Аркадий Львов - Двор. Книга 1
Ефим высчитал, что двадцать бубликов ему, жене, Оське и Хильке хватило бы на целый день, а если взять на все остальное — селедку, цибулю, сахар — еще рубль, получится рубль двадцать в день, тридцать шесть рублей в месяц, а он имеет оклад триста семьдесят пять. К питанию надо приплюсовать квартиру, воду, свет, керосин, спички, мыло, и все равно каждый месяц остается почти половина зарплаты.
Иосиф Котляр сказал, действительно, неплохо, но есть маленькое неудобство: надо получать зарплату в Одессе, а на базар ехать в Бендеры и Калараш. Ефим ответил, один раз в неделю не страшно, англичане возят мясо из Австралии, которая в другом полушарии, но Иосиф придумал новую причину: бессарабцы не такие дураки, чтобы держать старые цены, и Ефим даром потратится на дорогу. А за десять рублей кило хорошей селедки можно купить в Одессе.
Из следующих писем Хомицкого и Чеперухи видно было, что цены действительно меняются, но, по расчетам Грани-ка, выходило, что и теперь билет в оба конца окупит себя несколько раз.
— Тогда скорей садись на поезд, — сказал Котляр.
— А пропуск! — засмеялся Ефим. — Кто мне выпишет пропуск? Я же не начальство, чтобы снимать сливки с молока.
— Так надо сделаться начальством, — дал совет Иосиф. Нет, замахал руками Ефим, он не хочет быть начальством: у начальства сохнет голова за других. Для этого надо иметь призвание от природы, чтобы человеку нравилось, когда его голова сохнет за других.
— Ефим, — скривил губы Иосиф, — Дегтярь прав: с тобой ни стать, ни сесть. Ты гальмо на локомотиве нашей революции.
Гальмо, засмеялся Ефим, это не по-русски, В Валегоцулове и Николаеве, там говорят: гальмо. А у нас в Одессе говорят по-русски: тормоз.
Оля и Тося третий день подряд стояли посреди двора со своими медными тазами и варили абрикосовое варенье. Клава Ивановна и Дина Варгафтик одолжили им примусы, и они могли, каждая, готовить сразу на двух. Когда надо было сделать базар или отлучиться в магазин, женщины с удовольствием становились на их место и предупреждали, пусть не торопятся, особенно через трамвайную линию, а то в спешке, не дай бог, случается всякое.
— Не каркайте! — весело отвечали красноармейки и спокойно делали свой базар.
Зюнчик с Колькой целый день торчали на Ланжероне и загорели, как черти. У Зюнчика по алгебре была переэкзаменовка на осень, но при его способностях достаточно посидеть внимательно три дня, чтобы сдать на «отлично». Оля потирала руки и говорила: пусть теперь с ним родной папочка повозится, а то разъезжает себе по заграницам!
Иона и Степа демобилизовались в конце июля, причем не дали знать заранее. Они появились во дворе среди бела дня, и Оля истерически закричала:
— Ой, люди, смотрите, кто пришел! Иона закричал ей в тон, что пришел дед Мороз, и пусть хватают подарки.
— Дурачок мой, — заплакала Оля, промокая слезы о мужнину гимнастерку, — на дворе июль — откуда дед Мороз!
Иона надел жене на голову новый шелковый платок с заграничными буквами по краям, а в центре веселые обезьянки прыгали с пальмы на пальму. Оля, когда увидела, сказала, что пальмы точно, как у нас в Аркадии, но носить платок с обезьянами на голове, чтобы все смеялись, — ни за что на свете!
Степа тоже привез платок с обезьянами, и Тося прямо заявила: сам покупал — сам будет носить. Аня Котляр тут же примерила, к ее зеленым глазам очень подходили шоколадные обезьяны, но Тося уже передумала и, кроме того, подарки не продаются.
Вечером Тося и Оля надели новые платки, лосевые сандалеты на плоском каблуке, взяли своих мужей и пошли в кино имени XX-летия РККА, бывшее Постышева. Показывали «Огни большого города», все видели картину уже по два и по три раза, но про Чарли Чаплина можно смотреть сто раз и не надоедает.
Мероприятие по встрече демобилизованных красноармейцев Хомицкого и Чеперухи, которое наметили еще в мае, пришлось немножко перестроить, с учетом изменений на международной арене: с одной стороны, новые границы СССР как важнейший фактор мира, с другой стороны, победа Гитлера над Францией как фактор, чреватый угрозой. Концерт детской самодеятельности подготовили в два дня: в свое время Гизелла хорошо поработала с ребятами, и теперь не стоило большого труда восстановить.
В президиуме сидели шесть человек: товарищ Дегтярь, демобилизованные красноармейцы со своими женами и Клава Ивановна. Официальное открытие вечера задержали на пятнадцать минут из-за нехватки стульев, все это время Ефим стоял возле президиума и держал руку на плече у своего друга Степы Хомицкого. Клава Ивановна даже подпустила шпильку, что Ефим ведет дружбу только со знаменитостями и не прочь афишировать перед народом.
— Малая, — сказал товарищ Дегтярь, — у тебя на глазах рождаются новые отношения между людьми. Смотри, не зевай, а то жернова истории не церемонятся.
