Всеволод Иванов - Иприт
— Ага, такая игра? — сказал раздраженно Ганс. — Так-то вы уважаете европейцев?! Сусанна, у тебя плотно?
Сусанна указала пальцами, что противогаз сидит плотно. Она продула уголь.
— Раз.
— Два. Разойдитесь, граждане, пока не поздно.
Но позы дикарей становились все более угрожающими.
— Ах, так! Три-и!..
Он кинул кругленький небольшой снаряд. И тогда яростное чиханье охватило дикарей.
Они держались за рты, за нос. Прижимали к земле животы. Ничто не помогало. Чиханье сверлило их тела, выворачивало внутренности.
И тогда робко они начали молиться новому богу.
Ганс слез с дерева и, благосклонно подавая целовать руку подползшим на четвереньках дикарям, проговорил с сожалением:
— Жаль, брата нет.
И Сусанна подтвердила его мысль.
— Знаешь, Ганс, ты совсем как бог Кюрре. И даже лучше.
Позже дикари принесли ему маисовых лепешек и знаками объяснили, что на острове нет никого из европейцев и что сюда никогда не заходят пароходы.
Попивая из тыквы пальмовое вино под шелестящими пальмами, Ганс с любовью и нежностью смотрел на океан, ласково бивший в скалы голубыми пахучими волнами.
— Хорошо, Сусанна, а? Как в кинематографе.
И Сусанна вздыхала от счастья.
— Совсем, Ганс, как в хорошей картине.
— Да, только бы вместо вина — пива да хорошую газету.
— А мне зеркало.
— Будет, если в воду посмотришься. Не для кого!
Дикари им поклонялись каждое утро и вечер.
Позже пошли дети, и Ганс сделал распоряжение перенести поклонение на детей.
Счастье и покой царили на острове «имени Эдгарда и К°». Ганс научил дикарей делать самые лучшие гребенки из пальмового дерева. Они приносили их как дань, а волосы расчесывали по-старинному — пятерней.
Живут они в кабинке аэроплана.
Запас гребенок все увеличивается и увеличивается, и когда Ганс приедет в Европу, он на этой спекуляции подзаработает по-настоящему.
Но Ганс не верит, что Европа цела. Иначе Эдгард и К° нашли бы его. Ведь секрет несгораемой целлюлозы Ши с ним. Да, если бы была цела, завернул бы какой-нибудь пароход к острову с потухшим вулканом.
А по острову ходят слухи, что Сусанна изменяет своему мужу под крылом аэроплана с молоденькими дикарями. А за услуги она платит им поршневыми кольцами с цилиндров и пружинами с сидений аэроплана. Из пружин дикари делают себе прически, и потому поклонников у Сусанны много.
По праздникам дикари фокстрируют, и сам бог Ганс иногда поправляет их.
ГЛАВА 55
Содержащая ПИСЬМО НЕГРА ХОЛЬТЕНА своему русскому другу НАЧДИВУ ПАВЛУ СЛОВОХОТОВУ
Дорогой друг и благодетель, Павел Егорович, во первых строках этого письма имею честь сообщить вам, что в жизни моей все обстоит благополучно.
При восстании буржуев, случившемся недавно в Шотландии, постреляли их маленечко, главарей главным образом. И тогда они немедленно сложили оружие и принесли повинную пред советской рабочей властью.
А мне, дорогой Павел Егорыч, очень скучно на старости лет и не с кем слова проговорить. Слава тоже не радует, потому что привязанности приобретаешь в дни нищеты и горя, а теперь остается только один почет. Разве что полетаешь на аэроплане над Африкой и какого-нибудь завалящего слона пристрелишь. При сем посылаю тебе клык упомянутого слона как подарок. Попробуй из него выточить трубку или седло, что твоему матросскому сердцу будет любо.
А мою душу, Павел Егорыч, гнетет тяжелая тайна. Был я свидетелем, как в одном немецком городке поссорились на всю жизнь два молодых ученых. А ссора произошла потому, что никто из двоих не знал, кому принадлежит честь заложить упомянутого родившегося ребенка по имени Роберт, который погиб при взрыве Новой Земли. Потому что жена Монда изменяла своему мужу с немцем Шульцем. Вот отчего и Роберт, которого вы не видали, был таким смуглым. Потому что он происходил не от Монда, не от немца, изобретателя искусственного золота, секрет которого все теперь тщетно ищут, — Роберт происходил от меня.
Я был тогда веселый и красивый мальчишка, очень курчавый и черный, как ночь, и белые женщины не пропускали занятного случая, от которых я воздерживался, боясь Линча.
И теперешняя жена Ганса Кюрре, ваша бывшая подруга по жизни в Англии, тоже происходит от меня, в чем я искренно раскаиваюсь, так как от нее, по легкомысленному ее характеру, нет никаких сообщений.
