, посмотрят, а то так и умрут темными.
— Вечно ты встреваешь не в свои дела, — проворчала жена.
— Это уж точно, — согласился Василий. — Я всегда как шило в мешке. Иначе не могу — такой характер. Если хочешь знать, положение у меня сейчас очень сложное. Здесь тебе не телевидение, здесь демагогией заниматься некогда. Представь, какой народ вокруг — фронтовики, ветераны. Сами знают жизнь вдоль и поперек, а подходят поговорить, посоветоваться, будто к равному. Думаешь, запросто так зовут редактором?
— Ты на себя посмотри, редактор… Вымотался весь, аж больно смотреть. Тебе самому бы санаторий хлопотать… И вообще должна сказать: твои лишние полсотни скоро встанут поперек горла.