Оля Чеперуха сидела как на иголках и поминутно спрашивала время. Иона Овсеич довел до сведения всех присутствующих, что президиум начинает волноваться, дальше оттягивать нельзя, и объявил вечер открытым.
В кратком вступительном слове он обрисовал, как выглядит на сегодня политическая карта Европы. Еще недавно самостоятельные страны, такие, как Дания и Норвегия, потеряли свою независимость. В мае сего года германская армия взяла под свой контроль также территории Голландии, Бельгии, Люксембурга и обошла, таким образом, знаменитую линию Мажино. Что же касается Франции, то ее судьба была предрешена задолго до начала военных действий, ибо пятая колонна, которая проникла во все звенья государственного и военного аппарата, пугая жупелом коммунизма, планомерно готовила измену. Поль Рейно, хотя у него были кой-какие благовидные намерения, фактически уже ничего не мог, а по-настоящему, и не хотел. С двадцать девятого мая по четвертое июня включительно, другими словами, в самый критический момент, Англия и ее премьер-министр, оголтелый антисоветчик Уинстон Черчилль, пришедший на смену небезызвестному капитулянту Невилю Чемберлену, бросили Францию на произвол судьбы, а сами были заняты эвакуацией своих войск из Дюнкерка. По сообщениям агентства Рейтер, переправилась трехсоттысячная армия, зато союзная Франция стала очередной жертвой предательства. Четырнадцатого июня, ровно за месяц до Дня Бастилии, Париж пал, а спустя восемь дней, двадцать второго июня, в Компьенском лесу, в том самом железнодорожном вагоне, где маршал Фош за двадцать два года до этого продиктовал капитуляцию побежденной Германии, Франция расписалась в своем поражении. Версальский мир, империалистический характер которого Советская Республика подчеркивала с первых дней своего существования, рассыпался, как карточный домик.
Одновременно с ослаблением империалистического лагеря происходил дальнейший рост СССР как в территориальном отношении, так и по числу народонаселения. Границы СССР в Европе значительно передвинулись на запад и теперь крепки как никогда. Строительство коммунизма в одной отдельно взятой стране, возможность которого была полностью доказана на историческом Восемнадцатом съезде партии, с каждым днем набирает новые темпы, и уже не за горами то время, когда сбудется вековая мечта рабочих, крестьян и всего трудового человечества: от каждого по способностям — каждому по потребностям. А пока за кордонами нашей родины мы по-прежнему видим два противоположных полюса: богатство и бедность, роскошь и нищету, обжорство сытых и вопли голодных.
Двадцать два года под игом боярской Румынии стонали наши родные братья — молдаване и украинцы. На одном берегу Днестра радость и счастье, на другом — слезы матерей и плач детей, на одном берегу звонкий смех и веселье, на другом — страдания и безработица. Знаменитый украинский писатель-демократ Михаиле Коцюбинский ярко описал, как филлоксера поразила виноградники бессарабского крестьянина. Но во сто крат страшнее филлоксеры, страшнее саранчи были румынские бояре и сигуранца. Под видом аграрной реформы они отняли у крестьян до двух третей принадлежавшей им земли. Количество неграмотных в бессарабских селах доходило до восьмидесяти процентов.
— Товарищи, — торжественно объявил председатель, — сегодня среди нас присутствуют демобилизованные из рядов РККА Хомицкий Степан и Чеперуха Иона, которые принимали непосредственное участие в освобождении народов Бессарабии. Они еще успели увидеть страшные следы капиталистического рая воочию, своими глазами, и хотят поделиться с нами. Попросим дружно!
После аплодисментов, которые могли быть в три раза дольше и громче, если бы Чеперуха сам не остановил, первое слово демобилизованного красноармейца была благодарность партии, правительству и лично товарищу Сталину за доверие, а также соседям и всем жильцам дома — за теплую встречу. Что же касается капиталистического рая, про который только что со всеми подробностями говорил товарищ Дегтярь, так можно сказать только одно: все это правда, самая горькая правда, и здесь нема слов, нема красок, нема выражений, чтобы описать. Возьмем пример из жизни. Как-то в середине июля ему, красноармейцу Чеперухе, командир части дал приказ отправиться в селение Чадыр-Лунга по одному секретному делу. День был жаркий, засуха такая, аж на листьях пыль толщиной в палец. Он зашел в один дом напиться. Молдаванин, который встретил его, немножко балакал по-русски еще со старого времени, когда Бессарабия была под Николаем. Мало-помалу разговорились. Молдаванин принес кувшин вина, брынзу, казан мамалыги, полдюжину огурцов и немножко масла, чтобы помазать мамалыгу, пока она еще горячая. Вино было хорошее, прямо из погреба, и каждый выкладывал свободно, что имел на душе. Оказалось, этот молдаванин не видел в своей жизни живого трактора, а про комбайны вообще не слыхал! В сарае у этого молдаванина он, Иона Чеперуха, видел собственными глазами деревянную мотыгу, а старик очень удивился и не поверил, что здесь рядом, с другого бока Днестра, в Тирасполе, Котовске и Балте такую штуку ни за какие деньги не купишь, а надо ехать в Одессу — в исторический музей на бульваре Фельдмана. Потом он спросил у старика, как у него с избирательным правом, на что старик горько засмеялся и заплакал: батогом по морде от помещика — вот и все права, которые он имеет!
