Михаил Булгаков - Том 3. Собачье сердце. Повести, рассказы, фельетоны, очерки. Март 1925 — 1927
Ответа от тов. Фрунзе еще нет.
Эмма Б.
«Гудок», 30 сентября 1925 г.
Горемыка-Всеволод
История одного безобразия
Отчим Всеволода — красноармеец командного состава. Поэтому ездил пять с половиной лет Всеволод из одного города Союза в другой вслед за отчимом, в зависимости от того, куда отчима посылали.
Однако Всеволод был хитрый, как муха, и во время путешествий цеплялся то за одно, то за другое учебное заведение.
Таким образом, сумел Всеволод выучиться в Одесской школе судовых машинистов, затем в школе морского транспорта в г. Баку и даже в образцовой профтехнической школе в г. Киеве.
Помимо этого, не последний человек был Всеволод и в слесарно-механическом ремесле (следствие трехлетнего стажа в школьных мастерских).
Всеволод был любознателен, как Ломоносов, и смел, как Колумб. Поэтому Всеволод явился к отчиму и заявил:
— Дорогой отчим командного состава, я поступаю в политехникум путей сообщения в городе Ростове-на-Дону.
— Шпарь! — ответил отчим.
2. Что произошлоМестком отчима написал учку про Всеволода: «Так и так. Всеволод учиться желает». Учк написал дорпрофсожу: «Желаем, чтобы Всеволод учился». Дорпрофсож написал политехникуму: «Будьте любезны Всеволода принять».
Политехникум принял документы Всеволода и все их потерял.
Всеволод в этот год в политехникум не попал.
3. На следующий годУмудренный опытом, Всеволод заранее послал все документы в копиях в учк. В этих копиях между прочим находилась рекомендация Всеволода:
«Всеволод хороший парень, а отчим его ведет полезную работу».
Все это под расписку было сдано ответственному работнику учка.
И ответственный работник все документы Всеволода потерял.
4. Всеволод упорствуетВсеволод стал избегать ответственных работников учков и прятался от них в подворотни. Ответственный поехал в отпуск, и Всеволод нырнул к его заместителю, но и заместитель уехал в отпуск, а у заместителя был помощник, коему Всеволод вновь вручил свои документы. Помощник посмотрел документы Всеволода и по неизвестной причине вернул их через местком Всеволоду.
Так что по неизвестной причине кандидатура Всеволода рухнула.
5. ШишВсеволод получил из учка обратно документы, а вместе с ними и шиш с маслом.
6. Учк сочувствуетВсеволод кинулся в учк с воем.
— Бедный Всеволод,— говорили учкисты, рыдая Всеволоду в жилет,— мы тебя понимаем и тебе сочувствуем, юный красавец.
И в знак сочувствия написали Всеволоду записку в политехникум:
«Так и так, примите Всеволода».
7. Арифметическая задачкаВсеволод бросился в политехникум с запиской.
— Арифметику проходили, молодой человек? — спросили Всеволода в политехникуме.
— Проходил,— ответил почтительно Всеволод.
— Так вот, решите задачку: в политехникуме свободных мест Х. А записок на эти свободные места написано Х × 3; плюс еще одна записка, ваша. Спрашивается, попадете ли вы в политехникум?
— Нет, не попаду,— сказал Всеволод, который был очень способен к математике.
— Удалитесь, молодой человек,— сказали ему в политехникуме.
И Всеволод удалился.
8. ВыводБезобразия творятся у нас на белом свете.
Эмма Б.
«Гудок», 1 октября 1925 г.
Ликующий вокзал
В одной московской газете появилось дословно следующее объявление:
«Новость!» (с левого боку). «Новость!» (с левого боку). «Новость!» (с правого). «Новость!» (тоже с правого).
— Четыре сбоку.
— Какая такая новость? — заинтересовался гражданин.
Новость оказалась следующего сорта;
Все в буфет Александровского вокзала!
Дешево и хорошо.
Обеды, порционные блюда и дежурные.
Вина, водки 40°. Коньяки 60°.
Ликеры 60°.
Наливки разные рюмками и в графинах.
Тверская застава.
— Однако! — воскликнул гражданин,— хоть бы во сне увидеть, что теперь творится на вокзале после такого объявления.
2. СонВокзал грохотал, как фабрика. У подъездов стояли прокатные автомобили, лихачи с ватными задами, таксомоторы и извозчики.
Места в буфете не хватало. Поэтому столики расставили в багажном отделении, на телеграфе и в кабинете помощника начальника станции. В воздухе стоял туман от паровой севрюжки.
Двести лакеев порхали, взмахивая салфетками, а из телеграфа доносился вой скрипок. Там пятнадцать пар танцевали фокстрот.
