Анатолий Климов - Северные рассказы
— Верим!
— Правду!
Очнулась вдруг толпа.
— У меня в роду не было лжецов, — спокойно проговорил Пиеттомин, пряча обожженную руку, и ушел с совета.
На мороз за ним вышел человек, выдернувший его руку из костра. Когда нюга упала за ними, чужой человек сказал Вавле:
— Меня зовут Майри Ходакам, будь мне другом, — и протянул Вавле нож с рукоятью и ножнами из мамонтовой кости.
Они обменялись подарками. Так они стали друзьями.
ГЛАВА 4
Ко времени, к которому относится наш рассказ, город-крепость Обдорск имел за собой уже более двухсот лет существования, он считался старым городом, хорошо укрепленным и обстроившимся. До этого долгое время Обдорск являлся подсобной «крепосцой» к главному опорному пункту царской колонизации на Ямале — городу Березову (Армут-Вош). Но с проникновением в глубь тундры казаков и «казенного и торгового люда» влияние Березова как административного центра на Ямале ослабевает. Наряду с этим, Обдорск приобретает все более и более прочные позиции и, наконец, окончательно выходит из-под влияния Березова в самостоятельный город. В Обдорске имеют местопребывание исправник, акцизный чиновник, контролер, священник и повивальная бабка. Помимо этого, здесь постоянно живут полсотни казаков, целая свора попов-миссионеров из братства Св. Гурия, полдесятка купцов и во всю свирепствует «остяцко-самоедская управа» (суд).
С внешней стороны Обдорск тех времен имел весьма неказистый вид. Десятка три занесенных до труб домов зырянских и русских и маленькая церквушка. На площади перед часовней стояла заржавелая от давнего неупотребления старинная пушка-пищаль, и на высоком берегу реки Полуй[16] кое-где еле держались полуразрушенные невысокие бревенчатые стены с бойницами.
В начале 1839 года Обдорск был несказанно удивлен и испуган: тобольский наместник, прослышав о ненецком восстании, вот уже белее десяти лет безнаказанно свирепствующем в Обдории, после многих витиеватых «доносов» дьяков и жалоб князя Василия Тайшина, страшно разгневался на обдорского исправника и сменил его с должности. Вскоре появился новый исправник, которому было строжайше предписано немедленно искоренить волнение и наказать атаманов его — Ваули и Майри Ходакам. Исправник приехал и сразу же круто взялся выполнять предписание. Но что сделает мерзляка Скорняков с полсотней казаков против «оравы язычников», как он выражался.
— Где я буду его искать? — жаловался он своему приятелю, березовскому мещанину по торговым делам Николаю Нечаевскому. — Вот ты живешь здесь пять годов и говоришь, не найти его в тундре. Легче, говоришь, иголку в сене найти, нежели Ваули в бездорожных снегах. А что я буду делать? Как его схватить, стервеца, прости ты меня, господи!
— Да, Владимир Александрович, его словить — легче ветер в поле схватить. Намедни остяк сказывал — у Каменного Пояса разбойничает...
— То-то и есть! — горячился Скорняков. — А давно ль у Надым-реки был? Эвон где!
— Сказывают, у Пояса настиг Вавля князя Василия Сэротетто и отдал его жизнь пятерым каким-то ненцам. Мстили они ему, что ли, не ведаю, но по древнему своему дикому обычаю сняли волосы с кожей вместе с головы, но жить оставили. Для позора вечного.
— Ну, косоглазый разбойник, погодь — изловлю, шкуру сдеру, смирю, — обещал исправник. — Но как взять его? Вразуми меня, Николай Николаич.
— Сила здесь, Владимир Александрыч, не при чем. Сила— она дура. А ты хитростью, умом обойди его. Многие из них падки до водки — подкупи, не жалей и побрякушек, отдай! Приволокут живо. Особливо разговор говори с теми, кто побогаче...
* * *
Огнем метался мятежный Ваули Пиеттомин из конца в конец тундр Ямала со своей могучей вольницей. Куда б ни приходил — везде встречала его беднота восторженно и радостно. Шарахалась во все стороны от него богатая родовая знать, хороня оленьи стада. Но он неизбежно находил их (вся тундра помогала ему), отбирал оленей и раздавал беднякам.
...Сколько радостных, счастливых лиц. Даже дымный чад костров кажется не таким едким. Даже скупая, холодная, как кусок льда из полярных морей, луна сегодня улыбается по-особенному. Но кто это хмурится там в почетном окружении у главного костра? Кто этот высокий человек с черными, как полярная темень, волосами, с голубыми и чистыми, как детство, глазами и волевым очертанием губ? Кто он? Почему лежат перед ним нетронутыми вкусные оленьи кости с лакомыми мозгами?
