Владимир Успенский - Неизвестные солдаты кн.3, 4
Под жарким украинским солнцем, по опаленной степи стремились полки на запад, свернувшись в колонны. Шагали люди без устали, валились на землю на коротких привалах, вскакивали по команде и снова – вперед! Игорь видел, как целый батальон, позвякивая оружием, бежал бегом. В первой шеренге – усталый пожилой дядько – сержант с тремя нашивками за ранение. Лицо взмокло, гимнастерка почернела от пота, но ничего, дюжит! Да еще покрикивает на молодых, чтобы не отставали.
Немцы разрушали дороги, начисто выжигали села, оставляя за собой «мертвую зону». Далеко отстали от передовых частей обозы с боеприпасами, растянулась на переходах артиллерия. Но такой порыв был в войсках, что роты с ходу кидались в штыки и ломали любое сопротивление.
Генерал Порошин носился по дорогам на буром от пыли «виллисе», требовал от командиров одного: берегите людей, главное еще впереди. До Днепра двести километров, надо не только дойти, но и форсировать реку быстро и неожиданно. Иначе – застрянем!
Два месяца дивизия не выходили из боев, понесла большие потери. Погибло или убыло по ранению две трети личного состава. Но Прохор Севастьянович сумел сохранить костяк своего соединения. Порошин рассуждал так: что сейчас главное? Не дать угаснуть наступлению и обязательно переправиться через реку на хвосте немцев. Это – важнейшее звено в общевоенном, в государственном, можно сказать, масштабе. И надо использовать все возможности, чтобы, ухватившись за него, вытянуть всю цепь… В диалектике Прохор Севастьянович разбирался!
На ходу в дивизию вливались партизанские отряды. Но здесь, в степной зоне, отряды были мелкие, дивизия поглощала их незаметно. И тогда, ради важной цели, Порошин взял на себя ответственность за нарушение установленных правил. Санотдел армии строжайше запрещал перегружать ранеными санитарные батальоны, иметь при них большие команды выздоравливающих. Это было разумно, и обычно в санбате лечились только бойцы с легкими ранениями. А теперь Порошин позволил оставлять всех желающих. Покидать свою дивизию никто не хотел. Медсанбат разросся, обзавелся двумя десятками автомашин, сотнями повозок. Команда выздоравливающих насчитывала около пятисот человек.
Начальником «резерва» Прохор Севастьянович назначил майора Бесстужева, еще не оправившегося окончательно от ран. А тот, с помощью политотдельцев, выработал целую систему пополнения наступающих полков. В освобожденных районах отбоя не было от добровольцев. В Красную Армию хотели вступить и молодые ребята, и бывшие окруженцы, и пожилые люди, имевшие свои счеты с немцами. Некоторые смекалистые комбаты помаленьку принимали добровольцев на свой страх и риск. А Бесстужев организовал это дело в широком масштабе.
Добровольцев оформляли через полевой военкомат, их, хоть и наскоро, проверял Особый отдел, отсеивал тех, кто вызывал недоверие. И вот теперь в дальних тылах, в тридцати-сорока километрах от передовых частей, шла за дивизией резервная колонна в две тысячи человек. На привалах люди осваивали оружие, знакомились с уставами, слушали беседы. Через два-три дня они принимали присягу.
Трофейных винтовок и автоматов для них хватало, Хуже было с обмундированием. Бесстужев задерживал автомашины с одеждой и обувью, забирал груз для своих добровольцев. Экипировать их по всей форме он не имел возможности, делал это наполовину, чтобы придать людям хотя бы некое подобие воинского вида. Одни получали пилотки и шаровары. Другие – обмотки и гимнастерки. Форма, конечно, была не ахти какая, но не беда! Через месяц-другой, при первой же остановке, все обмундируются как положено. Зато Бесстужев ежедневно отправлял в наступающие части триста-четыреста человек пополнения.
Военный Совет армии знал, разумеется, о самочинстве Порошина, но смотрел на это сквозь пальцы. Что там ни говори, а его дивизия была сейчас в армии самой полноценной и боеспособной, шла к Днепру, опередив другие соединения, без особых усилий сбивая противника.
Игорь Булгаков обзавелся трофейным мотоциклом, догонял на марше роты и батареи, разъяснял новый приказ Верховного Главнокомандующего: выбьем у немцев надежду отсидеться за «Восточным валом»! Вперед и только вперед! За форсирование Днепра и рек, равных ему по трудности, командиры батальонов и выше получают недавно учрежденный орден Суворова. Те, кто первыми переправятся через Днепр, будут представлены к званию Героя Советского Союза. А тем, кто закрепит и удержит плацдармы, ордена и медали будут вручены прямо на месте, на том берегу.
Армейское и фронтовое начальство требовало: даешь смелость, даешь инициативу! И чем ближе к Днепру, тем больше накалялся энтузиазм. Стремительная волна наступления подхватывала и несла с собой не только войска, но и мирных жителей.