Вот отчего мне грустно и тяжело переживать одинокую старость в пустынном для меня, хотя и освобожденном при вашем любезном содействии, мире.
Сами вы, Павел Егорович, как обремененный по службе и устройству дел республики едва ли сможете посетить мой дом. Да я думаю, в прошлый приезд вы достаточно изучили Англию, а на переезд в Россию у меня совсем нет силенок.
Хочу я попросить вас, Павел Егорович, не можете ли командировать на некоторое время вашего четвероногого друга Рокамболя, вполне заслуженно приобретшего теперь голубой цвет.
И — если он откажется ехать, то хотя бы медвежонка.
Об харчах не беспокойтесь.
Еще кланяюсь всем братишкам русским и прошу вас также выслать для сокращения длинных зимних вечеров у камина дымного что-нибудь почитать, дабы ознакомиться с духовной русской культурой. Не присылайте только новых писателей, все жалуются, что пишут очень непонятно, лучше всего из классиков, например, Шекспира.
Ваш преданный по гроб друг черный негр Хольтен.
ГЛАВА 56
С подробным открытием ТАЙНЫ ПАШКИ СЛОВОХОТОВА
Заведующий городской электрической станцией города Микешина инженер Монд получил приглашение явиться в уездный исполком.
— Вы, товарищ, с химией знакомы? — спросил его секретарь исполкома.
Инженер и без того был перегружен работой, а здесь исполком намеревается, наверное, всучить ему пропаганду Доброхима. Но если говорить по истине, едва ли инженер Монд соврал, отвечая:
— Забыл.
— Значит, знали кое-что…
— Конечно, товарищ, так ведь мне сорок лет, и та химия, которую нам преподавали в технологическом, устарела.
— Основы остались. Химия не соглашательство. Литературу на этот счет вам надо подчитать, хорошая литература есть.
Секретарь достал длиннейший список литературы о химической войне и о химии в хозяйстве.
— Даже удивительно, товарищ Монд, как они успевают. Не успели лозунг выкинуть, а тут сколько книг. Что ни говори, а центр не то, что наши места. Во кабы бы да в химии упоминалось, как волков травить, несусветное количество волков.
У секретаря, как у Пильняка: Метель. Снега. Сугробы. Волки. Россия-мать. Секретарь был проще и употреблял слова про волков потому, что действительно замучили его крестьяне жалобами на волков. А ружья покупать — денег нету, и порох стал чуть ли не дороже золота. Черт их знает, что они порох-то на Ленских приисках добывают, что ли?
К тому же дело к зиме, октябрь. Листья с деревьев сгнили и пахнут самогоном.
И деревни тоже листьями такими пахнут.
— Товарищ Монд, мне с вами балясины разводить некогда. Короче и категорически говоря, Микитинская волость не взносит полагаемый по закону продналог.
— А мне какое дело?
— Кому же до этого есть дело? Товарищ, не финтите.
— Товарищ, на предмет продналога есть свои органы.
— А если не взносит?
— Так я-то при чем?
— А при том, что химия. Ведь вы химию учили?
— Учил.
— В том-то и дело.
Секретарь изнеможенно опустился на стул.
— Умучили нас природные богатства страны, ей-богу. То тебе волки, то тебе учитель математики магнитную аномалию изобрел, то тебе чудотворная икона обнаружится, или кресты вдруг озолотеют. А мы за все отвечай и еще агитируй. — Секретарь протянул инженеру мандат: — Поезжайте в Микитинскую волость, у меня больше сил нету, я сейчас только подготовляюсь к химической войне.
— К какой войне, товарищ? У нас только-только происходит организация Доброхима, и говорить о химической войне России больше чем преждевременно…
Секретарь радостно закивал головой.
— Вот видите, товарищ, а вы говорите, что в химии ничего не понимаете. А как кроете… А у меня такое количество исходящих да входящих, что я думаю — чисто война, только разве за неимением газов употребляют вначале писчую бумагу. И по совести скажу… — секретарь таинственно наклонился к уху инженера, — по совести… циркуляры эти человека быстрее убивают, чем газы. — Он скорбно постучал себя в тощую грудь: — Ведь тут, думаете, тело… Не тело, а пепел. Да-с!
Так-таки инженер и не добился ничего от тоскующего секретаря. К тому же надо добавить в порядке сплетни — три дня назад секретаря покинула жена. Дело семейное, но все-таки тяжелое.
Уныло попросил инженер приготовить себе подводу, уныло простился с дочерью, которую, кстати, готовил на этой неделе выдать замуж и о приготовлениях к свадьбе которой знал весь город, уныло сел в таратайку времен почетного Гоголя и с тяжестью в голосе, не уменьшившейся от наших слов, сказал:
