Анатолий Димаров - Его семья
— Наш дядя, — повторил Яков. — Что ж, пусть будет ваш! — уже совсем весело согласился он.
Горбатюк сдвинул шляпу на затылок и бодро зашагал вдоль широкой улицы.
III
Наконец наступил день, когда Нина отнесла в институт свой аттестат, автобиографию и заявление на имя директора и стала с тревогой ожидать решения своей судьбы. Хоть Иван Дмитриевич успокаивал ее, что все будет в порядке, что он уже переговорил с директором и приказ о ее зачислении появится сразу же, как только директор вернется из Киева, Нина не могла не волноваться. Теперь, когда она после долгих раздумий и колебаний решила начать учиться, ей было просто страшно подумать о том, что это ей не удастся. Осуществлялась давнишняя ее мечта, и будущее уже не казалось таким мрачным и безнадежным, как прежде. Поэтому она и старалась убедить себя, что ее примут в институт, не могут не принять!..
Но как ни занята была Нина мыслями об институте, о своей будущей учебе, она ни на минуту не забывала о Якове. «Он бросил меня, он сказал, что я не нужна ему, что я — конченый человек, — Нине почему-то казалось, что именно это говорил ей Яков при последней их встрече, — а я докажу ему, что я совсем не такая, какой он меня считает», — не раз думала она.
Нине хотелось получше рассмотреть институт, увидеть его преподавателей и студентов, и однажды, взяв с собой Галочку, она отправилась туда.
Институт находился в отдаленном, но зеленом и красивом районе города. Центральные улицы пролегали в стороне, и здесь было сравнительно тихо — машины проезжали редко, меньше встречалось прохожих, и это была в большинстве своем молодежь, с чемоданчиками и книгами в руках.
Фасад большого четырехэтажного здания института был увит сплошным ковром дикого винограда, доходившим до третьего этажа. На нем не было ничего лишнего, никаких скульптурных украшений, словно архитектор рассчитывал на то, что самым лучшим украшением этого монументального здания будет молодежь, которая наполнит его светлые аудитории веселым шумом, звонкими голосами, радостным смехом.
Перед институтом, за решетчатой оградой, росли невысокие деревца с шарообразными кронами, зеленела аккуратно подстриженная трава, желтели ровные дорожки из кирпича. По ним в одиночку и парами прохаживались студенты: одни — сосредоточенно о чем-то думающие, другие — оживленно беседующие, но все одинаково молодые, все, как казалось Нине, очень счастливые.
Как хотелось ей быть среди них, стать такой же, как они! Как хотелось невозможного — чтобы колесо времени сделало несколько оборотов назад и вернуло ей юность. О, сейчас все было бы совсем по-другому…
Лишь теперь Нина по-настоящему поняла, как легкомысленно и бездумно растеряла все, что щедро дарила ей молодость, замкнувшись в узких рамках своего семейного мирка. Но она найдет в себе силы для того, чтобы исправить то, что казалось ей до сих пор непоправимым…
Нина вернулась домой, твердо решив взяться за книги сразу же, как только ее зачислят в институт. И теперь даже собственная квартира показалась ей более веселой и приветливой: ведь скоро Нина будет в ней не только спать, убирать, готовить, стирать — вертеться в однообразном кругу домашних забот, но и учиться, заниматься интересным делом.
Однажды в полдень, когда Нина возилась на кухне, к ней ворвалась Оля, радостная и задыхающаяся так, словно бежала, не останавливаясь, от самого института.
— Ниночка, есть! Ниночка!..
Она схватила ее в объятия, закружилась с ней по кухне.
— Приказ есть, Ниночка!
— Фу, как ты меня напугала! — опустилась на стул Нина. — И разве можно тебе так прыгать! — начала она укорять подругу. — Ты ж не должна забывать…
Но Оля была в таком приподнятом настроении, что вовсе не хотела думать о себе. Она смеялась, дергала Нину за руку, допытывалась, рада ли та, что наконец есть приказ, рассказывала, что чуть со ступенек не скатилась, прочтя среди других фамилий Нинину, и не давала подруге вымолвить слова.
Немного угомонившись, она села рядом с Ниной на стул.
— Ну, что?
— Что — что? — улыбнулась Нина.
— Почему ты такая спокойная? — возмутилась Оля. — Я бежала сюда как сумасшедшая, а ты — хоть бы что!..
В тот же день Нина пошла в деканат, и Иван Дмитриевич рассказал ей, какие предметы придется сдавать в течение первого года обучения. Ее ошеломило большое их количество, но Иван Дмитриевич успокоил: в этом году, если будет трудно, можно сдать не все, важно начать, втянуться в учебу.
