Сергей Снегов - Река прокладывает русло
Он еще пытался продолжать объяснение:
— Ну, при свидетелях не обо всем можно. Мне вот кажется, что вами командуют настроения. Но почему на мою долю отпущены только плохие ваши настроения, непонятно.
— А я удивляюсь вашей проницательности, — отозвалась она еще сердитей. — Как это вы вообще разглядели, что у меня бывают настроения? Мне думалось, я для вас вроде винтика в вашем регуляторе, одна из деталей технологического процесса. Нужен этот процесс, волей-неволей приходится иметь дело со всеми его деталями, в том числе и с начальниками. Не нужен, можно и не обращать внимания, будто их и нет. Что разве не такое у вас отношение к людям?
Он даже вспотел от нелепости своего положения и раскаивался, что начал этот рискованный разговор.
— Вы, конечно, сами знаете, что сильно преувеличиваете, — заметил он, пытаясь улыбнуться. — Возможно, я суховат с людьми, но не с вами…
Надя быстро взглянула на него.
— Вам куда? — спросила она…
— Сюда, — проговорил он хмуро, показывая рукой на единственную тропку.
— А мне в другую сторону. До свидания!
И, прежде чем он успел ответить, она побежала вниз по склону. Оскорбленный, он посмотрел ей вслед и поплелся по тропинке. Так ему и надо! Раньше нужно проверить брод, а потом соваться в воду. И вообще, что ему за горе, какое у нее настроение? Он чуть ли не влюбленного из себя разыграл, она так, вероятно, и примет это.
— К чертовой матери! — мстительно сказал он вслух. — Сперва Анечка, потом Анюта, потом эта Надя, потом еще кто-нибудь. Когда ты наконец поймешь, что роль Казановы не про тебя? Оставь эти шутки Селикову. А о делах, в самом деле, можно дотолковаться и у Савчука.
Лесков давно скрылся за кустами, а Надя продолжала бежать, словно за ней гнались. Она влетела в комнату запыхавшаяся и красная. Катя, валявшаяся в постели после ночной смены, в испуге вскочила: она еще не видела подругу такой возбужденной.
— Все понимаю! — торжествующе крикнула Катя, спуская голые ноги на пол. — Был важный разговор с нужным человеком, так? Запиши под номером вторым, после Сережи, и не задавайся. Пока до десятого номера не доберешься, все равно не разрешу по-серьезному влюбляться! Рассказывай, рассказывай: кто и что?
Надя, раздеваясь, стала рассказывать. Катя жадно слушала, в нетерпении перебивала. Есть один человек; она, Надя, с ним старается не разговаривать из-за его всегдашней грубости. («Вот нахал! — вознегодовала Катя. — Еще грубить осмеливается!») Сейчас он привязался, вздумал провожать ее и извиняться. Она, конечно, отрезала: отстаньте, объяснения ваши мне неинтересны. А потом объявила: у нас дороги разные, вам — сюда, мне — туда. И сейчас же убежала. («А он? — в восторге спрашивала Катя, она любила решительные расправы с поклонниками. — Он что, Надя?») Он? он ничего, он стоял, у него было жалкое лицо. Она убежала, а он ни слова больше не сказал, все стоял на одном месте.
Катя глубоко вздохнула и поцеловала подругу.
— Вот видишь! — сказала она с ликованием. — Сколько раз я тебе говорила, что если человек по-настоящему полюбит, значит, хороший парень. По всему видно, он просто замечательный. Теперь признавайся: кто? Тот самый, о ком я говорила?
5
Развитие совершалось своим — порядком: глубинные воды катились неудержимо вперед, пена взлетала до небес Все это были разные стороны одного процесса, а заинтересованным людям казалось, что между ними непримиримое противоречие.
Лесков двинулся штурмовать крепость своих противников во всеоружии. Он вывалил на стол Двоеглазову объяснительные записки, схемы, спецификации; тот только обалдело моргал на них за толстыми, в палец, стеклами. Заговорить Лескову не удалось, Двоеглазов сразу прервал его:
— Минуточку, товарищ Лесков, бумажечка для вас, утром получили. — Он хлопал обеими ладонями по папкам, словно бумажка была пеньком и кололась при ударе. — Вот она, — сказал он, извлекая ее из нижнего ящика стола. — Ответ на наш рапорт, полюбуйтесь!
Этим, точно, следовало любоваться. Лесков в восхищении перечитывал ответ — были еще умные головы на свете! Каждый пункт взвешивался, с ними соглашались: да, пневматика в мокром цехе лучше, да, стоит менять монтаж на ходу — монтируют не на неделю, на года, ничего страшного нет в этом, в ломке плана. Одно только им предлагали: не найдете применение электронным регуляторам, сообщите — другие заводы с руками оторвут. Двоеглазов, улыбаясь, наблюдал за Лесковым. Лесков воскликнул:
— Вот видите, я был прав, даже в Москве признали, а вы не верили!