Каких картин не насмотрелся Игорь за эти дни! Людям поставили задачу и дали свободу действий. И люди воспользовались этим. Артиллеристы приспосабливали для тяги уцелевшие колхозные трактора, везли свои пушки и лошадьми, и быками, цепляли их к грузовикам, к захваченным бронетранспортерам. На какой-то станции разорили десяток трофейных вагонов с велосипедами. Целые роты стали самокатными, ребята дули вперед налегке, при одних автоматах, обгоняя пехотные колонны. Трофейные танки перекрашивались в зеленый цвет и тоже пускались в дело. Некоторые батальоны шлепали по пыли босиком; ботинки болтались у солдат за плечами. И легче, и обувка цела. Невесть сколько развелось кавалеристов. Кто болтался без седла на дремучей кляче, кто гарцевал на породистом жеребце – лишь бы скорее!
И в солдатских колоннах, и отдельными группами шагали гражданские, все при оружии: то ли партизаны, то ли бесстужевские добровольцы, то ли самодеятельные отряды, поднявшиеся за армией и не успевшие еще влиться в воинские части. Вслед за саперным батальоном без строя двигалась кучка стариков плотников с топорами за поясом и с пилами на плечах. Решили, видно, бородачи, что не обойдутся без них на переправе: надо ведь и плоты вязать, и мосты рубить.
По проселкам пылило несметное множество крестьянских подвод. Тут командовали бабы да девки, везли продовольствие, лодки, снаряды, бочки с горючим, гнали коров для походных кухонь. В этих обозах было особенно шумно и весело.
– Не то что армией – народом идем! – восторженно рассказывал Игорь начальнику политотдела, возвратившись из поездки. – Таким валом валим, что Днепр ладонями вычерпаем и по сухому дну переправимся!
Темп преследования был столь стремительным, что километрах в ста от реки немцы вообще прекратили сопротивление, стараясь унести ноги. Они не успевали теперь жечь села и угонять жителей.
Чтобы не оторваться от противника, генерал-майор Порошин сколотил и бросил к реке передовой отряд: восемнадцать танков и два батальона пехоты на броне и на автомашинах. Вместе с отрядом пошли полковые и дивизионные политработники.
Головные танки дважды врезались в хвост немецких пехотных колонн. Фашисты врассыпную удирали от дороги, их поливали огнем из автоматов и пулеметов, но не останавливались, неслись дальше, через просторные поля, через длинные украинские села, мимо белых мазанок, мимо вишневых садочков.
Игорь обняв левой рукой ствол танковой пушки, чтобы не скатиться под гусеницы, правой подносил к глазам бинокль, все ждал, когда же откроется впереди широкий простор Днепра.
Не думал и не гадал старший лейтенант Булгаков, что в сотне километров южнее, ближе к Киеву, в этот самый час вышел к реке его закадычный дружок, гвардии лейтенант Виктор Дьяконский. Вышел пешком, отмахав за три дня сто двадцать верст, на целые сутки опередив свой полк. Под бомбежками, в стычках с немецкими арьергардами истаяла его рота, многие потерялись в пути, не выдержав бешеного темпа марша.
Привел он с собой девять автоматчиков, сержанта Гафиуллина, будто сросшегося с ручным пулеметом, и бронебойщика Изю Воловича, шатавшегося под тяжестью длинного ружья. Волович не бросил его, хотя оно было сейчас совершенно бесполезным, потому что второй номер погиб еще позавчера, а вместе с ним пропал весь запас патронов к ружью. И вообще было невероятно, как этот бледный худенький паренек не отстал, не сломился в пути, не упал замертво, вытянув окровавленные стертые ноги. Виктор, проникшийся уважением к Воловичу, сказал бойцам, что дошел бронебойщик потому, что родился и вырос на берегу этой реки, потому что в Киеве жила его большая семья: он наверняка знал, что от всей семьи никого не осталось в живых, но хотел верить, что это не так, что фашисты еще не успели, что он дойдет, спасет своих сестер и братишек…
Одиннадцать бойцов и сам Дьяконский сто верст, через всю опустошенную, выжженную немцами «мертвую зону» пронесли на своих плечах рыбачью лодку, взятую на реке Орель, а со вчерашнего дня несли еще и две двери, подобранные на пепелище.
Свое богатство сложили они в кустах на низком луговом берегу и побежали к реке. Пили жадно, прильнув к прохладной зеленоватой воде. Не пил только выносливый крепыш Гафиуллин. Он стоял на бугорке, охраняя ребят. Обмахивал пилоткой разгоряченное лицо, бритая голова красновато блестела в лучах вечернего солнца. А Изя Волович, сидя в воде по пояс, смывал кровь, запекшуюся на распухших ступнях.
