Сергей Снегов - Взрыв
4
В коридоре Маша столкнулась с Синевым — он выходил от Озерова. Синев остановился и задержал Машу. Маше нравился этот красивый, умный, вежливый юноша. Он был сравнительно молодым работником шахты, приехал в Ленинск всего за год до Маши — сразу после окончания института — и теперь руководил всей сложной маркшейдерской службой крупнейшего подземного предприятия комбината. Случайно он оказался первым человеком, которого Маша встретила, когда пришла с направлением отдела кадров. Синев предупредительно проводил ее тогда до самых дверей директора. Так начавшееся их знакомство продолжалось и дальше и постепенно перерастало в дружбу: они виделись каждый день в управлении, уже несколько раз ходили вместе в кино. Еще не было случая, чтобы, повстречавшись, они не поговорили минут пять. Сейчас, озабоченная и недовольная, она прошла мимо. Изумленный, он окликнул ее:
— Что случилось, Маша? — спросил он, догоняя ее. — Вы не хотите разговаривать со мной?
— Что вы, Алеша! — отговорилась она. — Просто я очень занята.
Он смотрел на нее, улыбаясь. Он сразу понял, почему она холодна. Положив ей руку на плечо, он проговорил добродушно:
— А может, вы рассердились, что я промолчал, когда Мациевич апеллировал ко мне? Не отпирайтесь, я все видел — вы сразу покраснели и отвернулись, словно я совершил что-то очень плохое. Мне показалось даже, что вы тотчас меня возненавидели.
— Ну вот еще тоже — возненавидела! — возмутилась Маша. — Но если говорить правду, я была очень удивлена, Алеша. Ваше мнение, как маркшейдера, имеет первостепенное значение в этом вопросе, и вы не имели права отмалчиваться, хотя бы пришлось кое с кем и поссориться.
Он сразу стал серьезным.
— Это не совсем так, Маша. Именно потому, что мое мнение во многом является решающим, я должен его высказывать осторожно. Вы, к сожалению, рассуждаете так же горячо и так же поверхностно, как мой приятель Павел Камушкин. Он мне сказал после вашего ухода: «Тебе бы в послы идти, а не в техники — дипломатничаешь, Алешка!». Но вы не Павел, тот ни с какими аргументами не считается, вам же я постараюсь доказать свою правоту.
Они отошли к угловому окну. Синев продолжал с той же серьезностью. Правильно, он не поддержал Мациевича, со стороны это может показаться трусостью — не хочет, мол, портить отношения с парторгом шахты. В действительности же у него были серьезные основания поступать именно так. Обе спорящие стороны по-своему правы. Мациевич утверждает, что проведенные в жизнь меры уже сейчас обеспечивают безопасность работ. И это верно — метан обезврежен. Симак же требует доведения начатых мер до конца — против такого требования спорить тоже трудно. А вокруг этих простых и очевидных истин нагромоздили горы личных дрязг — до истины нелегко добраться, особенно непосвященному. Он твердо решил ни одну из враждующих сторон не поддерживать, пусть уж они дерутся, если без этого не обойтись, дело только выиграет, если Симак заставит Мациевича поторопиться с переоборудованием, а Мациевич убедит Симака, что безопасность достигнута.
Маша не подозревала, что такие серьезные соображения руководили Синевым. Она мысленно упрекнула себя — нет, в самом деле, у нее невозможный характер, нельзя с таким недоверием относиться к людям.
Чтобы скрыть свое смущение и раскаяние, она торопливо сказала:
— Значит, вы тоже считаете, что в шахте полностью безопасно?
— В глубинах земли всегда опасно, — рассудительно заметил Синев. — Над головой тысячи тонн породы — под голубым небом, конечно, спокойнее. У кого нервы слабые, тот должен оставаться на поверхности. Да вы сами это хорошо знаете, вы ведь спускались в нашу шахту.
Маша сказала озабоченно:
— В ближайшее время мне придется поработать в забоях — конечно, не обушком, я займусь хронометрированием. Вы не проводите меня на нижние горизонты?
Он с готовностью отозвался:
— Разумеется, провожу.
