Аркадий Львов - Двор. Книга 1
— Товарищи, — торжественно объявил председатель, — сегодня среди нас присутствуют демобилизованные из рядов РККА Хомицкий Степан и Чеперуха Иона, которые принимали непосредственное участие в освобождении народов Бессарабии. Они еще успели увидеть страшные следы капиталистического рая воочию, своими глазами, и хотят поделиться с нами. Попросим дружно!
После аплодисментов, которые могли быть в три раза дольше и громче, если бы Чеперуха сам не остановил, первое слово демобилизованного красноармейца была благодарность партии, правительству и лично товарищу Сталину за доверие, а также соседям и всем жильцам дома — за теплую встречу. Что же касается капиталистического рая, про который только что со всеми подробностями говорил товарищ Дегтярь, так можно сказать только одно: все это правда, самая горькая правда, и здесь нема слов, нема красок, нема выражений, чтобы описать. Возьмем пример из жизни. Как-то в середине июля ему, красноармейцу Чеперухе, командир части дал приказ отправиться в селение Чадыр-Лунга по одному секретному делу. День был жаркий, засуха такая, аж на листьях пыль толщиной в палец. Он зашел в один дом напиться. Молдаванин, который встретил его, немножко балакал по-русски еще со старого времени, когда Бессарабия была под Николаем. Мало-помалу разговорились. Молдаванин принес кувшин вина, брынзу, казан мамалыги, полдюжину огурцов и немножко масла, чтобы помазать мамалыгу, пока она еще горячая. Вино было хорошее, прямо из погреба, и каждый выкладывал свободно, что имел на душе. Оказалось, этот молдаванин не видел в своей жизни живого трактора, а про комбайны вообще не слыхал! В сарае у этого молдаванина он, Иона Чеперуха, видел собственными глазами деревянную мотыгу, а старик очень удивился и не поверил, что здесь рядом, с другого бока Днестра, в Тирасполе, Котовске и Балте такую штуку ни за какие деньги не купишь, а надо ехать в Одессу — в исторический музей на бульваре Фельдмана. Потом он спросил у старика, как у него с избирательным правом, на что старик горько засмеялся и заплакал: батогом по морде от помещика — вот и все права, которые он имеет!
— Чеперуха, — закричал с места Граник, — а ты помог ему работать с его мотыгой на поле? Или выпил вино, съел брынзу и пошел себе дальше?
Иона честно признал, что не помог молдаванину с его мотыгой, но наша рабоче-крестьянская Красная Армия с двадцать восьмого июня сорокового года выбросила эту мотыгу вместе с боярами и сигуранцей на мусорную свалку.
Люди громко зааплодировали, Дегтярь пожал руку Чеперухе, поблагодарил его от имени всех присутствующих за хорошую службу на рубежах СССР и предоставил слово Степану Хомицкому, который тоже был участником, очевидцем и хочет поделиться своими впечатлениями.
Степа сказал, что его часть стояла сначала в городе Калараш, потом их перебросили на юг, в Татарбунары, и там он случайно встретился с одним пожилым бессарабом. Этот бессараб занимался мелкой торговлей и хорошо помнил Татарбунарское восстание девятьсот двадцать четвертого года. Когда дошло до расправы над рабочим классом и крестьянами, этот бессараб, который много повидал на своем веку, заплакал и пожелал, чтобы ни Степе, ни его близким и кумам не пришлось видеть такое даже во сне. Под свинцовым дождем отдельные смельчаки добирались вплавь через Днестр до советского берега, но многих доставала здесь последняя пулеметная очередь.
Что касается выборов в Верховный Совет, права на образование, на отдых и на труд, этот бессараб, когда Степа сказал ему, что теперь он тоже будет все иметь, тяжело вздохнул и горько упрекнул: «Молодой человек, грех смеяться над стариком».
— Степа, — вскочил со своего стула Граник, — пошли ему мой адрес или пусть приедет сюда посмотреть!
Нет, покачал головой Степан, адреса он не пошлет и ехать сюда тоже не надо: начиная с двадцать восьмого июня бессарабы уже имеют это у себя дома, в своих Татарбунарах.
Товарищ Дегтярь крепко пожал руку Хомицкому, горячо поблагодарил за интересный рассказ и предложил присутствующим задавать вопросы. Клава Ивановна ответила за всех, что все ясно, как белый день, но, оказалось, у Иосифа Котляра есть вопрос: его Аня очень хочет иметь платок с обезьянами, как у Тоси и Оли, где можно достать?
