Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Т. 2.Тугой узел. За бегущим днем
Похоже, дюжина взбесившихся двустволок загрохотала за калиткой одного дома. То Славка Калачев завел свой мотоцикл. Он его купил месяц тому назад и до сих пор никак не может привыкнуть к своему счастью. Ему мало вечером пролететь лихачом по селу, — день испорчен, если утром, чуть продрав глаза, не послушает мотора. Хлопки, судорожный грохот, чихание милей всякой музыки…
Время отдало людям свой обычный и драгоценный дар — сон. Подарить сон — значит подарить силы.
И чтоб этот подарок принимался радостней, часы пробуждения празднично украшены: трава особенно зелена, воздух особенно свеж, даже железные щеколды дверей, даже бревенчатые стены, даже полустертые булыжны шоссе — тронь рукой — обласкают бодрой росяной прохладой. Вставай, человек, в чистый, обмытый, приготовленный для тебя мир! Вставай с новыми силами!
Мансуров плохо спал ночь, поднялся с головной болью. Куда, к черту, радоваться утру, непросохшей росе на кустах под окном — до того ли? Новый день… Если б перескочить через него…
Прошла целая неделя, с тех пор как Курганов появился в районе. Встретился он тогда с Мансуровым суховато, сообщил о письме Гмызина, пристращал: «Если из того, что написано, хоть одна треть — правда, пеняй на себя». Не ко времени такой гость, но Павла успокаивала одна фраза, брошенная вскользь Кургановым: «Пока весь район не объездим и до косточек не общупаем, ни на один шаг не отпущу от себя…» Ездить-то вместе придется, будет время покаяться, пожаловаться, а там, глядишь, и договориться. Не след пасовать…
Не повезло Павлу…
На следующее утро, выехав с Кургановым из Коршунова, перед въездом в деревню Тароватка Павел увидел Игната Гмызина. Тот, перегнувшись из пролетки, разговаривал с дюжим парнем в рубахе распояской. Парень сидел на длинном сосновом бревне, взваленном на тележный передок. Его неказистая лошаденка дремала в оглоблях, не обращая внимания на беспокойное похрапывание сытого гмызинского жеребца. Рано ли, поздно — Курганов должен был встретиться с Игнатом, и Павел указал:
— Может, поговорить нужно. Вот он, Гмызин-то.
Думал, что Курганов не захочет на ходу разговаривать.
Но Курганов остановил машину.
Тут же, на обочине дороги, между Гмызиным и секретарем обкома при молчаливом присутствии Мансурова и дюжего парня, с любопытством поглядывавшего из-под путаного чуба, произошел короткий разговор.
— Товарищ Гмызин, к вашему письму нужны еще конкретные доказательства. Когда я смогу их получить?
— Да кое-что хоть сейчас, товарищ Курганов.
— Так быстро?
— Пяти минут не займет.
— Вот как… Что ж, попробуем выслушать это пятиминутное доказательство.
— Слушать нечего. Идемте смотреть.
Впереди Игнат Гмызин, за ним Курганов, за Кургановым, настороженный смутной догадкой, Павел Мансуров, на почтительном расстоянии парень, засовывающий на ходу рубаху за брюки, — двинулись в сторону от дороги, к дремотно растянувшемуся под утренним солнцем скотному двору.
Стены скотного угрожающе покосились и были подперты под верхние венцы бревнами.
Гмызин остановился, кивнул головой:
— Вот… Картина для нас не редкая.
— Исправлять такие картины надо, а не любоваться, — сказал Курганов.
— То-то и оно, надо исправлять. Яков! — крикнул Игнат стоявшему в стороне парню. — Скажи: куда ты лес возишь?
Дюжий Яков смущенно склонился, выбивая каблуком сапога ямку в земле, произнес:
— Известно куда… На том конце кормоцех строим, туда и вожу…
Курганов повернулся к Якову, с минуту оглядывал с ног до головы, спросил:
— Как по-твоему, когда этот кормоцех кончите?
Парень замялся.
— В будущем году ежели… Да то, должно, председатель знает.
— В будущем году… А ремонтировать коровник когда?
— Чего тут ремонтировать. Раскатать да наново поставить — дешевле будет.
Курганов простился с Игнатом, дорогой молчал и, только завидев пылящий навстречу грузовик, попросил:
— Павел Сергеевич, задержите эту машину.
И когда недоумевающий Мансуров, выйдя на дорогу, остановил грузовик, Курганов спокойно произнес:
— Садитесь, поезжайте обратно. Я решил один поездить по колхозам.
Так они расстались.
Курганов колесил по району. На перегоне между деревнями Плесо и Дворки он сломал свой «газик», потребовал из МТС другой и продолжал разъезжать — не угадаешь, где был, куда нацелился, что высматривает.