— Ваули, — обращается к нему ненец справа, — почему не выпьешь мозг из кости? Какая росомаха пробежала по твоим слопцам, съела приманку и обмочила след? Разве это твое горе? — шутит охотник.
— Нет, Майри, — отвечает тот, которого назвали Ваули, — промысел выдался хороший... Но ту ли дорогу гоняем мы[17], эту ли тропу...
Неожиданно в полосу огня входят один за другим пять ненцев. Среди веселого застолья, говора и шуток пришедшие выглядят хмуро, лица их торжественны, сутулые фигуры на коротких изогнутых ногах не сгибаются.
Пиеттомин замолчал и, подождав, пока последний из пяти пришельцев появился на свету костра, спросил:
— Почему пятеро мужчин из рода Нырмы Тырово не пьют оленьей крови и не греются у костра?
Пришельцы молчали.
— Говори ты, — указал Вавля на самого молодого бойкого и резвого парня.
— Здесь пять без одного старших сыновей моего отца, — ответил он. — Как будет говорить младший за весь род? Старший будет говорить...
— Пусть так, — одобрительно улыбнулся Вавля. — Уши наши открыты, Алику, — обратился Вавля теперь уже к крайнему с мужественным лицом и жесткими глазами человеку.
Торжественно, медленно заговорил Алику:
— Отец ненцев! И вы, большие люди снега, слушайте нужду нашего рода!
Затих говор у костров.
— Знает тундра от Камня до Большой воды про злого ненца по имени Васька из рода Сэротетто. Худая слава ходит по следам его нарт. Жаден, хоть и богат, Васька.
— Дурная слава ходит о нем — это верно, — повторил Вавля.
— Когда пришли к нам чужие люди в тундру, Васька еще злее стал, — продолжал Алику. — Совсем худой ненец стал. Давно-давно наш род сторожит у него оленей. Предки наши гоняли его стада. Отец гонял. Теперь нет отца — убил его злой Васька. Когда уходил отец в большую дорогу к предкам, позвал нас к себе и отдал жизнь Васьки нам — своим сыновьям.
Алику повернулся спиной к костру и, подняв руку к небу, торжественно проговорил:
— Отец! Видишь, мы исполнили твою волю. Мы пришли к нему, мы идем с ним. Видишь ты, отец, Ваську, привязанного к нарте?
Вавля вскочил на ноги.
— Где князь? Что ты говоришь, Алику?
— Вон за этим чумом, — указал Алику на ближайший чум. — Мы нашли его и привезли сюда, на суд твой, отец ненцев, на месть за отца.
— Ведите его к костру, братья, — опускаясь на шкуру оленя, сказал Пиеттомин. — Пусть расскажет о своих делах.
Братья ушли за князем. Вскоре из-за чума показался Сэротетто в сопровождении толпы оленеводов, которая волновалась и кричала:
— Волк!
— Сермик!
— Проклятый человек!
— Собака!
Князь был испуган и, видимо, не ждал для себя ничего хорошего. Богатая одежда на сутулых плечах старика смялась и испачкалась. Яркие языки лент и медные пуговицы, в изобилии нашитые на одежду, оборвались. Он шел, спотыкаясь и пугливо озираясь по сторонам. Лицо его, потное и искривленное судорожной гримасой, было покорно.
— Кто ты, человек? — услышал он голос из-за дыма костра. — Зачем связали тебя и привели на суд людей?
Ветер рванул воздух, и дым побитой собакой пополз по земле. Князь увидел за огнем человека, которого боялся и ненавидел, которого не видел никогда и всегда избегал с ним встреч. Он опустил голову под взглядом ясных, спокойных глаз.
— Что сделал ты — человек?— снова раздался голос.
— Не знай, — еле-еле прошептал пленник.
— Он не знает!
— Собака!
— Смерть ему!
Толпа заревела, заколыхалась, точно буйный ветер налетел на кедры и гнул их...
Василий Сэротетто съежился пуще прежнего, пряча голову в худые плечи.
— Скажи мне, князь, — услышал тот же голос князец, — слышал ли ты в тундре, чтобы дети снега нарушили старинные традиции своей страны? Разве в тундре потерялись ее законы?
— Нет, не слыхать, — не поднимая глаз, ответил князь.
— Крепки эти законы, князец! Законы говорят: есть у тебя мясо — отдай твоему другу, помоги в несчастье, выведи его на верную тропу к жилью. По этим ли законам живешь, тундровый человек?
Молчал князец, как лед. Молчала и толпа, не смея вспугнуть мысль, идущую от сердца. Ваули продолжал:
— Молчишь, человек? Скажи нам — зачем ты продаешь свой народ худым людям царской власти? Зачем вместе с ними обижаешь людей своего племени?
И снова молчал князец. Костер у ног его почти потух.
— Уйди от нас, человек. Уйди. Собаки наших чумов чуют в тебе незнакомый запах. Это запах не тундры...