Плановик педантично возразил:
— Если бы я не верил, что вы правы, я бы этого рапорта в Москву не посылал и коэффициента на новую технику — для временной поддержки — не разрешил. Спорил я единственно затем, чтобы порядок не превратили в анархию. Ну-с, слушаю, какие еще перевороты вы задумали?
Лесков весело заметил:
— Мы, конечно, электронных регуляторов не отдадим: и у нас применение им найдется.
Двоеглазов согласился:
— Можно и не отдавать: хороший хозяин добром не разбрасывается.
Лесков наконец перешел к делу. Он поделился своими терзаниями: плохо работают его приборы, ради них на всей фабрике нужно вводить специальный режим. У него возникла мысль продолжить автоматизацию дальше, на всех звеньях установить регуляторы. Но на это нужны большие средства…
Двоеглазов, сморщившись, словно у него болели зубы, с досадой возразил:
— Удивительный вы человек, товарищ Лесков! Вечно путаете божий дар с яичницей. Представите готовую схему — будем разговаривать о больших средствах. Пока, насколько я понимаю, вас допекает только одно — разработка опытных приборов. На это много не понадобится.
— Все же не меньше миллиона, — ответил Лесков, стараясь говорить спокойно.
Двоеглазов даже подпрыгнул на месте. Привстав, он зловеще придвинул свои очки к глазам Лескова, тот отодвинулся: сквозь стекла очков глаза плановика казались огромными холодными, как у спрута.
Двоеглазов воскликнул:
— Не меньше миллиона?! Посреди года такую сумму? Да вы в своем уме, дорогой товарищ?!
На это Лесков ответил с глубокой убежденностью:
— В своем, Данил Семенович. Уж какой это ум, не знаю, но свой!
Двоеглазов негодующе фыркнул:
— Свой! А собственную работу черните!
Лесков тихо ответил:
— Я ничего не черню. Регуляторы в самом деле работают неважно.
— У меня другие сведения, — отрезал Двоеглазов. Он помолчал, потом снова заговорил, как всегда, безапелляционно: — Никакие разговоров о миллионе на новую тему, ибо темы еще нет. Будем писать в Москву доклад с просьбой ее утвердить вне очереди — можете в докладе хоть десять миллионов запрашивать. Пока начну авансировать понемногу, но не зарываться, ясно? — Он встал и пошел грудью на Лескова. Лесков тоже встал. — Вчера товарищ Савчук рассказывал о ваших новых планах, совсем иначе рассказывал, по-деловому. Вам у него учиться надо. — Он передразнил Лескова: — «Установленные регуляторы работают плохо, нужно к ним еще добавлять регуляторы». Да за одну такую формулировку влепят, и поделом. Напишем, как положено: установили регуляторы — первое крупное достижение, нужно добиваться следующего успеха, другие регуляторы внедрять. Соображаете разницу?
Лесков вышел от Двоеглазова смеющийся и веселый: первое укрепление было взято без особого боя, еще и похвалили, вместо того, чтобы обругать. На следующий форт — на самого Кабакова — он наступал уже без страха. Прорвавшись в кабинет вне очереди, Лесков положил на стол Кабакова телеграмму в две страницы на машинке. Кабаков в изумлении читал предписание от своего имени московскому представителю добиться сверх всяких фондов оборудования и материалов — всего тридцать восемь позиций без примечаний, в примечании еще семь пунктов. Он неодобрительно покачал головой.
— Беспорядок плодишь, товарищ Лесков. Ведь это что же, плюнуть на всякое плановое снабжение?
Еще недавно Лескова смутило бы такое осуждение. Именно этот аргумент, будто он отвергает плановую систему, выдвинул против него Баскаев, и Лесков отступил, не найдя возражений. Но с той поры прошло немало времени, Лесков познакомился с производством и знал, что оно вовсе не так застыло в своей плановой завершенности, каким его любят изображать. Это живой организм, производство, оно гибче и поворотливей сдавивших его норм, и задание, бывало, менялось на ходу, и планы спускали новые, и «беспорядок» можно было «плодить», если только он помогал делу.
Уверенный, что Кабаков знает все это не хуже, ёго, Лесков разъяснил с улыбкой:
— Иначе не выходит, Григорий Викторович. По плану нужно нам ждать следующего года. За это время мы горы перевернем. Придется рискнуть.
Кабаков тоже усмехнулся:
