Иван Филоненко - Земные наши заботы
— Проводятся, но чаще не с природоохранных, а с хозяйственных позиций: каким способом лучше всего осушить это самое верховое болото и сколько сельскохозяйственной продукции можно будет получать с освоенной площади.
— Тогда как на соседних землях из–за понижения уровня грунтовых вод урожаи заметно снизятся. Но это в расчет не принималось.
— Потому что не было комплексной оценки природных ресурсов данного региона. А значит, и роль болота в этом природном комплексе не была изучена. Поэтому мы считаем: нужна комплексная оценка природных ресурсов того или иного региона. Должны быть разработаны мероприятия по их охране, воспроизводству и рациональному использованию. Без этого проектирование мероприятий по охране и рациональному использованию природных ресурсов то же самое, что отправляться в путешествие без компаса — придешь, но куда?
* * *Поэтому я и спросил Ивана Ивановича:
— Допустим, объект этот оказался верховым болотом, питающим речку?
— В этом случае мы пишем заключение, что объект не подлежит мелиорации по таким–то причинам.
— Однако, будем реалистами, хозяйство и район настаивают, потому что именно этот объект, после осушения, позволит обеспечить кормами растущее поголовье скота.
— Был один такой случай, — улыбнулся Иван Иванович. И по этой скупой улыбке я догадался, что случай этот причинил ему немало беспокойства, а то и неприятностей. — Из гослесфонда передали совхозу огромное болотище. Добивались передачи именно с этой целью — осушить, чтобы мелиорированное поле было. А знаете, должно быть, что передача такая не просто делается, нужны соответствующие решения правительства. Получили мы задание на проектирование, поехали на изыскания, а болото оказалось верховым. Проектировать его мы отказались.
— Не просто, значит, и отказаться было.
Не вдаваясь в подробности, Иван Иванович ответил:
— И все же с нами согласились. Ничего хорошего там бы не получилось, потому что торф на верховых болотах маломощный, не сросшийся с подстилающими грунтами. Это даже не торф еще, а моховая подушка — на водной линзе. Так что пользы от осушения было бы мало, а вред природе нанесли бы ощутимый. Наша же цель как раз обратная — проектировать улучшение природы.
Проектировать улучшение природы…
Знаю, многим специалистам это утверждение покажется всего лишь красивой фразой. Знаю, нередко проектировщики ограничиваются «начертанием» дренажной сети: главное, чтобы поле было сухим. Нет, высшая цель в другом: гармонично вписаться в природные процессы, осторожно поправить этот сложный естественный механизм, каким является природа, ничего в нем не разрушая. Преобразование разумно и полезно лишь там, где человек действует по великим законам природы, а не вопреки им, где осушая не иссушает, не избавляется от влаги, а отводит ее в каналы или копани — так на Рязанщине называют пруды, вырытые на осушаемых торфяниках. И делает он это для того, чтобы избыточная влага, губительно действовавшая на весь растительный мир, стала для него живительной. Для этого он и проектирует инженерные системы, обеспечивающие двойное регулирование водно–воздушного режима почв: в период избыточного увлажнения аккумулируют воду в зашлюзованных каналах и копанях, а когда нет дождей и начинается жара, снова подают, теперь уже живительную, влагу на поля по тем же дренам или с помощью дождевалок.
— …А торфяники если загорятся или леса, то отсюда воду можно брать на тушение пожара, так что служат они и природоохранительным целям.
В другой раз Иван Иванович скажет:
— Слов нет, системы двойного регулирования значительно повышают урожайность сельскохозяйственных культур. Но это еще и красота: голубые каналы как реки, пруды, копани, водохранилища. Синеокий край. Помните, так назвал Рязанщину Сергей Есенин. Вокруг водоемов, для аккумуляции и орошения созданных, появляются хорошие условия для развития флоры и фауны, из них пополняются запасы подземных вод.
— И все же на орошение забирается не только та вода, что накоплена в каналах и копанях, но гоним на поля и из живого тока рек. Не уподобляемся ли мы в этих случаях тому председателю колхоза, который, выступая по телевидению, сказал так: «Течет Калаус мимо наших полей и теряется где–то в степи. Вот мы и подумали, а почему бы не забрать нам его воду на орошение?» И забрали, не подумав вовсе, что и дальше в степи есть деревни и села, есть хозяйства, что если и теряется река, то лишь из виду председателя колхоза, а в степи она течет, поит ее обитателей живительной влагой, пополняет водой другую реку, которая без Калауса может и обмелеть.
