Николай Печерский - Генка Пыжов — первый житель Братска
— Сколько штук поймали? — спросил я рыбака, который бросил рыбу в плетеную корзину.
— Сколько поймали — вся наша! — весело ответил рыбак и бросил мне блестящую рыбку. — Лови голомянку.
Удивительная это рыба голомянка! Тело у нее почти прозрачное. Игошин приложил к голомянке клочок газеты, и я, будто сквозь тусклое стекло, прочел: «Суббота».
Рыбак заметил, что мы проводим с голомянкой такие опыты, и сказал:
— То не рыба, а просто золото. И рану жиром ее можно залечить, и ожог. А про вкус и говорить нечего — за уши от котла не оттащишь.
Вот бы написать об этом Люське в Москву! Ни за что не поверит. Только сверкнет очками и скажет: «Абсолютное вранье».
Но я Люську не осуждаю. Если бы не видел голомянку собственными глазами, тоже не поверил бы.
Когда лодку разгрузили, отец предложил еще сходить в тайгу, но Игошин посмотрел на часы и сказал:
— Пора. Опоздаем на «Альбатрос».
И мы чуть-чуть не опоздали. Когда подошли к причалу, «Альбатрос» уже отдавал концы.
— Скорее! — крикнули матросы. — Разве не видите — баргузин поднимается!
Байкал потемнел, нахмурился. Высокие волны с белыми гребешками бросались на катер, окатывали палубу мелкими холодными брызгами. С севера задувал упругий, порывистый ветер баргузин. Красный флажок на мачте горел быстрым живым огнем.
Отец стоял неподалеку от капитанской рубки. Высокий, плечистый. Ветер рассыпал по лицу русые волосы. Лицо у отца спокойное и какое-то торжественное. Крупные брызги покрывали крутой лоб, ползли по щекам.
— Иди сюда! — крикнул отец.
Покачиваясь, широко расставляя ноги, я пошел по палубе.
Отец обнял меня за плечи, прижал к себе и, пересиливая ветер, запел свою любимую песню:
Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди…
Катер бросало из стороны в сторону. Казалось, еще минута — и волна смоет меня, бросит в черную пучину. Мне стало страшно. Бежать, спрятаться в каюте, плотно закрыть глаза и уши, ничего не видеть и не слышать!..
— Пойдем отсюда, папа, пойдем! — закричал я.
Отец наклонился ко мне. Улыбнулся широко и радостно:
— Что, орленок?
И вдруг он все понял. Молча взял меня за руку и повел в каюту.
Внизу топилась железная печка, и на ней позванивал , дужкой большой белый чайник.
— Садись, — сказал он и указал глазами на скамью возле печки. — Сушись… мокрая курица.
Отец ушел на палубу, а мне стало обидно и стыдно. Я хотел подняться и идти вслед за отцом, но катер вдруг бросило в сторону. Он накренился и стал проваливаться куда-то вниз. Я закрыл глаза, замер в тревожном, страшном ожидании.
Скоро пришел отец, в расстегнутой гимнастерке, мокрый, счастливый.
— Пошли, Генка, — сказал он, будто между нами ничего не произошло. — Сейчас будет пристань.
Наш суровый старпом уверенно привел катер в порт. А когда прощался, сказал:
— Струсил, парень? Ну ничего, это бывает С Байкалом, брат, шутки плохие. Глубина почище чем в Каспийском море. Километр семьсот сорок один метр. Запомни, пригодится в жизни.
Старпом четко бросил руку к козырьку, добавил:
— Желаю удачи, товарищи добровольцы!
Но на этом наше великое путешествие на Байкал не закончилось.
На обратном пути в Иркутск мы заехали к приятелю Игошина, в село Николы. На Байкале все названия необыкновенные: то Большие Коты, то Николы. Но самое удивительное то, что приятеля Игошина тоже звали Николой. У Николы было двенадцать сыновей — Гриша, Степа, Костя, Олег, Андрей, Вася, Слава, Платон, Максим. Детей было так много, что для них, наверно, и имен уже нельзя было придумать. Так это или не так — не знаю, только последних трех сыновей, так же как и отца, звали Николами. Большой Никола никогда не путал своих сыновей и знал их всех в лицо. Маленькие Николы отлично понимали, чего хочет отец и какого Николу зовет. Крикнет отец: «Никола!» — идет один Никола, как раз тот, который нужен отцу. Крикнет второй раз: «Никола!» второй идет…
Мы целых два часа сидели у байкальского рыбака Николы. Он сварил уху из хариуса и накормил так, что мы чуть не лопнули. Я очень хотел поиграть с сыновьями большого Николы, но время уже было позднее, и отец сказал:
— Поехали. И так уж загулялись.
Только сели в машину — мне захотелось спать. Я прислонился к сиденью, и сразу же все поплыло, закружилось перед глазами. Когда машина стукалась о какой-нибудь камень, я просыпался и видел перед собой три яркие звезды. Они хитро подмигивали мне и говорили:
«А мы вовсе и не звезды. Мы три Николы большого Николы из села Николы».