До Павла доходили только обрывочные слухи…
Курганов облазил все хозяйство «Труженика» — многозначительно!
Курганов провел целый день в колхозе покойного Мургина — неспроста.
Курганов всюду интересуется силосованием и подготовкой к зиме скотных дворов…
Наконец, позавчера раздался звонок: «Собирайте районный партактив, готовьте доклад по вопросу зимовки скота».
Все ясно.
Вчера вечером Курганов появился в райкоме: тронутый загаром, посвежевший на коршуновском воздухе, в галифе, в громоздких сапогах.
Сейчас он вместе с коршуновцами встречает утро…
Догадывается ли, что творится в эти минуты на душе у Павла Мансурова? Возможно. Впрочем, вряд ли поймет убойщик овцу. Поговорить с ним надо начистоту, но не по-овечьи…
Павел умылся, сел, чтобы выпить стакан чаю. Анна, уже причесанная, одетая, сидела за столом. Светлое, с голубыми наивными цветочками ситцевое платье молодило ее. Она привыкла ничем не интересоваться, ни о чем не расспрашивать, молчала, как всегда.
Тревога ли, может быть, тоскливое чувство одиночества заставило Павла вдруг понять — пусть она далека от него, а все же ближе никого нет на свете. Никого кругом!
— Анна, — произнес он осторожно, — на меня сегодня обрушатся…
Анна вопросительно взглянула на мужа.
— Все кругом настроены твоим братом…
Она долго молчала, наконец спросила:
— Для чего ты мне это говоришь? — Подождала, не скажет ли он что, и добавила: — Может, это к лучшему.
Павел молча допил свой стакан.
Жену не тревожит его беда, какого же сочувствия ждать от других? Никто, только он сам может защитить себя. Надо поговорить с Кургановым начистоту, другого выхода нет.
Павел шел по улице в своем выутюженном летнем кителе, в начищенных сапогах, как всегда, чуточку щеголеватый и торжественный. Ни резко выступившие скулы, ни усталые круги под глазами не изменили на лице привычного достоинства.
Встречные, как всегда, почтительно здоровались с ним.
16Ухабистые проселки, деревни, то разбросанные среди полей, то растянувшиеся по берегам веселых речек, деревни, утопающие в картофельной ботве, бесконечные встречи: старухи, девушки, парни, неторопливые разговоры средь мужчин с неизменными цигарками — день за днем раскрывался Коршуновский район, дальний уголок области, руководителем которой был он, Курганов.
Из всех пестрых собеседников в этой поездке последним оказался агроном МТС Чистотелов. Курганов столкнулся с ним в одном из колхозных правлений и попросил сводить его на поля.
— Боюсь, загоняю вас. Вразвалочку-то ходить не умею. — Чистотелов из-под нависших бровей пристально с ног до головы оглядел секретаря обкома.
— Кто кого загоняет. На мой животик не смотрите.
Я, брат, охотник. В горах по козьим тропам лазил, диких козлов бил.
— Коль так, идемте…
Переходя с поля на поле, вели обычные разговоры: о нехватке минеральных удобрений, о клочковатости полей, разбросанных по лесам, о трудной обработке их машинами.
Уже на обратном пути попали под дождь, короткий и сильный, вымокли, но Курганову было жарко — грела ходьба.
Огрузневшее вечернее солнце затонуло в лиловом мареве. Между черной землей и тяжелым плоским облаком, как раскаленная река средь берегов, разлился багровый закат.
Шли полем льна. Лен давно отцвел, сейчас на каждой его зеленой головке висела дождевая капля, тянула к земле. И эти капли, все как одна, украли у растекшегося по небу пламени частички света, мизерные дольки — капля не может украсть больше капли. Раскинулось вокруг темное поле, на нем миллионы льняных головок истекают светом. Куда ни глянь — всюду бережливо висят над землей робко тлеющие огоньки. Они разбиваются о голенища сапог…
Курганова в эти дни ни на минуту не оставляла тревога. Сейчас — то ли от застойной неподвижности в природе, подчеркнутой сияющими дождевыми каплями на головках льна, то ли оттого, что спутник подвернулся не из болтливых, не мешал думать, — тревога выросла, сжала сердце Курганову.
Он считал себя принципиальным руководителем — не жаловал льстецов, не бил с высоты своего положения тех, кто осмеливался возражать. Работал и был покоен: он понимает людей, люди — его.
Но теперь в Коршуновском районе этот покой мало-помалу исчез. Он вдруг почувствовал, что ошибался, не всегда-то хорошо понимал людей.
![Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести](/uploads/posts/books/134063/134063.jpg)
