Анатолий Черноусов - Экипажи готовить надо
Иван раскатал штаны, зашнуровал кеды, пригладил волосы растопыренной пятерней, постоял с минуту, но так и не решив, как себя держать, вышел из своего укрытия.
И возник над ними, лежащими вокруг костра. Они обернулись, кое-кто привстал, лица красные от огня, губы черные-пречерные.
— Устроились вы ничего, — пробормотал Иван.
— Картошки хотите, Иванлич? — спросила Пинигина и так на него поглядела, так неиспуганно и ничуточки невиновато, а даже обрадованно, что он рассмеялся над собой: битый час соображал, как начать да что сказать.
— Печеная? — спросил он, присаживаясь к костру.
— М-м… я вам сейчас достану.
— Мы уж объелись! — похвастал пацан, усыпанный конопушками, Муханов.
— Искупаемся и поедим, искупаемся и поедим! — оживился другой беглец, маленький, с большой яйцевидной головой.
— Из середины доставай, там жарче, — важно, как глава семейства, сказал Юрка Ширяев.
— Уй, а то я не знаю! — пропела Пинигина, ковыряясь палочкой в золе и углях. При этом тряхнула светлым «конским хвостиком», перевязанным голубенькой ленточкой. Одета была в легкое платьишко горошком.
— О чем вы говорили-то сейчас? — спросил Иван, разламывая обуглившуюся картофелину и откусывая от ее дымящейся разопрелой мякоти.
— О дельфинах, — ответил Муханов.
— О чем, о чем?
— О дельфинах, — подтвердила и «Мария Стюарт». — Я им рассказывала. Они же темные, — кивнула она на пацанов. — Не читали. Я им говорю: дельфины — это все равно что люди. На земле самый умный — человек, в воде — дельфин. Не верят!
— Читала, хф! — фыркнул большеголовый. — Я вот однажды… купался в море, да. Ночь была, ну, не ночь, а так… видно еще, в общем, было. И гляжу…
— Акула! — снисходительно вставил Ширяев.
— Ты че, акула! — возмутился рассказчик. — Акула не акула, а такая, знаете… — Он доверительно посмотрел на Ивана. — С мечом.
— Меч-рыба, — стараясь быть серьезным, подсказал Иван.
…— Ага. И р-р-аз, на меня! Такой ме-еч, а пасть! А глаза! И холодом, знаете, обдало, и запузырилось все. Ну, думаю, кранты!.. Тут прямо под меня такое… как бревно, только живое, теплое. Я — на него, и это… вижу, что несусь к берегу. Меч-рыба все быстрей. И оно, подо мной, быстрее! Только вода шумит. И все. И раз… сижу на песке. Никого. Только хвост из воды показался… Черный.
— Так чё, дельфин был? — издевательски спросил Юрка Ширяев.
— Ну а кто же? — сочинитель растерянно поморгал маленькими глазками.
«Как же его зовут? — вспоминал и никак не мог вспомнить Иван. — Стыд, пионеров своих не знаю!»
— Ох, вра-аль, ох и враль! — как бы очнувшись, покачала головой Пинигина. — Иванлич, вы еще такого наслушаетесь… Мы целый день слушаем. — И, обращаясь к сочинителю: — Да нет же дельфинов у нас! И этих меч-рыб. Они же в морях, в настоящих морях, в океанах.
— Ну, умная, Пинижиха, ну, умная! — маленькие глазки сощурились. — Море Сибирское почему? Потому что реку плотиной перекрыли. А река-то куда впадает? В океан или как?
Правильно. В океан. Вся компания задумалась на минуту: кто его знает? Сочиняет, конечно, враль, но река… это да, что в океан течет, а значит, проход есть…
«Миры!» — подумал Иван, глядя на размышляющих ребят. И неожиданно для самого себя предложил:
— Идемте овраги посмотрим, а?
— Овраги?
— В километре отсюда такие овраги… я зимой чуть шею не свернул.
— А костер? — спросил конопатый Муханов, вскакивая на ноги.
— Залить бы надо, — сказал Иван, — да чем?
— А вот… кепками, — предложил Юрка Ширяев, и — быстро, быстро к ручью.
Залили голубоватые угольки и зашагали напрямик через лес.
Сначала их кеды тонули в хвое, потом в ярко-зеленом прохладном мху, оставляли рубцеватые отпечатки в дорожной пыли и в топи небольшого болотца.
Неподалеку от старой сосны Иван остановился и поднял палец в положение «тихо!». Услышав стук, жестом велел следовать за собой. Стараясь не трещать валежником, подошли к сосне, на которой дятел самозабвенно дубасил сухую ветку. Разящий клювик наклонялся в одну сторону, и автоматное «тра-та-та!» разносилось окрест; затем следовал поворот головки на некоторый угол, и новое «тра-та-та!» глушило вредителя, засевшего в древесине.