Глава шестая
ТРАМВАЙ В ТАЙГЕ. СНОВА НЕПРИЯТНОСТИ. БРАТСК
В Новосибирске, когда мы отправляли телеграмму Игошину, отец говорил: «От Иркутска до Братска — рукой подать». Но оказалось, это не совсем так. Мы с отцом сделали огромный крюк. Надо было сходить не в Иркутске, а на станции Тайшет. А уже оттуда по новой северной дороге Тайшет — Лена ехать до Братска. Но Игошин успокоил:
— Не волнуйтесь, я вам все устрою, даже благодарить будете.
И старинный приятель действительно сдержал свое слово. На следующий день он прибежал с работы и сказал:
— Скорее собирайтесь! Сейчас в Братск идет машина с добровольцами.
И вот мы уже в пути.
Ехать удобно и мягко, как на перине. Добровольцы набросали в кузов сена, а сверху постелили большой брезент. Правда, пыль немного надоела. Она вырывалась из-под колес серыми тучами, проникала во все щели. Скоро все стали черными как черти. Только зубы и глаза поблескивали.
Часа через два мы приехали в Ангарск. Город увидели неожиданно. Еще минуту назад ехали по лесной просеке, меж двух рядов высоких сосен, и вдруг наперерез нам промчался и скрылся за деревьями новенький трамвай. Это был не сон и не сказка. Машина свернула с просеки и покатила по ровной, как стрела, улице. Справа и слева белели высокие дома, вдоль тротуаров тянулись аллеи сосен, зеленели березки. Навстречу неслись такси с черными кубиками на кузове, автобусы, взад и вперед шли пешеходы.
Шофер остановил машину на обочине дороги, вышел из кабины, ударил каблуком по скату и покачал головой.
— Погуляйте малость, — сказал он, — придется подкачать.
Пока шофер возился с машиной, мы успели немного осмотреть Ангарск, купить на дорогу хлеба и даже съесть по порции мороженого. Продавали его в большом деревянном ларьке. На стене его был нарисован бурый медведь с голубой вазой в лапах. Я ел мороженое и думал: пять лет назад, может быть, как раз на этом самом месте, где сейчас ларек, сидел настоящий живой медведь.
Вот бы послать телеграмму Люське: «Сделали вынужденную остановку в таежном городе Ангарске, горячий привет Москве». Нет, пожалуй, делать этого не стоит. Если бабушка узнает, она умрет от страха. Лучше я напишу об Ангарске в своем сибирском дневнике.
Когда мы снова тронулись в путь, я достал тетрадку и хотел было писать. Но ничего хорошего из этой затеи не вышло. Асфальт за Ангарском кончился, и машину начало бросать из стороны в сторону. На одной кочке меня так тряхнуло, что я даже подумал, что откусил язык. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Язык остался на своем прежнем месте.
Вместе с нами в машине ехал угрюмый бородатый старик. Я все время думал: сейчас он откашляется, разгладит узловатыми пальцами бороду и начнет рассказывать какую-нибудь легенду. Но старик молчал и почему-то косо поглядывал в мою сторону. Когда я поднимался, чтобы постоять немножко в кузове, он сердито сдвигал брови и отрывисто говорил:
— Сиди смирно, не вертись!
Странные в Сибири старики: почему-то им надо вмешиваться не в свое дело!
Следующий большой город после Ангарска — Усолье— Сибирское. Такое название городу придумали не зря: соли здесь и в самом деле хоть лопатами греби. Кроме солеваренного завода, здесь есть и много других заводов и фабрик. Но перечислять их я не буду. Заводы и фабрики теперь в Сибири не новость. Это только раньше, при царской власти, здесь ничего не было/Хоть целый день иди — не увидишь ни дыма, ни трубы.
За холмом показалась широкая река. По ней, сталкиваясь и разбегаясь, плыли длинные бревна. На противоположном берегу, у высокой кручи, темнел паром. Оттуда отчетливо долетал стук молотков.
— Починяют, — сказал шофер. — Придется загорать.
Но загорать он не пошел. Просто склонился на руль и уснул.
Мы обрадовались такому случаю и побежали купаться. Сбросили на бегу штаны, рубашки и с разбегу бултыхнулись в воду. Вода в реке Белой была теплой и по цвету ничуть не отличалась от других речек. Это было мое первое купание в сибирской речке. Хорошо еще, что оно не было последним.
Вы скажете: «Снова какая-нибудь история с этим парнем приключилась?» Но что же я могу сделать, если у меня в жизни одни неприятности! Я даже не заплывал далеко. Все дело бревно испортило. Отплыл я метров на пять, вдруг смотрю — прямо на меня плывет огромное бревно. Я ухватился за ствол и сел на него, как на коня. Бревно все время вывертывалось и пыталось удрать. Но удрать от меня не так-то легко. Я пришпорил «коня» и помчался вперед…
![Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]](/uploads/posts/books/210499/210499.jpg)
