Михаил Булгаков - Том 3. Собачье сердце. Повести, рассказы, фельетоны, очерки. Март 1925 — 1927
— Постой! — хрипло молвил Таракан и придержал голос за рукав.— Погоди-ка!
— Чего годить-то? — ответил голос.— Ставок больше нет. Домой пора.
— Еще сыграю,— чужим голосом заметил Таракан, вынул сапоги и сразу в тумане нашел покупателя.
— Купи сапоги,— сказал он и увидел, что продает сапоги той кепке, что первая начала игру. Кепка презрительно оттопырила губу, и тут поразился Таракан тому, что у кепки было такое же масляное лицо, как и у голоса.
— Сколько? — спросила кепка, постукивая по подошве расщепленным больным ногтем.
— Двадцать! — вымолвил Таракан.
— Двенадцать,— нехотя сказала кепка и повернулась уходить.
— Давай, давай! — отчаянно попросил Таракан.
Кепка, свистя через губу, крайне вяло вынула из кармана стального френча червь и два рубля и дала их Таракану. Ящик вернулся на место и легче немного стало Таракану. Он проиграл по рублю пять раз подряд. На счастливый 3-й номер поставил рубль и получил пять. Тут испуг червем обвил сердце Таракана. «Когда же я отыграюсь?» — подумал он и поставил пять на 6-й.
— Запарился парень! — далеко заметил кто-то.
Через минуту чисто было перед Тараканом. Ящик уплыл, доска уплыла, и люди разошлись. Бульвар жил, равнодушный к Таракану, китаец стрекотал погремушкой, а вдали переливались свистки — пора рынок кончать.
Воспаленными глазами окинул Таракан бульвар и ныряющей волчьей походкой догнал кепку, уносившую сапоги. Пошел рядом, кепка покосилась и хотела свернуть вон с бульвара.
— Нет, ты так не уходи! — не узнав своего голоса, молвил Таракан.— Как же это так?
— Чего тебе надо? — спросила кепка, и трусливо забегали его глаза.
— Ты какой же червонец мне дал за сапоги? А? Отвечай!
Свет отчаянья вдруг озарил Тараканову голову, и он все понял. На червонце было чернильное пятно, знакомое Таракану. Вчера это пятно на червонце получил Таракан в жалованье в пекарне. Он голосу проиграл этот червонец, как же он оказался у этого, кем звалась кепка, и Таракан понял, что она, кепка, заодно с голосом. Значит, червонец голос передал кепке? Не иначе.
— Отойди от меня, пьяница! — сурово сказала кепка.
— Я пьяница? — голос Таракана стал высок и тонок.— Я-то не пьяница. А вы сообщники, злодеи! — выкрикнул Таракан.
Прохожие брызнули в стороны.
— Я тебя не знаю! — неприязненно отозвалась кепка, и Таракан понял, что она ищет лаз в газоне.
Таракан вдруг заплакал навзрыд.
— Погубили меня,— содрогаясь, говорил он,— убили человека. Деньги профсоюзные… Мне их сдавать в кассу. Под суд идти! — Весь мир заволокло слезами, и кепка смягчилась.
— Что ты, голубчик? — задушевно заговорила она.— Я сам, голубчик мой, проигрался. Сам лишился всего. Ты иди, проспись.
— Сапог мне не жалко,— мучаясь, выговорил Таракан,— а пятьдесят не мои. Делегат я. Сироту погубили. Жулики! — внезапно тоненько закричал Таракан. Кепка нахмурилась.
— Пошел ты от меня к чертовой матери! — рассердилась она лицом, а глаза по-прежнему бегали.— Я тебя в первый раз в жизни вижу.
— Верни этого с ящиком! — не помня себя, бормотал Таракан, наступая на кепку.— Подай мне его сейчас! А то я вас власти отдам! Куда же это милиция смотрит? — в ужасе спросил Таракан у любопытной старушечьей мордочки в платке.
Наложила на себя мордочка крестное знамение и мгновенно провалилась в газон. Мальчишки засвистели кругом, как соловьи.
— А ты дай ему, дай, что долго разговаривать! — посоветовал чей-то гнилой голос.
Кепкины глаза теперь ходуном ходили, вертелись, как мыши.
— Отцепись от меня, падаль! — сквозь зубы просвистела кепочка.— Никакого я ящика не видел.
— Врешь! Мошенник! Я вас насквозь вижу! — рыдающим голосом воскликнул Таракан.— Мои сапоги за мой же червонец купил!
— Что на них, свои клейма, что ли? — спросила кепочка и косо подалась в сторону.— Я их купил совсем у другого человека, высокого роста, с бельмом, а ты маленький — Т-таракан! Обознался, гражданин! — сладко заметила кепочка, улыбаясь любопытным зрителям одними постными щеками.— А теперь мне голову морочит. Ну, отойди, зараза! — вдруг фыркнула она кошачьим голосом и, как кошка, пошла — легко, легко. Клеш замотался над тупоносыми башмаками.
— Говорю, лучше остановись! — глухо бубнил Таракан, цепляясь за рукав.— Предаю тебя ответственности! Люди добрые…
— Эх, надоел! — сверкнув глазами, крикнула кепочка и сухим локтем ударила Таракана в грудь.
Воздуху Таракану не хватило. «Погибаю я, делегат злосчастный,— подумал он.— Уходит… злодей…»
— Ты остановишься? — белыми губами прошептал Таракан и поймал кошачий зрачок отчаянным своим глазом. В зрачке у кепки была уверенность, решимость, не боялась кепка коричневого малого Таракана. Вот сейчас вертушка-турникет, и улизнет кепочка с Новинского!
— Стой, стой, разбойник! — сипел Таракан, закручивая двумя пальцами левой руки скользкий рукав. Кепка молча летела к турникету.— Милиция-то где же? — задыхаясь, шепнул Таракан.
Таракан увидел мир в красном освещении. Таракан вынул финку и в неизбывной злобе легко ударил ею кепку в левый бок. Сапоги выпали из кепкиных рук на газон. Кепка завернулась на бок, и Таракан увидел ее лицо. На нем теперь не было и признаков масла, оно мгновенно высохло, похорошело, и мышиные глазки превратились в огромные черные сливы. Пена клоком вылезла изо рта. Кепка, хрипнув, возвела руки к небу и качнулась на Таракана.
— Ты драться?..— спросил Таракан, отлично видя, что кепка драться не может, что не до драки кепке, не до сапог, ни до чего! — Драться?.. Ограбил и драться? — Таракан наотмашь кольнул кепку в горло, и пузыри выскочили розового цвета на бледных губах. Экстаз и упоение заволокли Таракана. Он полоснул кепку по лицу, и еще раз, когда кепка падала на траву, чиркнул по животу. Кепка легла в зеленую новинскую траву и заляпала ее пятнами крови. «Финка — знаменитая… вроде как у курицы, кровь человечья»,— подумал Таракан.
Бульвар завизжал, заревел, и тысячные, как показалось, толпы запрыгали, заухали вокруг Таракана.
«Погиб я, делегат жалкий,— помыслил Таракан,— черная моя судьба. Кто ж это мне, дьявол, ножик продал, и зачем?»
Он швырнул финку в траву, прислушался, как кепка, вся в пузырях и крови, давится и умирает. Таракану стало жалко кепку и почему-то того жулика с ящиком… «Понятное дело… он на хлеб себе зарабатывает… Правда, жулик… но ведь каждый крутится, как волчок…»
— Не бейте меня, граждане,— тихо попросил пропащий Таракан, боли от удара не почувствовал, а только догадавшись по затемненному свету, что ударили по лицу,— не бейте, товарищи! Делегат я месткома пекарни № 13… Ох, не бейте. Профсоюзные деньги проиграл, жизнь загубил свою. Не бейте, а вяжите! — молвил Таракан, руками закрывая голову.
Над головой Таракана пронзительно, как волчки, сверлили свистки.
«Ишь, сколько милиции… Чрезвычайно много набежало,— думал Таракан, отдаваясь на волю чужим рукам,— раньше б ей надо было быть. А теперь все равно…»
— Пускай бьют, товарищ милицейский,— глотая кровь из раздавленного носа, равнодушно сказал Таракан, понимая только одно, что его влекут сквозь животы, что ноги его топчут, но уже по голове не бьют.— Мне это все равно. Я неожиданно человека зарезал вследствие покупки финского ножа.
«Как в аду, суматоха,— подумал Таракан,— а голос распорядительный…»
Голос распорядительный, грозный и слышный до Кудринских, ревел:
— Извозчик, я тебе покажу — отъезжать! Мерзавец… В отделение!!!
Середина 1920-х гг.
«Заря Востока», 23 августа 1925 г.
Летучий голландец
Дневничок больного
У нас больного Т. дорздрав по ошибке заслал в Аксаковский санаторий. А там ему, больному, говорят: «Вы ошибочно сюда засланы». И он обратно поехал. Так и на луну могут послать!
Рабкор 10435-го июля. Кашлять я начал. Кашляю и кашляю. Всю ночь напролет. Мне бы спать надо, а я кашляю.
7-го июля. Записался на прием.
10-го июля. Стукал молоточком и сказал: «Гм!» Что это значит это «гм»?
11-го июля. Сделали рентгеновский снимок с меня. Очень красиво. Весь темный, а ребра белые.
20-го июля. Поздравляю вас, дорогие товарищи, у меня туберкулез. Прощай, белый свет!
30-го июля. Послали меня в санаторий «Здоровый дух» на курорт. Получил на 2000 верст подъемные и бесплатный билет жесткого класса с тюфяком.
1-го августа. …и с клопами. Еду, очень красивые виды. Клопы величиной с тараканов.
3-го августа. Приехал в Сибирь. Очень красивая. На лошадях ехал в сторону немного — 293 версты. Кумыс.
