Кирилл Голованов - Матросы Наркомпроса
Ковров быстро развел руки. Солист замер, и после паузы хор подхватил с удвоенной силой и залихватским посвистом:
Но голова-ва-ва тяжелее ног-ног-ног,
Она осталась по-од водою…
— Разрешите еще раз, товарищ командир роты, — отчаянно заявил Антон.
— 'аз'ешаю! — слегка картавя, согласился Оль и сделал Екатерине Николаевне знак, как бы предупреждая ее возражения.
Со второго захода Антону удалось преодолеть установленную дистанцию. Его выхода из воды все ожидали с нетерпением.
— Вижу, что заплыв ученика Донченко вст'ечает одоб'ение, — улыбнулся Ростислав Васильевич. — Кто следующий?
Этот безличный вопрос командира роты произвел удивительное воздействие на болельщиков. Дружный хор немедленно начал таять, как сосулька на солнце. Пока Антон растирался махровым полотенцем, на берегу не осталось никого.
Распорядок дня в лагере не зависел от погоды и был известен заранее до мельчайшей подробности. В семь пятьдесят «спецы» выстраивались на передней линейке для подъема военно-морского флага, а потом строем шли завтракать. Но дождь методично заливал Валаам. Передняя линейка тоже промокла. Лужи на ней блестели сквозь слой битого кирпича, выступая бухтами и заливами.
— Равняйсь! — скомандовал дежурный по лагерю преподаватель биологии Артяев. Он хотел выглядеть заправским строевиком и требовал безусловного выполнения уставных команд.
— Почему не равняетесь? — налетел дежурный на Гасилова.
Между Аркашкой и его соседом справа образовался большой интервал.
— Не видите? — объяснил Гасилов. — Там лужа.
— Встань в лужу! Возьми наряд! — рассвирепел Артяев.
Мальчишки захихикали. Одному Аркашке было не до смеха. Дежурный по лагерю требовал исполнения. Гасилову ничего не оставалось, как шагнуть в лужу.
Командир второго взвода учитель математики Михаил Тихонович Святогоров все видел и с трудом удержался, чтобы не заступиться за своего ученика. Но вмешаться он не мог. Следовало учитывать, что строй есть строй и школа почти военная. Он только с раздражена ем подумал, что коллеге Артяеву совсем не к лицу интонации полковника Скалозуба. В результате ученик весь день будет ходить в промокшей обуви.
Сам Михаил Тихонович, хотя и носил синий морской китель без нарукавных нашивок, по-прежнему считал себя не командиром взвода, а классным воспитателем. Вначале он удивлялся, зачем его посылают на летние лагерные сборы, в учебной программе которых отсутствовали и алгебра, и геометрия, и тригонометрия. Но, начиная с путешествия на пароходе «Володарский», его подопечные задали ему столько задачек, что Михаил Тихонович не знал, какую из них решать первой. Для начала он решил посекретничать со своим помощником Раймондом Тырвой.
— Как вы думаете, кто стащил куриц?
— Откуда вам об этом известно? — насторожился Раймонд.
— Так ли уж это важно, — вкрадчиво прошелестел Святогоров. — Вы, надеюсь, понимаете, какой нехороший этот поступок.
— Понимаю…
— Вот и следует разобраться. — Не надо, — решительно возразил Тырва.
— Как же так? — удивился Михаил Тихонович.
— Мы сами приняли меры. Больше не повторится. — Надеюсь, не били, — обеспокоился Святогоров.
— Зачем? — скупо улыбнулся Раймонд. — Кулак не аргумент.
Итак, насчет аргументов все оказалось более или менее ясным, чего нельзя было сказать относительно функций. Учитель математики размышлял, кто же из учеников оказался способным на такое дело, а Раймонда больше всего интересовал источник информации командира взвода.
«Бери ложку, бери бак и беги на полубак», — раскатился над лесом новый сигнал горна. Распорядок дня диктовал свои условия. Святогорову пришлось отпустить Раймонда, так и не окончив конфиденциального разговора. Они разошлись, чуть-чуть недовольные друг другом.
По случаю плохой погоды занятия были назначены в помещениях трофейной казармы, но Михаил Тихонович после завтрака был совсем свободен и направился прямо к командиру роты.
— Прошу освободить от уроков Гасилова. У него ботинки мокрые насквозь. Еще простудится.
Оль предложил направить ученика засыпать лужи на передней линейке. Наказание символическое. Работать можно в тапочках, а обувь пока просохнет на камбузе.
Потом Михаил Тихонович поделился сомнениями, возникшими у него после беседы с Тырвой. Оль тоже не был склонен пройти мимо позорного случая с пропажей кур. Беседу с Тырвой обязательно следовало продолжить, и его вызвали в штаб лагеря.
— Если не доверяете, — заявил там Раймонд, — назначайте помкомвзвода другого.
— Кто сказал, что не доверяем? — возразил Святогоров.
— Ладно, если одному мне, — нахмурился Тырва. — Вы не верите целому взводу. Сказано, такого больше не допустим.
— Вам не кажется, 'аймонд, что здесь имеет место взаимное недове'ие? — вступил в разговор Оль.
Тырва удивился, что его назвали по имени. В военно-морской специальной школе допускались обращения только официальные: «товарищ ученик», «товарищ преподаватель» и так далее.
— Не хотите позо'ить това'ища? — улыбнулся командир роты. — Нам это понятно, и фамилии его мы не сп'ашиваем. Но хотелось бы все же понять мотивы такого се'ьезного п'оступка.
— Мымрин жлоб! — заявил Тырва. — Жлоб и маменькин сынок. Его пытались перевоспитать. Но это не метод.
— Ну и дальше…
— Дальше сами справились, — пожал плечами Раймонд.
Помощник командира второго взвода ушел из штаба, лихо щелкнув каблуками, а преподаватели долга молчали.
— Как будто я догадываюсь, кто мог это сотворить, — наконец сказал Михаил Тихонович.
— Мы все же не всегда п'авы с мальчишками, — ответил Оль. — 'азве можно с ними 'азгова'ивать по фо'муле: «Стань в лужу — возьми на'яд»?
Еще зимой на педагогическом совете был сформулирован основной принцип воспитания учеников. Прежний военрук спецшколы капитан 2-го ранга Радько утверждал, что военные уставы предназначены для взрослых людей. С подростками, которые пришли сюда с мечтой о флоте, надо лишь играть в моряков, но играть всерьез. Сам Радько умел это делать лучше всех остальных. Он научил мальчишек маршировать плечом к плечу под духовой оркестр. Так научил, что генерал-лейтенант Мерецков в ноябре прошлого, 1940 года и генерал-полковник Кирпонос месяц назад объявили спецшколе благодарности за отличную строевую выправку на военных парадах.
Безжалостное лишение двоечников права носить морскую форму заставляло всех работать так, что учеба стала интересной сама по себе, а народный комиссар просвещения издал приказ, где поставил успеваемость Ленинградской спецшколы в пример на всю Россиискую Федерацию.
Святогоров и Оль понимали, что дежурный по лагерю преподаватель Артяев нарушил правила игры. Он стал муштровать. Но отменить наряд вне очереди, который получил ученик Гасилов, было бы неразумно.
Это могло подорвать авторитет Василия Игнатьевича Артяева.
Захлебываясь от обиды, Аркашка возил тачкой песок и разравнивал его ровным слоем на кирпичной крошке лагерной линейки. Боцман спецшколы главный старшина Дударь выдал ему необходимый инструмент и посоветовал немедленно отдать ботинки для просушки Райкиной матери — Елене Эдуардовне. Но Аркашка отказался от тапочек. Совет не приказание, и выполнять его совсем не обязательно. Гасилов все равно будет ходить в мокрых ботинках. Пускай он простудится и заболеет, тогда все будут знать, что Аркашка совсем не виноват.
В мокром песке иногда попадались ценные находки вроде заграничной бутылки из-под лимонада с фарфоровой пробкой на рычагах. Рычаги прижимали пробку к горлышку резиновым ободком, чтобы напиток не выдыхался. Еще Аркашка подобрал блестящую пуговицу от белофинского мундира и положил трофей в карман робы. Он нагружал песок в тачку и толкал ее вперед, низко опустив голову. Сверху лил пакостный, нудный дождь. Стройные сосны клонились под напором ветра и суматошно размахивали ветвями-лапами. Палатки лагеря пустовали. Все ученики находились на занятиях. Окно класса, где занимался второй взвод, освещалось прерывистыми отблесками. Ребята осваивали ночную сигнализацию азбукой Морзе, а Гасилов возил свою тачку взад и вперед. В ботинках хлюпала и пузырилась вода. Аркашка жалел самого себя, и оттого в голову лезли мрачные мысли. Такие же тачки он видел в кино, в фильме «Болотные солдаты» о фашистских концлагерях. На этом сходство заканчивалось, но все равно ему было обидно работать здесь одному. Главное, не с кем поделиться обидами. Между прочим, Аркашка обещал сразу же написать матери письмо, но до сих пор так и не собрался.
Вечером Гасилов решил, не откладывая, информировать домашних о своем житье-бытье. Обстановка за это время изменилась. Во-первых, перед обедом Димка Майдан, увидев, как ему трудно на линейке, не прошел мимо. Он привел на помощь весь взвод, и через полчаса на линейке не осталось ни одной лужи. Во-вторых, командир взвода все же заставил Гасилова отнести ботинки для просушки и очень ругал за то, что Аркадий не сделал этого раньше. А к вечеру вообще потеплело. Дождь прекратился, и песчаная почва моментально впитала всю влагу.