Потом Нина ходила по книжным магазинам. Многих книг нельзя было достать, и она нервничала. Хоть Оля и предлагала пользоваться ее учебниками, все же хотелось иметь свои.
Вспомнила, что Юля до замужества училась в пединституте, и подумала, что, может быть, у нее сохранилось кое-что. Но идти к Юле не хотелось.
После суда Нина окончательно охладела к своей приятельнице. Сначала ждала, что Юля зайдет к ней, будет извиняться, предполагала, что та заболела и, возможно, потому не смогла прийти в суд, но Юля все не являлась. «Хоть бы поинтересовалась, что со мной, чем закончился суд, — с горечью думала Нина. — Она совсем равнодушна ко мне! И как это я раньше не замечала, что Юля занята только собой, а до других ей нет никакого дела…»
Если бы Нина не познакомилась за это время с Олей, Оксаной, с Иваном Дмитриевичем и его сестрой, она, пожалуй, не выдержала бы и сама пошла к Юле, — слишком уж одинокой чувствовала себя… И, пристыдив Юлю, наверное, помирилась бы с ней. Теперь же Нина сердито подумала: если она не нужна Юле, то Юля ей — и подавно, и даже хорошо, что она, хоть и поздно, но все же узнала истинную цену Юлиной дружбы.
«Буду пока что брать учебники у Оли», — решила Нина.
IV
«Помнишь, как мы когда-то подрались с тобой? Еще в седьмом классе, на большой перемене? Из-за чего мы тогда сцепились? Кажется, я что-то отбирал у тебя, а ты не давала. Вырываясь, ты больно ударила меня по носу, и я, разозлившись, так толкнул тебя, что ты упала на спину и ударилась головой об пол. Ты поднялась, красная и сердитая, а я, боясь, что ты пойдешь жаловаться директору, и в то же время стараясь показать, что это меня нисколько не беспокоит, говорил: „Ну, и иди! Ну, и распускай нюни!“ — „Никуда я не пойду! — сердито крикнула ты, и в голосе твоем дрожали слезы. — А ты — дурак, дурак!“
Ты даже топала ногой, выкрикивая это обидное, „дурак“, а я, ошеломленный, даже не подумал рассердиться на тебя…
Может быть, с тех пор и начал я искать тебя глазами среди твоих подруг…
А может быть, меня потянуло к тебе с того дня, когда через год, пробегая по коридору, я споткнулся и, ухватившись за тебя, чтобы не упасть, ощутил под ладонью твердую, как камешек, грудь твою?..
Как ты рассердилась тогда на меня! Как презрительно вздернула плечо, проходя мимо моей парты, когда я, сгорая от стыда, боялся встретиться с тобой взглядом. Как я украдкой, когда был уверен, что ты этого не заметишь, смотрел на тебя и как много уроков проплыло мимо меня, не оставив в памяти никакого следа…
Лукавая! Ты все видела, все замечала и однажды первая подошла, заговорила со мной, будто ничего между нами и не произошло. Я стоял перед тобой, багровый, жевал слова, сердился на себя и еще больше на тебя, так как глаза твои смеялись, и я знал, что ты смеешься надо мной.
Как ты любила потом дразнить и мучить меня! Не потому ли, что я не был безразличен тебе?..
Я тоже был хорош! Явился на вокзал в тот последний наш день со своими ребятами и старался показать, будто и не думал провожать тебя, а вышел на перрон так просто, от нечего делать. Но как больно защемило сердце, когда ты взглянула на меня полными слез глазами…
Что ж, мы квиты, Валюшка, мы квиты. И все-таки… Чего б только я не отдал, чтобы повторились те чудесные дни!..
А сейчас — здравствуй, Валя!..»
И Яков осторожно стучит в дверь.
— Войдите!
Голос женский, но он не похож на Валин. Горбатюк снова смотрит на табличку, — нет, это ее кабинет.
— Входите же!..
Теперь Яков уже слышит знакомые нотки. «Только не волноваться!» — приказывает он себе и открывает дверь.
У стола стоит молодая женщина и смотрит прямо на него. Синий, строгого покроя костюм придает ей официальный вид, и в первую минуту Яков даже колеблется: Валя это или нет? Но вот она, слегка расширив глаза, подняла пальцы к виску, и от этого давно знакомого жеста сердце его заливает горячая волна.
— Валя, — тихо говорит он. — Валюша!
— Яша!..
Схватившись рукой за стол, она смотрит на него удивительно блестящими глазами.
Потом, когда Яков подошел к ней и взял за руку, они оба сразу же заговорили, перебивая и не слушая друг друга, и так же одновременно умолкли и засмеялись… Что он говорил Вале в эти минуты, Яков так и не смог никогда вспомнить.