В ответ Иван Иванович предложил мне подойти к карте области, назвать любую речушку:
— И в течение пяти минут наши специалисты ответят вам, сколько воды в ней протекает и какую допустимую норму можно взять из нее на орошение.
Он набрал по телефону номер, я назвал речку и засек время. Ответ на оба вопроса последовал через минуту.
Дорофеев слушал ответы, и глаза его светились радостью, словно сообщали ему об удачно завершившемся деле, которое уже давно не давало покоя. Нарадовавшись, он с гордостью сказал:
— А еще два–три года назад, до паспортизации рек, этих данных вы бы и за месяц не добились.
Паспорт реки. Это полная ее характеристика и того водораздела, по которому струятся в ее русло ручьи, стремятся вешние и дождевые потоки. От истока до устья. Сколько же километров надо было пройти, проплыть, проехать гидрологам, чтобы охарактеризовать 226 рек, протекающих по области! Иван Иванович назвал мне точную цифру, я не округляю ее: 6788 километров!
И пройти их надо было не один раз, чтобы и в паводок замерить и в межень, чтобы точно знать, каким количеством воды располагает река, что ее питает и что ей мешает быть полноводной, где и что надо сделать, чтобы не истощалась она, и что ни в коем случае нельзя делать, если не хочешь ущерба реке и природе причинить.
Так вот, получив эти данные, составив карту–схему использования водных ресурсов области, специалисты института теперь знают, что из живого тока местных рек можно взять воды на орошение не более 50 тысяч гектаров. Это в целом по области. Есть расчеты, основанные на природоохранительных нормах, и для каждой конкретной реки, даже малого притока ее.
Хозяйственников, разумеется, такая цифра не устраивает. Нужды сельскохозяйственного производства требуют орошения не 50 тысяч, а по меньшей мере 500 тысяч гектаров…
— Понимаю, — откликнулся на эти размышления Иван Иванович, — хотите спросить, не поступим ли мы в этом случае по примеру того председателя колхоза, который забрал на орошение Калаус? Нет. Из живого тока рек не возьмем ни на один литр больше расчетной нормы. Однако изыскания показали, что можно орошаемое поле в области расширить и до шестисот тысяч гектаров, но для этого надо строить те же копани, пруды, водоемы, строить преимущественно в оврагах и балках, где и будут накапливаться талые, ливневые да грунтовые воды. Такие пруды и хозяйственную пользу принесут, и местность украсят, и защитят землю от эрозии, и отдохнуть, порыбачить можно. Если дорога связывает деревню с миром, то речка, пруд украшают ее. Так ведь?..
В одной из поездок по области мы свернули на речку–невеличку, на одну из тех неприметных речушек, при виде которой не возникает желания узнать ее название. Не речушка — ручеек. Иван Иванович решил показать мне плотину и насосную станцию на ней. Плотинка хоть и именовалась каменно–набросной, как, например, и плотина Нурекской ГЭС, однако деревенские мальчишки называли ее проще — запрудой. Думаю, это вернее, потому что стала она на пути речушки вовсе не для того, чтобы водохранилище создать, пусть и крохотное. Она, как порожек, лишь повышала уровень воды в речке, делала ее глубже, беспрепятственно пропуская текучую воду речушки дальше. А чтобы трубы насосной станции не перехватывали ее, их не в русло опустили, а в специально прорытый от реки рукав. Прорыт он с таким расчетом, чтобы при понижении уровня воды в речке и сюда, в рукав, поступало меньше. Так что если хочешь иметь воду круглое лето, то за плотинкой присматривай получше, чтобы не промыло ее где и не утекла вода, да и при орошении не лей без толку, а поливай строго по графику, разработанному гидротехником института.
Мы подошли к поливальщику. Нет, он не в поле находился, не при дождевальных установках, там ему делать нечего. Его рабочее место здесь, на насосной станции, подающей воду по трубам к работающим вдали дождевалкам, за два, а то и три километра отсюда. Он, поливальщик, лишь смотрит за приборами, чтобы на каждую дождевалку вода подавалась с напором, соответствующим графику полива данной культуры.
Я видел, что насосная станция электрифицированна, но внимания на это не обратил. Однако Иван Иванович, оказалось, именно для того и свернул сюда, чтобы показать и добавить с гордостью:
