Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Ни в чем не обвиняя Диденко, Иванов как бы просто рассуждал:
— На вашем металлическом заводе за счет экономии металла целую турбину лопатками обеспечили. Или на Уралмаше... да примеров множество, вы их должны знать. Невыполнимых задач никто заводам не ставит. Мы бы этого никогда не поддержали. А вот требования, которые помогают предприятиям подтянуться и бережливо, без расточительства, умно распределять и расходовать свои силы, — такие требования мы всегда поддерживаем и сами выдвигаем. Правда, они не всегда легки, но ведь мы с вами и не ищем легкого.
В ЦК, как понял Диденко, никто не сомневается в том, что «Красный турбостроитель» изготовит краснознаменские турбины в срок.
— После краснознаменских на конец года вам подбавят, видимо, еще две турбины, — сообщил Иванов, — для Казахстана и Туркмении. А на будущий год вам следует ждать увеличения плана, вероятно, до десяти— двенадцати машин. Так что сейчас ваша задача — отрегулировать производство для серийного выпуска мощных турбин. Тут без ломки не обойтись, причем не только производственной, технологической, но и ломки психологической. Вот ваша партийная задача — и организаторская, и воспитательная.
Полулежа в откидном кресле и прикрыв глаза, Диденко мысленно переходил из цеха в цех. Он перебирал в памяти свою работу за последние недели. Нет, особых ошибок не сделал. Только сегодня же надо взяться за самое главное. Оргтехплан — вот что должно стать определяющим! Рычаг, который вытащит наружу все скрытые резервы... План коллективного творчества — так назвал его Воробьев. А я поддержал, да и забыл... И Любимов забыл, как только пришел приказ директора... Полозов там набузил на совещании, но суть-то у него здравая? Разобраться надо. Немиров очень держится за Любимова. Опыт. Знания. Спокойствие. Но и спокойствие бывает разное... Возиться там придется немало!
Мысль его скользнула вперед, к будущим выборам партийного бюро турбинного цеха. И сразу Диденко захотелось приблизить их — не через две недели, а завтра бы! Ефима Кузьмича надо отпустить, тяжело ему. А кого вместо него? Предстоит основательная ломка — «и психологическая». Хорошо бы свежего человека, из цеха, где сложилась другая традиция — серийного, ритмичного производства!.. Из инструментального? Ну конечно же! Там и человек есть очень подходящий — Фетисов. Умница, основательный опыт партийной работы. Ох, скорей бы выборы!
Он открыл глаза, потому что самолет накренился и шум моторов стал громче и словно тревожней. Окно показалось ярко-голубым. Не окно, а небо за окном, небо без края, пронизанное солнечным светом. Земли будто и нет, только серебристое крыло торчит под углом. Но вот оно выпрямилось, внизу блеснула более темная голубизна залива в низких берегах, и вдруг на повороте — в вечной дымке от сотен заводских труб — Ленинград. Какой же он сверху четкий, улицы вытянуты будто по ниточке, а кварталы — ровные квадратики, как на макете архитектурного проекта. А вот и наш проспект, а массивные темные коробки — это же он, завод!
На аэродроме ждала Соня. Из любопытства прискакала встречать: почему это Николай Гаврилович возвращается раньше, да еще самолетом?
Но Диденко не удовлетворил ее любопытства, наоборот, сам всю дорогу расспрашивал, что на заводе, будто отсутствовал не два дня, а две недели. Впрочем, новости, конечно, были.
Коля Пакулин и Женя Никитин предложили комсомольские контрольные посты по краснознаменному заказу во всех цехах, — рассказывала Соня. — Хорошо, правда? Вчера уже начали... И еще вчера в турбинном опробовали станок Воловика — того самого, из-за которого такой шум поднялся! — и, представьте, ничего не вышло! Любимов говорит: этого и следовало ожидать!
— А ты не повторяй всего, что говорят, — с необычной для него резкостью оборвал Диденко. — Лучше запомни: завтра на восемь утра созывай партсекретарей цехов и после работы — партгрупоргов.
— Тоже завтра? — охнула Соня. — Это пока всех обзвонишь!..
— Обязательно завтра, Соня, и ни на день позже.
Не заходя в партком, Диденко подъехал к турбинному цеху и разыскал Воловика. Пригнувшись около облопаченного диска, Воловик медленно и осторожно спиливал с лопаток наросты металла. Диденко досадливо поморщился: кто это надумал, будто в насмешку, поставить изобретателя на следующий день после неудачи как раз на ту самую работу, которую он хотел, но не сумел механизировать?
Воловик заметил парторга, вывел руку из зазора между лопатками, спокойно поздоровался и сказал, не ожидая вопросов:
— Все правильно, Николай Гаврилович, вы не расстраивайтесь. Станок работать будет.
— Ну, если ты меня успокаиваешь, а не я тебя — значит, действительно все правильно, — улыбнулся Диденко. — Что делать собираешься?
— Вчера управление подвело, крутой наклон круга не получался, — объяснил Воловик, руками показывая, как именно должен наклоняться круг, — суппорт переделывать будем, есть одна идея. А у меня, кроме того, сомнение насчет самого круга: тот ли сплав? Посоветоваться надо... в лаборатории, что ли, испытать? После работы займемся.
— А пока — пилишь?
— А пока — пилю.
Диденко прошел в кабинет начальника цеха. Любимов торговался с кем-то по телефону насчет присылки слесарей на снятие навалов. Удивившись неожиданному возвращению парторга, начальник цеха наспех доругался по телефону и тотчас начал рассказывать, как обстоят дела с турбиной: ротор… диафрагмы... цилиндр… регулятор начали собирать... приступили к снятию навалов...
— Долго еще рукодельничать будете? — перебил Диденко.
Любимов развел руками:
— Рад бы не рукодельничать, да что поделаешь? Как раз вчера опробовали станочек Воловика. И что же? Провал! Конечно, идея хорошая. Будем продолжать опыты, но...
— Знаете что, Георгий Семенович? Кустарничество вы хотите ликвидировать кустарными же попытками. Может быть, привлечем лабораторию, представителей технического отдела, кого-либо из опытных механиков... и заставим их быстро и организованно решить все проблемы, связанные со станком Воловика? Это будет лучше, чем выпрашивать у дяди слесарей.
Он позвонил Ефиму Кузьмичу и, как только Ефим Кузьмич пришел, закрыл дверь на ключ:
— А теперь давайте поговорим напрямик.
Весть о возвращении Диденко дошла до директора в начале дня, и Немиров усмехнулся, узнав, что парторг сразу помчался в турбинный, — вот неспокойная душа, два дня не был, и уже боится — не завалился ли без него цех.
Вскоре позвонил сам Диденко:
— Приветствую, Григорий Петрович! Я тут поговорю с народом, а потом к вам, хорошо?
— Одно из двух, — сказал Немиров, — или ты в один день всего добился, или в один день понял, что ничего не добьешься.
— В Москве-то не добьешься? Конечно, помогли! И еще как помогли! — оживленно ответил Диденко. — Приду, все расскажу.
Но когда через час Немиров сам позвонил в турбинный цех, Любимов сквозь зубы ответил:
— Был и только что ушел, Григорий Петрович. Куда — не знаю.
Еще через полчаса Немиров, рассердившись, приказал секретарше разыскать парторга немедленно, где бы он ни был.
Секретарша позвонила Ефиму Кузьмичу, тот сказал, что Диденко где-то в цехе, а через минуту сообщил: нет, уже ушел, говорят, в фасоннолитейный.
Начальник фасоннолитейного сказал, что парторга не было, а потом поправился: оказывается, заходил, беседовал с комсомольцами из контрольного поста.
Немиров стоял рядом с секретаршей — найти хоть под землей! Телефонистка трезвонила по всем телефонам подряд, передавая секретарше сообщения заводских абонентов: недавно был, но ушел в термический... у начальника нет, в комсомольском бюро... только что ушел... в инструментальном, вызвал Фетисова и ходит с ним по аллее возле цеха взад и вперед...
Немиров уже хотел послать кого-нибудь на аллею, когда появился сияющий, оживленный и немного виноватый Диденко.
— Понимаешь, задержался, ты уж извини, Григорий Петрович, я не думал, что ты меня ждешь! — говорил он, проходя с директором в кабинет. — Я там Кузьмича с Любимовым подкрутил малость. Потом с Воловиком разобрался... А какое хорошее дело комсомольцы затеяли, а? Я кое с кем из этих контрольных постов побеседовал, золотые ребята, вцепятся — будь здоров, придется пошевеливаться!
Немиров ничего не знал о комсомольском начинании и, как показалось Диденко, не придал ему должного значения.
— Ты лучше расскажи, что в Москве и почему ты так неожиданно сорвался и прилетел?
— Даже не знаю, как сказать... Понял, что главная работа — тут, на заводе, и не надо терять ни одного часа. Что важнее поговорить на месте с заводами-поставщиками, поднять там людей, добиться, чтобы они захотели нам помочь... Григорий Петрович, дорогой, поедемте сейчас вместе к Саганскому и Волгину!
