Музафер Дзасохов - Белая малина: Повести
— Несите-ка вещи сюда!
Бади выложила вещи на стол. Вон фиолетовая шелковая кофточка Дзыцца. Как она была ей к лицу! Но редко ее надевала… В этой кофточке Дзыцца казалась мне еще мягче, еще добрее. Черная юбка ей тоже очень шла. Да только на похороны надевала ее Дзыцца. Были и коричневые остроносые туфли, всегда стоявшие в углу у порога. Красиво все было на Дзыцца, все ей было к лицу, и хоть нечасто я видел на Дзыцца все эти вещи, но запомнил их навсегда. Я и в толпе узнал бы Дзыцца по этим вещам.
Теперь они осиротели, остались без хозяйки…
— Кофту подай! — сказала Нана.
Развернула, долго рассматривала на вытянутых руках на свет и против света. Белые, худые пальцы дрожали.
— А совсем еще новая… — Посмотрела с изнанки И удовлетворенно сказала: — Ни одной дырочки! Еще носить бы и носить… По обычаю, вещи умершей принято дарить хорошим подругам. Отнесите Хадижат, лучшей соседки не было у Дзыцца. Отнесите! — свернула кофточку и отдала Дунетхан. — И туфли ей отнесите. Много хорошего она вам сделала. Пусть Дзыцца и с того света ее одарит…
И другие вещи Нана распределила между нашими родственниками и соседями: пусть носят хорошие люди то, что Дзыцца любила.
Я порой удивляюсь Нана. Больна, немощна, еле ходит, а сколько в ней рассудительности: кажется, все на свете она знает и умеет.
Недавно ее спрашиваю:
— А ты всегда такая была? Ну, вот такая… худая?
Нана улыбнулась, лицо посветлело.
— Конечно, не всегда!
Сказала это и закрыла глаза. Лицо приняло обычное выражение.
— Годы берут свое… Другая давно была бы на том свете. А ты спрашиваешь! Нет, совсем я не такая была! — И показала в окно: — Ну-ка вытащи шесть кольев из того плетня — будет ли он стоять?
У Нана было шестеро детей. Пятерых выкормила, вырастила. Последний, шестой, умер еще во младенчестве. Легко ли ей было без мужа, одной?
Дзыцца была второй по старшинству среди братьев и сестер, и, когда старшая сестра вышла замуж, все домашние заботы свалились на ее плечи. Алмахшит часто вспоминал то время:
«Клянусь, я бы на ее месте пропал! Помню, мороз трещит, на дворе еще темень… Спать хочется. А Дзылла лошадь запрягает, за дровами в лес собирается. И ведь девчонка, только на шесть лет меня постарше!..»
Алмахшит приехал раньше, чем письмо дошло. Мы не ждали среди недели. Нана так и засияла, увидев его на пороге. Но тут же и отвернулась: почему, дескать, в прошлое воскресенье не приехал? Обижена на тебя! А Бади и Дунстхан повисли на дяде, визжат от радости.
Теперь Нана долго ждать, пока девчонки нарадуются. Да что сделаешь! Не выдержав, Нана поворачивает голову на подушке:
— Впустили бы в дом человека! Устал с дороги, а вы на руках у него повисли… Не до ваших шуток!
А сама ух как довольна! Лежит с таким видом, будто медведь угодил в ее капкан и никуда теперь не денется.
— Ну, как тут вы все живете? — освободившись наконец от девочек, спросил Алмахшит.
Нана отозвалась равнодушно:
— Так вот и живем.
На Алмахшита даже не взглянула. Не хочет, чтобы видел, как рада ему.
Молчала, молчала, потом, оттаяв, сказала укоризненно:
— Пропал где-то, как тот конь поповский!
Что это за поповский конь?.. Я потом спрашивал Нана, но она не объяснила. А мне очень хотелось узнать. Как могла пропасть лошадь, что найти нельзя? И при чем тут поп? Какая разница — поповская или еще чья-нибудь?
— Хотел в воскресенье приехать, — подсаживаясь к Нана, сказал Алмахшит, — но месяц кончался, надо было план выполнять…
— Не нравится мне твоя работа, Гаги! С кем начинал, те давно разбежались. Поумней тебя. Уходи ты с этой работы, пока на ногах держишься.
— Ничего со мной не будет!
— «Ничего не будет, ничего не будет!» — передразнила Нана. — Калекой останешься — о детях подумал бы.
Всегда у них разговоры об одном и том же. Хватит, говорит Нана, поработал на руднике одиннадцать лет. Пусть теперь другие, помоложе работают. Алмахшит почтительно выслушивает и обещает:
— Еще поработаю немного и уйду. Подыщу место…
И верно, ушел однажды. Но упросили вернуться: без опытного мастера, сказали, дело не идет…
— На следующей неделе привезу надгробье и металлическую решетку на могилу Дзылла. Один человек пообещал сделать, — сказал Алмахшит.
При упоминании имени Дзыцца слезы навернулись мне на глаза, я всхлипнул.
