Александр Чаковский - Дороги, которые мы выбираем
— В кабинет?! — воскликнул Гурин, взмахивая руками и отворачиваясь от машиниста. — А что мне делать в том кабинете? Видишь, зашиваюсь!
Он снова повернулся к машинисту, тотчас же забывая обо мне. Но я настойчиво потянул Турина за рукав и сказал:
— У меня к тебе дело, Михаил Кузьмич, дорогой, важное дело!..
— Знаю я ваши важные дела! — без всякого перехода крикнул Турин. — Какой-нибудь ремонт внеплановый, так? У всех важные дела! Начальник рудника просит, директор обогатительной просит, путейцы просят, диспетчер ззонит, Кондаков по столу стучит, а что я могу сделать? А? В производственный отдел обращайся, в организованном порядке. Дадут задание — сделаем. В порядке очереди. Всё.
Теперь он, видимо, забыл о понуро стоявшем машинисте, взмахнул рукой и пошел. Но я быстро нагнал его.
— Михаил Кузьмич, дорогой, ну будь другом, — униженно говорил я, идя рядом с Туриным, — помоги! Знаю, что тебе трудно, все знают: завод нужен, каждому это понятно…
— Каждому?! — воскликнул, останавливаясь, Турин. — Нет, не каждому! Третий год…
Теперь его уже нельзя было остановить. О заводе Турин мог говорить без конца. Было неосторожно с моей стороны употребить это слово — «завод». Но я знал, что оно было единственным словом, способным привлечь внимание Турина.
Я терпеливо ждал, пока он выскажет все свои упреки в адрес начальников объектов, комбината и министерства. Важно было не упустить момент и вовремя ввернуть свою просьбу. Но на этот раз Турин оказался догадливее. Он оборвал себя на полуслове, хмуро взглянул на меня и совсем уже обычным, брюзгливым тоном сказал:
— Никому завод не нужен. Только Турину. Знаю. Ну, в чем твое дело? Буры, что ли?
— Нет, нет, Михаил Кузьмич, — поспешно ответил я, — совсем не буры…
Мы уже шли по узкому коридору конторы, в которой помещался кабинет Турина, и я, заходя то слева, то справа, упорно вел начальника к двери его кабинета. Наконец мы вошли в маленький туринский кабинет, и я с облегчением вздохнул: теперь Михаил Кузьмич был в моей власти.
— Речь на этот раз не о бурах, Михаил Кузьмич, — сказал я, почти насильно усаживая Турина за стол и пристраиваясь рядом на табуретке, — мне штанги нужны.
— Что-о? — недоуменно переспросил Турин.
— Ну, как тебе сказать, пруты такие. Железные. У меня все есть — и чертеж и расчет…
Я торопливо вытащил из кармана сложенный вчетверо бумажный лист и развернул его на столе перед Гуриным. Несколько мгновений Турин рассматривал рисунок.
— Это-то что же такое? — медленно протянул он.
— Штанга, — пояснил я, — обыкновенная железная палка. Круглая, двадцать пять — тридцать миллиметров в диаметре. С этого конца, видишь, расщелина. В ней клин. А на другом конце резьба. И шайба.
Из листового железа. Толщина — тридцать миллиметров. И всё. Плевое дело. На первое время изготовишь сто штанг.
Гурин оторвался от чертежа, посмотрел на меня и снова опустил взгляд на чертеж. Я чувствовал, что он в полном недоумении.
Наконец Михаил Кузьмич решительно отодвинул бумагу, откинулся в своем жестком кресле, посмотрел на меня и сказал:
— Что за хреновина, Арефьев? На кой черт тебе эти прутья?
— Мы будем крепить ими свод туннеля. Вместо бетона, — терпеливо стал я объяснять. — Ты знаешь, что у нас не хватает бетона. Мы хотим обойтись без него. Во всяком случае, резко сократить расход цемента.
Гурин, не мигая, смотрел на меня.
— А что же ты будешь делать с этими… штангами? — спросил он наконец.
— Крепить породу. Намертво. — Как, каким образом?
— Будем забивать штанги в свод. А потом завинчивать вот эту гайку, — сказал я, сознавая, что на словах все это звучит очень примитивно.
Гурин встал.
— Ты что, разыгрывать меня пришел? Я сна-отдыха не знаю, зашиваюсь, белкой в колесе кручусь, а ты…
Я чувствовал: сейчас Гурин взорвется.
— Нет, нет, что ты, Михаил Кузьмич! — поспешно перебил я его. — Да у меня и в мыслях такого нет! Это новый способ крепления, о нем статьи написаны, книга вышла профессора Семевского! Я в Москве был, консультировался, у меня разрешение есть!
— Ты хочешь сказать, что вот эти болванки будут держать породу? — видимо, пропуская мимо ушей все, что я говорил до этого, спросил Гурин.
— Да, да! Будут!
Гурин обошел меня и направился к двери.
— Михаил Кузьмич! — с отчаянием простонал я. Гурин остановился уже у самой двери, обернулся
и сказал:
— Вот что, Арефьев. Я этой ерундой заниматься не буду. И тебе не советую.
— Но я получил согласие Москвы, комбината!
— Так вот, пусть комбинат даст мне официальное задание. За подписью начальника ПТО. За подписью главбуха. За подписью Кондакова. Ясно?
— И тогда?..
— Тогда я скажу, что эту бумагу подписали три дурака. И попрошу их подтвердить свое распоряжение.
— А если подтвердят?
— Тогда я сделаю тебе эти железные палки, и ты можешь забивать их куда хочешь. Хоть себе в голову. А теперь я еду на комбинат. Будь здоров!
Он вышел и изо всех сил хлопнул дверью.
Я остался один в гуринском кабинете. Стоял посреди комнаты, мысленно ругая Турина на чем свет стоит. Но постепенно гнев мой стал проходить.
«В конце концов у меня нет оснований нападать на этого человека. Он не горняк. К тому же и многие из горняков были готовы поднять меня на смех. А он механик. И никогда не слышал о штанговом креплении. Поставь себя на его место… Конечно, я получу на комбинате официальное задание для мастерской. Но нельзя дать задание, не указав, из каких фондов металла изготовлять штанги. Железа потребуется немало, на первых порах не менее двух-трех тонн. Значит, надо запрашивать фонды. Их дадут, конечно, но пройдет время.
Две-три недели, может быть месяц. А я хочу начать работать немедленно. Мне надо изготовить пока хотя бы сто штанг. Хоть пятьдесят! Что же мне делать?!»
Погруженный в раздумье, я вышел из кабинета, прошел по узкому коридору и снова очутился на заводском дворе. Дул ветер. Мела поземка. Я запахнул свой полушубок. Маленькие вихревые снежные столбики гуляли по полузасыпанным металлическим деталям, которыми был усеян заводской двор.
«Турин прав, — подумал я, — нужно расширять мастерские, сделать навес над двором: металл здесь ржавеет, портится…»
Я подошел к сваленной в кучу железной арматуре. Ткнул обутой в валенок ногой в запорошенную снегом гору железа. Снег ссыпался со скелетообразных металлических переплетов. И вдруг спасительная мысль прорезала мое сознание: «А что, если использовать эту арматуру для штанг?»
Передо мной был частокол железных прутьев. Я ухватился за один из них. Каков диаметр этого прута? На глаз два-три сантиметра. Жаль, нет у меня с собой линейки!
Какой-то паренек в замасленной спецовке торопливо пересекал двор. Я еще издали увидел, что в боковом кармане его куртки поблескивают инструменты.
— Эй, товарищ! — крикнул я во весь голос. Паренек остановился и поглядел в мою сторону.
— У тебя есть штангель? — крикнул я.
— Ну, есть, — ответил паренек, — а что? — Давай сюда, ко мне, быстро!
Паренек с минуту потоптался на месте. Вероятно, он старался определить, кто я такой: начальство или так, случайный человек. Потом он медленно направился ко мне и протянул штангель. Я скинул рукавицы и ухватился за железный прут. Металл больно ожег мне пальцы. Я поспешно обхватил штангелем железный брус и, когда металлические челюсти плотно зажали его, взглянул на шкалу. Два и две десятых. Я не ошибся.
— Порядок! — Я сунул штангель пареньку. Он недоуменно взглянул на меня и, опустив инструмент в карман спецовки, побежал к цехам.
Я шел, размышляя на ходу. Прежде всего мне нужен пресс, чтобы нарубить штанги. Затем токарный станок, чтобы сделать резьбу для гайки. Автоген. Потом изготовить сам клин. Затем гайку… Но кто разрешит мне все это? Кто даст распоряжение рабочим перенести хотя бы часть этой арматуры к прессу, кто даст задание прессовщику, токарю, кузнецу бросить плановую работу и тратить рабочее время на мои штанги? Гурин? Но его нет, он уехал на комбинат. А если бы он и был здесь, что толку? Опять началось бы все сначала… Что же делать? Мастерские мне не подчинялись. Я был для них такой же «заказчик», как и остальные руководители входящих в комбинат объектов. «К чертям! — мысленно воскликнул я. — К чертям всю эту субординацию, мне нужны штанги!» Я остановился у здания, где находились эксцентриковый пресс и кузница.
Еще издали я услышал возбужденные голоса. Они доносились из-за настежь распахнутой двери кузницы. Видимо, там происходил какой-то ожесточенный спор.
Я вошел. В первом помещении, сумрачном, без окон, где серой громадой возвышался двадцатипятитонный пресс, было пустынно. Но дальше, в кузнице, у раскаленного горна, стояло человек пять. Они обступили молодого чумазого парня в фартуке. Он, видно, и был кузнец.