— Понимаете, — шепотом объяснил Иван, — когда рубят дрова, то ведь тоже так: сначала с одним наклоном, потом с другим.
— Хе-ге! — рассмеялся Муханов. А когда он смеялся, то вся его пестрая физиономия, все эти сочные конопушки приходили в веселое движение.
«Кажется, его Мухоловом прозвали», — вспомнил Иван.
Сделав свое дело, дятел всплеснул пестрым красноштанным опереньем и улетел, а путники отправились дальше. По дороге они открыли еще, что в паутине, натянутой между деревьями, может переливаться радуга, что кукушка, прокуковав один цикл, негромко каркает, будто откашливается, прочищает горло перед новым «ку-ку»; что чибис — крикливейшая из птиц, появись только неподалеку от его гнезда.
Летом овраги еще более глубоки и таинственны. Высокий папоротник, густая акация и черемуха сделали извилистые склоны почти непроходимыми, и напахивало от оврагов прохладой и горьковатой прелью. Иван вспомнил, как открыл эту страну оврагов… В одно из воскресений он с заводскими лыжниками приходил в избушку пасечника и утром, когда все еще спали, встал на лыжи и побежал себе наугад от избы, а вскоре оказался вот здесь. Толкнулся палками, заскользил во-он туда. Снегу было — выше кустов, кое-как вылез на противоположный склон, прошел немного — еще овраг, а на склоне — березки, чуть не врезался в одну из них: летел так, что ветер в ушах. Всего же насчитал он тогда семь оврагов; потом был длинный пологий спуск, и вынесло его, Ивана, в конце концов, к камышам. Посреди камышей на островке виднелось какое-то покосившееся строение. Колхозник, везший на санях солому, рассказал, что строение — бывшая водяная мельница, что речка называется Китим, что у мельницы много старых омутов, в которых полно рыбы, что ниже по течению Китим быстрый и светлый, однако не глубокий. Тогда речка спала под снегом, а теперь, наверное…
— Так пойдемте! — чуть не хором заявили беглецы.
«Вот что им надо…»
— Ну лад… — согласился было Иван, но осекся. Опомнился. Увидел, что прямо в просеку опускается солнце, огромный алый шар с грязно-синим осадком внизу.
— Иванлич… — ныли все четверо.
— Сейчас, ребята, бегом в лагерь! Бегом, бегом…
— А потом? Когда-нибудь?
— Вы же сами хотите речку посмотреть? — напомнила Пинигина, когда они уже спешили в сторону лагеря.
— Посмотрим, посмотрим. И речку, и омуты. Обязательно посмотрим.
А сам успокаивал себя: ничего, ничего, зато теперь-то уж Анна Петровна обо всем, наверное, поразмыслила. Теперь ей ясно, почему они убежали. Времени было достаточно, чтоб поразмыслить, понять и остыть.
В лагерь примчались в тот самый напряженный час, когда вожатые очень хотят, чтобы дети заснули, а дети этого совсем не хотят. В полусумраке то и дело слышались призывы ко сну, уговоры, угрозы…
У Анны Петровны все было приготовлено к встрече…
Глава 5
Педсовет собирался в столовой, где пахло вымытой клеенкой, а на столах стояли указатели отрядов. Вожатые и педагоги входили группками и в одиночку, но больше парами — прямо от пионеров, которые наконец угомонились. Большинство здесь составляли девушки: работницы из цехов, чертежницы из отделов, студентки заводского техникума, ученицы старших классов. Шумно ввалились в столовую нескладные парни с взлохмаченными волосами, в расклешенных брюках. Во главе ватаги шел Женя Петухов, тот самый Женя, у которого «не отряд, а полная анархия», как было сказано начальником лагеря на одной из планерок. Розовощеких этих вожатых прозвали в лагере «мальчиками-безобразниками», потому что по ночам они не спали, а шатались по лагерю и распевали под гитару или подшучивали над вожатыми-девчонками, совали им, спящим, макароны в волосы, выносили из палат вместе с кроватями; и даже ходил слух, что сестре-хозяйке, отличавшейся особо крепким сном, они намалевали не то туза на лбу, не то лихие гусарские усы. Анна Петровна, рассказывая об этом Ивану, возмущалась, однако, не мальчиками-безобразниками, а девушками, которые допускают подобные «шуточки».
Было здесь и несколько пожилых учительниц, были руководители кружков, массовики, физруки во главе с рыжеватым здоровяком Филимоновым, прозванным Кудазакупалку.
Вот и Ирина появилась в дверях столовой. На Ирине была голубенькая юбка, белая кофта с закатанными рукавчиками, и все это очень шло к ней, стройной, загорелой, с темными волосами, которые свободно падали на плечи. Отыскав глазами свою помощницу, Ирина направилась к ней, мальчики-безобразники притихли, посерьезнели и простодушно принялись разглядывать проходившую мимо «студенточку».