— Ну вот, начинается! Хуже девчонки!
Алмахшит тоже учащенно моргал, отворачивался.
— А еще женить его хотели! Глядите на него — опять у него квас из носу…
Уши у меня вспыхнули. Кроме Гажмата, со мной еще никто об этом не говорил. А теперь вот и Нана — да напрямик… При Алмахшите!
— Ты не только жену слезами зальешь, тебе ее фотографию жалко дать в руки, всю замочишь…
Я поперхнулся и проглотил соленый комок. Что это я в самом деле все кисну! Мне сделалось стыдно. И поэт Коста Хетагуров говорил: «Кого я слезами утешу?»
Никого. И не хочу, чтоб видели мои слезы. Что хорошего, когда сердце такое слабое… Наверно, зря я вчера рассердился на колхозного сторожа.
Наши гуси забрались в пшеницу. Хадижат проходила мимо, выгнала их с поля, а сторож тут как тут. Взял хворостину и погнал к амбарам. Штрафом грозил! Хадижат стала упрашивать:
«Пожалел бы сироту! Мать у него недавно умерла…»
Сторож долго ворчал:
«Умерла… У меня у самого мать умерла. Так что ж, и мне гусей выпустить на колхозное поле?»
Я тогда прямо возненавидел его! А ведь он прав…
Алмахшит развернул сверток.
— Меду тебе привез, — сказал он, подавая матери литровую банку.
Нана приподнялась с постели, глаза заблестели. Она и на свет банку рассмотрела. Наверное, так определяют качество меда, подумал я.
— А это топленое масло.
Нана и масло поставила рядом с собой.
— А вам вот это, — сказал Алмахшит и протянул девочкам кулек конфет.
Нана перехватила его руку.
— Дай-ка сюда! А то они живо на улицу перетаскают. Одним днем сыт не будешь. Сегодня хотите и завтра попросите!
Нана отсыпала девочкам по горсти, а кулек спрятала под подушку:
— И завтра день будет.
Алмахшит привез Нана и бутылку ее любимого вина. На этикетке была нарисована большая виноградная гроздь.
Я знал, что некоторые бабки, совсем дряхлые, выпивают по рюмочке араки. Нана на араку и смотреть не хочет, запаха не переносит, но от вина не откажется. Особенно от красного. Алмахшит такое и привез. Ей бутылки на целый месяц хватает. Меня и девочек Нана к вину близко не подпускает…
Алмахшит спросил меня, верно ли, что в этом году заканчиваю школу? Он смотрел себе под ноги, нахмурясь. И я понял: кончу школу — а для него новые заботы.
— Да, — вздохнул Алмахшит, — права была Дзыцца: и радость и горе — все от Бога. Как бы она радовалась сейчас… Сын заканчивает школу в Джермецыкке!
— Молчи, а то он опять заплачет, — строго сказала Нана.
Нет, я теперь не заплачу, не ждите! Изо всех сил буду держаться, пусть сердце мое отвердеет. Только не знаю, надолго ли, надолго ли…
— Что после школы думаешь делать? — спросил Алмахшит.
Я пожал плечами: не знаю. Хорошо бы учиться и дальше, конечно… Но прежде надо школу закончить. Разве это просто? Для меня — как на высокую гору подняться. А что там, за этой горой?
Не дождавшись ответа, Алмахшит снова спросил:
— Или, может, точку поставишь?
Наверно, он хочет заранее знать, как быть со мной дальше. И знать твердо. Я сказал:
— Вообще-то в город хочу поехать…
— Шаламджери уже говорил с ним, — вмешалась Нана. — Обещал помочь.
Шаламджери — племянник Нана. На похоронах его не было, он позже приехал. Сказал, что поможет мне поступить в институт. Как и чем поможет — понятия не имею. Но после разговора с ним во мне пробудились надежды, затрепетали крылышками, словно солнечный луч их коснулся.
Поступи я в институт, Нана со мной пришлось бы иначе разговаривать. Мы иногда спорим с ней, каждый считает, что он прав. Под конец Нана припирает меня к стене:
«Был бы студент, тогда и говорил бы!..»
Я замолкаю в растерянности. Одолеть Нана непросто. Однажды мы поспорили: кто Шаламджери по специальности? Он долгое время был на общественной работе. Был председателем райисполкома, секретарем райкома партии, инструктором обкома. А Нана знай твердит одно:
«Шаламджери — ынжынер!»
Я обрадовался: вот, думаю, хороший случай одержать верх над Нана, и говорю:
«Никакой он не инженер! У него работа совсем другая».
«Что ты мелешь? Ынжынер он. Самый настоящий ынжынер!» — настаивала Нана, обидевшись, словно вместе с его специальностью я хотел отнять у нее и племянника.
Я считал, что инженер не может работать там, где работал Шаламджери.
А кто оказался прав? Нана. Шаламджери в самом деле окончил военно-инженерную академию. Выходит, и верно: инженер.