В форпосте поднялся такой смех, что можно было оглохнуть, Аня спряталась за спинкой стула, на котором сидела Ляля Орлова, и та делала руками знак, чтобы люди имели совесть, а то женщина сгорит от стыда. Но люди не хотели иметь совести, и сам Иосиф вместе с ними. Дина Варгафтик сказала, что она ему не завидует, такое он получит дома, но пока люди смеялись, и председательствующий должен был употребить свою власть, чтобы водворить порядок. Наконец наступила тишина, однако тут председательствующий допустил серьезную оплошность: он предложил, чтобы все свои вопросы насчет туалетов Оли и Тоси мужчины адресовали им в частном порядке. Поднялась новая буря смеха, Тося и Оля закрыли щеки руками, а Ефим обязательно хотел всех перекричать и спрашивал, когда мадам Хомицкая и мадам Чеперуха смогут его принять по вопросу насчет своих туалетов. Соня, у которой пошел девятый месяц, хватала мужа за рукав и просила постыдиться перед людьми, но Ефим продолжал свое, пока Иона Чеперуха не объяснил, размахивая кулаками, что по вопросу жениных сподников он будет принимать сам.
Когда буря утихла, детская самодеятельность, аккомпанировал на баяне Адя Лапидис, исполнила любимую песню демобилизованных красноармейцев Хомицкого и Чеперухи «Красноармейская», стихи поэта Суркова, музыка братьев Покрасс. Потом пели «Если завтра война, если завтра в поход», «Розпрягайте, хлопці, конi» и «Полюшко, поле», Клава Ивановна не выдержала и подхватила, за ней Иона, Степа, Дегтярь и все остальные. В заключение хор исполнил песню про двух соколов, Ленина и Сталина, люди слушали молча и невольно повторяли про себя: на дубу высоком сидели два сокола ясных, один сокол — Ленин, другой сокол — Сталин.
Потом товарищ Дегтярь объявил, к сведению взрослых и лиц, старше шестнадцати лет, танцы до упаду. Кто не хотел, мог сидеть на скамейке и смотреть. Иона Чеперуха танцевал все танцы подряд: танго, вальс, фокстрот. Специально, по его заказу, Адя сыграл «Фрейлехс», Иона выделывал своими ногами такие кренделя, что все только ахали, откуда у человека в его годы берется столько сил. Ефим Граник, хотя никто его не спрашивал, повторял, как попка-дурачок, что Иона накушался у того несчастного бессараба брынзы, масла и мамалыги за весь наш двор до конца своей жизни.
Раньше всех ушла Аня Котляр: завтра у нее начинались экзамены, и оставался последний вечер перед боем. Иона Овсеич велел держать крепко, обеими руками, поводья и не ослаблять узду, какие бы превратности ее ни подстерегали.
Первый экзамен был самый трудный, алгебра, и Аня выдержала блестяще: она получила твердое «хорошо», комиссия сказала, можно было бы поставить даже «отлично». Клава Ивановна и Полина Исаевна повторяли в один голос, что после курсов Аня должна учиться дальше, на доктора, и Иосифу, если он хочет идти в ногу с женой, надо взяться за самообразование.
Когда Аня сдала все экзамены и ее зачислили, эти же слова Иосифу повторил Иона Овсеич, а тот закурил в ответ свою толстую цигарку и сказал, что он уже хорошо чувствует, как образование жены бьет его по карману: новые туфли, новое платье, новый жакет, словом, купи, купи, купи. А где взять деньги?
— Котляр, — Иона Овсеич прищурил правый глаз, — по-моему, ты не в ту сторону тянешь.
Через несколько дней Дина Варгафтик пришла к Дегтярю с жалобой, что гвоздильная машина Котляра опять стреляет у нее над головой до двенадцати ночи. Иона Овсеич первый раз не реагировал, хотелось верить, что имеет место отдельный случай, однако в течение недели гвоздарня не утихала, и стало совершенно ясно: здесь, конечно, не отдельный случай, а самый настоящий рецидив.
Товарищ Дегтярь взял с собой мадам Малую, и вдвоем зашли к Иосифу в гости. Он как раз сидел за своей машиной и ничуть не постыдился. Наоборот, хотя его никто не просил, он сам объяснил составные части и дал Малой покрутить ручку. Аня устроилась в кухне и готовила на завтра уроки. Клава Ивановна позвала ее и просила посидеть вместе с ними. Аня согласилась, но при этом двадцать раз повторила, какие трудные уроки назавтра и как много теперь задают.
Будем брать быка за рога, сказал Иона Овсеич, и спросил прямо: принимает или не принимает Иосиф Котляр решения Восемнадцатого партсъезда о построении коммунизма у нас в СССР, и как он преломляет это в своей личной практике? Котляр не заставил ждать и ответил сразу: у себя на заводе Ленина он стахановец, ежемесячно перевыполняет план, хотя регулярно повышают норму, а жена учится на медсестру, и дома в полтора-два раза увеличились расходы. Кроме того, жена как медработник, завел он старую песню, хочет одеваться все лучше и лучше, вокруг одни доктора, профессора, и ей стыдно, что муж такой старый и бедный. Ну, годы и возраст, это, как говорится, от бога, тут человек не имеет власти, но заработать немножко больше — это Иосиф Котляр еще в силах.
