Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты
– Какой же это папа?
Вечером показывал «кино».
В роли диктора (то есть чтеца надписей) выступала мама, только «Снегурочку» прочел отец. Читал он не повышая голоса, но, соответственно печальному сюжету, с чуть заметным надрывом. Машка это чувствовала. Я видел, как она вертелась на своем маленьком стульчике, восседая в «правительственной ложе».
Наконец она не выдержала, оглянулась и говорит:
– Когда ты так говоришь, я немножко грустнею.
А когда сказка кончилась, Снегурочка превратилась в облачко и улетела, растворилась в голубом летнем небе, Маша сказала:
– Мне очень грустно стало.
. . . . .
Была у меня. Читали, складывали слова из квадратиков-букв и слогов.
Делает это с увлечением. Если взялись учить, надо делать это наилучшим образом, чтобы учиться было «весело, приятно и победительно» (Житков).
После ужина рассматривали картинки. Попалась ей на глаза «Казнь императора Максимилиана». Спросила: что это? Сказал, что этих людей убивают.
– Это что – по-настоящему?
– Да.
– Почему людей убивают – не понимаю! Они же не кусачие!
Побежала к письменному столу, где в груде писем нашла запомнившийся ей конверт с изображением охотника, стреляющего в летящих птиц.
Почти с гневом:
– А это что? Почему он птиц убивает?! Почему охотники птиц убивают?
И так она была хороша в этом гневе, так вся кипела и пылала, что не выдержал, обнял и расцеловал ее.
. . . . .
Перед сном, уже облаченная в ночную рубашку, бесилась, прыгала, хохотала.
Чтобы привести ее в чувство, я выключил в столовой свет и крикнул:
– Тихо! Все молчать!
Все замолчали. Только бабушка, не понявшая моего маневра, в темноте громко пошутила:
– Скоро будет слышно, как муха пролетит.
Через минуту я включил электричество. Машка испуганно и растерянно смотрит на меня:
– Пролетела муха?
– Да. Пролетела.
Заснула быстро.
Сейчас 12 часов 50 минут пополуночи.
Пишет мама
20.11.60.
Ездили к папе в Комарово.
Где-то в Песочной, кажется, в вагон вошел совсем молоденький черноглазый дядя с черными усиками. Он сел поблизости, ничего не говорил, только не отрывал глаз от Маши. А когда мы выходили из вагона, взял Машу за руку, помог ей сойти со ступеньки и спросил ее по-грузински:
– Шен картули ици, Машенька? («Ты по-грузински знаешь, Машенька?»)
– Генацвалос бебия, – не задумываясь ответила Маша. Эти единственные два слова, которые она знает по-грузински, означают: «милая моя бабушка». Но молодой человек очень обрадовался, услышав родную речь…
26.11.60.
Маша вела себя сегодня очень плохо, грубила бабушке, замахнулась на нее рукой, не хотела после прогулки раздеваться, а когда бабушка стала отчитывать ее, назвала бабушку «бабой-ягой».
Все это происходило, когда меня дома не было.
Это уже второй случай, когда Маша так ведет себя с бабушкой.
Когда я вернулась домой, бабушка громким голосом объявила мне, что у нее больше нет внучки… И все рассказала мне.
К счастью, бабушка рассердилась на этот раз, кажется, по-настоящему.
И я тоже очень просила ее выдержать характер, «не сдаваться».
Не знаю, что будет дальше, а пока наша бабуся характер выдерживает.
Машка даже удивлена. Приходит ко мне на кухню и говорит:
– Бабушка что-то долго меня не прощает.
– Если хочешь, чтобы она тебя простила, надо заслужить.
– А как заслужить?
– А так, что надо вести себя хорошо. Ты думаешь, набезобразничала, а потом придешь, попросишь прощения – и все? И простят тебя? Нет, могут и не простить, могут и разлюбить.
– И ты можешь разлюбить?
Из педагогических соображений покривила душой. Говорю:
– И я могу, и папа…
– Я, мама, не знала, что ты можешь разлюбить.
– Не знала, так теперь знай.
– А я, мама, тебя всегда буду любить.
– А я – не всегда. Мне не нужна такая дочка, которая обижает бабушку.
– Хорошо, мамочка, я не буду больше.
– Хорошо, Маша. Посмотрим.
Весь вечер была предупредительна и вежлива. А на бабушку смотрела с некоторым удивлением.
Теперь мне нужно следить за бабушкой, чтобы она не сдала позиций.
27.11.60.
Маша у нас хворает. И, несмотря на это, бабушка держится с ней строго. Это ей не свойственно и, я чувствую, мучает ее.
Маше скучно. Папа, который так много времени уделяет ей, уехал. А там, в Комарове, хворает. А хуже нет, когда папа и Маша хворают в разных местах.
Пишет папа
4 ГОДА 5 МЕСЯЦЕВ
16.1.61. Ленинград.
22-го мы с мамой должны ехать в Малеевку. Мама разбирается в своих вещах и говорит бабушке:
– Прямо не знаю, что взять в Малеевку! Это платье слишком кричащее…
Машка (перебивает). Мамочка, возьми вот это, черненькое. Оно и не кричит, и не плачет.
И это – совершенно серьезно, без какой-либо попытки шутить, острить, «хохмить».
. . . . .
Показываю ей глобус. Началось с того, что я сказал, что Земля круглая – вот такая, как этот глобус. Показал, где на глобусе Ленинград, где Москва, где Тбилиси. Даже Зеленогорск показал.
– А Комарово где?
– Комарово – вот туточки, чуть-чуть пониже.
Потом она спрашивает:
– А почему называется зимной шар? Он что – только зимой бывает?
. . . . .
Нарядилась, надела на голову картонный зеленый кокошник, из золотой елочной мишуры сделала себе длинную косу, стоит перед зеркалом и любуется.
Я заглянул в комнату:
– Ой, кто это?
Медленно, медленно, поступью павы подходит ко мне. Я говорю:
– Кто это такой?
Как это ни удивительно, она верит, что я не узнал ее. Тихо, совсем тихо говорит:
– Я – принцесса.
Потом опять – к зеркалу.
Появляется мама. Повторяется та же игра:
– Кто это?
– А вы сами угадайте!
– Фея?
– Нет.
– Принцесса?
– Нет.
Я говорю:
– Снегурочка?!!
Радостно прыгает и хохочет. Но когда я вышел, она призналась матери:
– Во-перьвых, и папа не угадал. Я – русалка.
17.1.61.
Вчера вечером «пела». Ни голоса, ни слуха у нее, насколько я понимаю, нет, а все-таки поет.
Между прочим, когда мы пели с ней гамму – до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до, – она по ассоциации вспомнила стихи Шарля Кро в переводе Иннокентия Анненского. Стихов не помнит, но смело импровизирует:
Папаша моется у мами
Шипят рога у рамной брами…
(В подлиннике:
Папаша бреется. У мамы
Шипит рагу. От вечной гаммы etc)
Я спрашиваю:
– Как это рога шипят?
– Это блюдо такое – «рога». Его едят.
. . . . .
До сих пор искажает, не может научиться (и не хочет учиться) правильно произносить некоторые слова.
– Папа, давай собирать марточки. Можно, я отклею марточку?
Это она почтовые марки так называет. И упорно держится за этот гибрид (помесь марки и карточки).
. . . . .
Вчера вечером писала письмо дяде Ване Халтурину. Он на днях прислал Машке в подарок составленный им сборник толстовских рассказов.
Еще недавно Машка не понимала и не могла понять, что такое буква, слог, слово. Теперь на каждом шагу:
– Ш-т-ан-ы! Перва буква «ша»? Да? Потом «та», потом «ны»?
. . . . .
Упорно говорит вместо «темно» – «димно». И не может, при всех усилиях, произнести «темно».
. . . . .
Рассказывала маме сказку:
«Девочка Пуся или Муся идет по лесу.
Встретила бабушку:
– Ты куда, девочка?
– Я в Союз писателей иду, на елку.
– Зачем тебе в Союз писателей? В лесу тоже много елок.
– А тут елки не нарядные.
…Ходила Мусенька целых три часа. Уже димно стало. Тут бабочка, которая летела, ущипнула вечер:
– Хватит тебе димно делать!..»
. . . . .
После очередного конфликта с родителями испытывает счастье примирения, отпущения грехов.
Открыла шкаф («Папочка, можно книги почитать? Папочка, можно шкаф открыть? Папочка, можно книгу достать?»). Достает книги, суетится, поминутно бегает ко мне:
– Папочка, тут что написано? Папочка, прочти, пожалуйста!..
Нет, это не подлизыванье. Это – любовь, которая прошла через такое испытание.
. . . . .
Третьего дня сказала маме:
– Как мне нравятся «Спящая красавица» и «Золушка»! Ах, как этот французский писатель Шар Перо хорошо пишет!..
. . . . .
Пересказывала мне толстовский рассказ «Филипок»:
– Один раз мама уехала в город, папа ушел в лес, а бабушка спала на плите.
Я даже на стуле подскочил:
– На че-о-о-ом?!!