Поперек окошка в кассу висела надпись:
«Поезд на Смоленск не пойдет, но зато есть свежие раки.»
И был нарисован красный рак в фуражке начальника станции с позументом.
На почте красовался плакат:
«К дьяволу с письмами, сегодня блины.»
Начальник станции в белом колпаке и в фартуке сидел в своем бывшем кабинете и говорил по телефону.
— Восемь раз стерлядка кольчиком. Салат Оливье шесть раз!
Дверь поминутно хлопала, влетали лакеи, бросали начальнику медные марки, вскрикивали:
— Осетрина Америкен! 5 раз! 8 бутылок очищенной, 7 единиц рябиновки!
Из дамской уборной доносились вопли. Там кого-то били бутылкой «Напареули» и чей-то голос взвизгивал:
— Я покажу тебе, как к чужим дамам приставать! Это тебе не кабак, а Большая Александровская Стрельна!
— Пст!.. человек! Пять рюмок полынной!
— Счас подаю. Сей минут!
Гражданин с чемоданом ввалился на вокзал и ошалел.
— Что ж это у вас делается такое? — робко спросил он у помощника начальника, который во фраке метрдотеля возвышался посредине зала.
— Пропадаем, гражданин! — ответил ему метрдотель.— После этого проклятого объявления вся Москва к нам хлынула. Все бросить пришлось. Сами видите, у нас теперь как в бывшем «Яре» на бывшей масленице.
— А мне в Витебск надо!
— Какой тут Витебск! У нас на витебских путях пиво лежит. Все завалили. Поезжайте, гражданин, домой. Может, с какого другого вокзала уедете, где сухо…
3. ЗаключениеЭто, конечно, сон, но все-таки.
Александровский вокзал, уйми своего 60-градусного буфетчика!
Эмма Б.
«Гудок», 14 октября 1925 г.
Сентиментальный водолей
В основе фельетона действительная бумага, сочиненная на ст. Воронеж-Товарная Юго-Вост. и сообщенная нам рабкором 1011.
Иван Иваныч, Деес товарной станции, вошел в свой кабинет, аккуратно снял калошки, поставил в уголок и уселся за свой стол.
Тут его глаз заметил на столе служебную бумагу. Деес развернул ее, прочитал и немедленно начал рыдать от радости.
— Оценили Дееса… Вспомнили…— бормотал он.
Он позвонил.
— Позвать моего помощника, Сидор Сидорыча,— заявил он курьеру.
— Идите, Сидор Сидорович, к Ивану Иванычу,— сказал курьер помощнику.
— А что? — спросил помощник.
— Рыдают они,— пояснил курьер.
— Какого лешего рыдает?
— Не могу знать.
— Вот, черт его возьми,— гудел помощник, направляясь в кабинет по коридору,— минутки покою с ним нету. То он смеется, то рыдает, то бумаги пишет. Замучил бумагами, окаянный.
— Что прикажете, Иван Иванович,— сладко спросил он, входя в кабинет.
— Голубчик,— сквозь пелену дождя сказал Деес,— радость у меня нежданная, негаданная,— при этом вода из Дееса хлынула в три ручья,— получаю я назначение новое. Недаром, значит, послужил я социалистическому отечеству на пользу… Церкви и отечеству на утеше… Тьфу, что я говорю! Одним словом, назначают меня. Ухожу я от вас…
«Слава тебе, Господи, царица небесная, угодники святители, услышали вы молитвы мои,— думал помощник,— послал мне Господь за мое долготерпение, кончилась каторга моя сибирская»,— а вслух заметил:
— Да что вы говорите! Ах, горе-то какое! Как же мы без вас-то будем? Ах, ах, ах, ах, ах, ах, ах, ах! — «Зарыдать надо, шут меня возьми, а я не умею. С четырнадцати лет не рыдал, ах, чтоб тебе».— Он вытащил платок, закрыл сухие глаза, и наконец ему удалось взрыдать несколько ненатуральным голосом, напоминающим волчий вой.
— Кульеров зовите прощаться,— заметил совершенно промокший именинник.
— Вот уходит от нас Иван Иванович,— искусственно дрожащим голосом заявил помощник и, пырнув курьера пальцем в бок, добавил тихо: «Рыдай!»
И курьер из вежливости зарыдал.
Из той же вежливости зарыдала через пять минут вся контора Дееса.
Отрыдав сколько положено, она успокоилась и приступила к своим занятиям. Но дело этим не кончилось.
— А знаете что, Сидор Сидорыч,— сказал несколько просохший Деес,— ведь я со всеми не могу попрощаться, ведь мне сегодня ехать надо. Как же я расстанусь с дорогими моими сослуживчиками: конторщичками, телеграфистиками, машинисточками, бухгалтерчиками.