Был конец рабочего дня, коридоры наполнялись собиравшимися домой служащими. В комнатке бухгалтерии никто не поднялся, сейчас только начиналась настоящая работа — без помех со стороны. Маша тоже села за расчеты — выполнять новое задание Мациевича. Все предварительные итоги были у нее собраны, она быстро расчертила формочку и стала заполнять ее цифрами. Она придирчиво проверяла каждую цифру, спор в кабинете Озерова из психологии превращался в экономику. Все объяснения Симака подтверждались: на нижних, самых опасных горизонтах шахты, средняя выработка падала, там хуже всего выполнялись нормы. Да, конечно, в местах, где человек опасается за свою жизнь, работа не ладится — именно это говорил Симак, именно об этом твердили ее данные. Она вспомнила и упрямые слова Мациевича: «Страхи рабочих свидетельствуют о плохой политической работе среди них». Кто же, однако, прав? Неужели оба они правы, как думает Алексей? Маша показала новую свою сводку Комосову; тот бросил на нее взгляд и свистнул.
— Молодец, Маша! — сказал он одобрительно. — Вот теперь и сами вы показываете, что не одна крепость пород имеет значение при выполнении норм, еще и крепость духа важна. — Он поднял на Машу усталые глаза. — Вы бы шли домой, уже все, кроме нас, несчастных, убрались. Ничего, послезавтра отыграемся: возьмем по три выходных на брата за переработку и — кто куда, а я на охоту. Сейчас последние дни, пока солнце не ушло под землю, бить куропатку в тундре.
Маша знала, что Комосов страстный охотник, он мог сутками пропадать в горах. Ей было неудобно уйти, оставляя соседей над долгой работой. У нее, как и у них, хватало забот, она не справлялась с ними в положенные восемь часов трудового дня. Она все больше понимала, что служба вовсе не такова, как представлялось ей прежде: перевешивай номерок и переносись в иное существование. Служба — ее служба во всяком случае — была чем-то совсем иным. Это была моральная ответственность, упавшая ей на плечи, номерок перевешивался, а ответственность оставалась. Сегодняшнее столкновение с Камушкиным не было случайностью, такова природа ее работы — столкновений с людьми не избежать. Каждый ее расчет, каждый вывод, сделанный на основе ее расчета, немедленно превращался в труд и зарплату рабочих, она что-то набрасывала карандашиком, цифры и линии вторгались в жизнь многих людей, радовали или огорчали их, подталкивали их вперед или гирей висели на ногах. И все яснее Маша понимала и то, что ей нельзя отсиживаться за столом; раз уж она занялась таким близко всех касавшимся делом, нужно делать его там, где трудились те, работу которых она анализировала. Она вспоминала старенькую шахту своей студенческой практики — вот уж зловещее и отвратительное место, нора крота, протянувшаяся на километры, сырая и затхлая. Она рассердилась на себя за эти праздные мысли. Нет, никто не посмеет ткнуть в нее пальцем и посмеяться: «Только чистенькую работу обожаете, девушка!»
Теперь она размышляла над планом задуманного исследования, набрасывая его на бумаге. Мысль о таком исследовании явилась ей во время разговора с Камушкиным. В самом деле, чего проще: не верите в обоснованность технических норм? Она обоснует их с секундомером в руке, непосредственно на рабочем месте шахтера, не за письменным столом — кончено тогда со всеми вздорными разговорами! Однако была и другая сторона, сейчас Маша ясно видела эту другую сторону. Нет, дело не только в том, что нужно будет спуститься в шахту, провести там несколько дней, может быть, недель. Новая огромная ответственность стояла за ее решением: она задумала проверить, кто прав — книги и инструкции, обосновывающие технические нормы, или те, кто нападает на эти нормы как нереальные. Ей придется критически повторить кропотливую работу целых институтов, бригад ученых — не слишком ли много она берет на себя? Но если она этого не сделает, нормы, не приспособленные к местной обстановке, останутся книжными, их будут оспаривать, оправдывать их нереальностью всякие собственные неполадки. У Маши было чувство пловца, поднимающегося на только что выстроенную необычно высокую вышку — можно и разбиться и поставить новый рекорд.
5
Часов в девять Комосов снова посоветовал Маше закругляться. Маша заперла бумаги в стол и оделась. Большинство служащих управления и почти все рабочие жили в поселке при шахте. Маша еще не успела получить здесь комнату и проживала в гостинице в городе, в десяти километрах от шахты. Путь домой был не прост — нужно было пройти километра три пустынной дорогой по склону горы, потом спускаться по подъемнику, пересаживаться из автобуса в автобус. По горной дороге до подъемника курсировал автобусы шахты, но они ходили по графику — в часы пересменок и начала и окончания работ в управлении.
— Придется вам идти пешком, Маша, — сказал Комосов, зевая. — По времени года не очень безопасно — полярная темнота. Вы лучше подождите в вестибюле попутчика — начальство всегда задерживается, кто-нибудь подвернется.
