Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах
Семка помолчал, качнул головой и усмехнулся своим воспоминаниям.
— Дай папироску, — сказал он, глянув на Игната хитрым глазом. Долго и тщательно раскатывал тонкую папиросу в пальцах, прикурил и с удовольствием затянулся. Выпустив дым через ноздри, сдул пепел и еще раз усмехнулся.
— Потом пришлось мне с товарищем Гуменюком объяснение иметь. Ты нашего Фрола Кондратыча знаешь, не приведи господи с ним беседовать, когда он злой. А тут был зол ужасно. Глазищами на меня как зыркнул, я аж присел. «Хватит, — думаю, — своим кулачищем, и дух из меня вон». А что? Он может. «Ты, — говорит он мне, — паразит, а не шофер». Я молчу. А что ответишь? Фрол Кондратыч мне еще ласковых слов подкинул и приговор свой вынес: «Судить, — говорит, — тебя, стервеца, надо, но колхозу от этого дела ничего не прибудет, если тебя в тюрьму посадят. Пойдешь на свиноферму. Будешь хорошо работать — прощу». И выгнал из кабинета. «Иди, — говорит, — с глаз моих долой и не показывайся, пока сердце не отойдет». Так вот и стал Семка-шофер свинарем. Я тут, конечное дело, не жилец, сбегу. А пока бежать некуда, потому что паспорт у меня Фрол Кондратыч отобрал. Я было заикнулся, что не по закону это — паспорта отбирать. А он мне: «Иди жалуйся». Ну, я не такой уж дурак, жаловаться не стал, воздержался.
Семка встал и потянулся с хрустом.
— «В нашей жизни всякое бывает…» — подмигнул он Игнату. — Ты, я вижу, тоже сюда не добром пришел.
— Ни черта ты не видишь, — Игнат тоже встал. — Я сюда сам, по своей охоте пришел. Понял? И еще тебе скажу: койку свою в общежитии в порядок приведи, а то живете хуже свиней, в грязи потонули.
Семка долгим взглядом посмотрел на Игната.
— Теперь слушай, чего я тебе скажу, — лицо Семки стало злым. — Не думай, что один ты чистый, а все остальные жуки навозные. Без году неделя тут, а командуешь, выламываешься. Поработай-ка десять часов в свинарнике потом на чистые простыни ляжь, а я посмотрю, какие они у тебя через два дня станут.
— Мыться надо, — возразил Игнат.
— Где мыться? Ванны тут для нас не заготовлены, И спецодежды колхозникам не выдают: по уставу не положено. И не жалуемся. Понял? Командовать да указывать много вас любителей. «Надо, надо…» — передразнил Семка, плюнул под ноги и ушел в свинарник.
4Федька без стука влетел в контору и, зловеще приглушив свой звонкий голос, выпалил:
— Алексей Василич, бежите в третий корпус: у Варьки Ковалевой поросята грызутся как собаки. Что там делается — страх!
Панков схватил фуражку и выбежал из комнаты. Федька семенил рядом, успевая сделать три шага на один шаг заведующего.
Выкраивая место, на ферме давно стали помещать по две матки с поросятами в одном станке. Сейчас решили попробовать свести вместе четыре. Начала опыт Варвара Ковалева: вчера в два станка она перевела восемь свиноматок и восемьдесят пять поросят пятидневного возраста. Алексей Васильевич подсчитал, что даст новый способ размещения свиней. Цифры вышли веселые, и он заранее радовался. Но, кажется, радовался преждевременно.
В проходе, у крайнего станка, толпились люди. Войдя в корпус со света, Панков не сразу всех узнал. Ближе других стояла Феня Жмурко, ветеринарный фельдшер. Подняв на Алексея Васильевича глаза, она сказала:
— Не получилось.
Панков заглянул в станок. Варвара отбрасывала поросят от лежавшей в углу свиньи. Аня подхватывала их и отправляла в подкормочный станок. Поросята истошно визжали, свиноматки, тревожно хрюкая, сотрясали перегородки тяжелыми телами.
Когда маток развели по разным станкам, Варвара накинулась на Панкова:
— Я ж говорила: нельзя, говорила… Нет, давай, Ковалева, давай. Вот вам и давай… Одного совсем загрызли, — она подняла безжизненную тушку.
— Тихо, тихо, — Панков отстранил поросенка. — Толком расскажи, что случилось.
Варвара шмыгала носом и молчала. По тугим щекам ее текли крупные слезы.
— Понимаете, Алексей Васильевич, — вмешалась Аня, — все поросята кинулись к одной матке, стали топтать друг друга, грызть.
— Как собаки, — ввернул Федька. На него не обратили внимания.
— А ты не плачь, — строго сказал Панков Варваре. — Москва слезам не верит. Думать будем, искать причину, почему так вышло. У других получается, а мы что, хуже людей?
— Ну и пусть другие, — концом платка Варвара вытерла, покрасневший нос, — с меня хватит.
— Может, ты попробуешь? — глянул Панков на Аню. Та пожала плечами. — Попробуй. После обеда зайди в контору, обмозгуем, как лучше за дело браться.
Аня вздохнула и кивнула головой:
— Хорошо, зайду.
Панков ушел. Федька метнулся за ним следом как привязанный. Варвара, упершись лбом в перегородку, всхлипывала. В проходе все время, пока был тут заведующий, стоял Семка-шофер. Только сейчас решился он подойти к Варваре.
— Слышь, Варь, — Семка пальцем потрогал ее плечо. — Слышь, не плачь, не надо.
Варвара передернула полными плечами и заплакала пуще прежнего.
Семка поскреб в затылке, растерянно оглянулся. Увидев Аню, показал рукой на Варвару и попросил:
— Скажи ей.
— Что сказать? — улыбнулась Аня.
— Ну, пусть перестанет плакать. Чего, в самом деле?
Он повернулся к Варваре и положил ей руки на плечи.
— Варь, слышь, вот и Аня говорит…
Девушка стряхнула Семкины руки.
— Не тронь. Чего пристал?
Варвара глянула на парня зло и тотчас отвернулась. Семка отступил на шаг и развел руками.
— Я к тебе с добром, — сказал он с обидой в голосе, — а ты…
— Оставь ее, Семен, — сказала Аня, — переживает она, не в себе. Зайди попозже.
Медленно, часто оглядываясь, шофер пошел к выходу. Проводив его, Аня вернулась к Варваре.
— Перестань, — сказала она мягко, — ну, перестань, Москва-то и вправду слезам не верит. Семен тебя жалеет, а ты что? Обидела ж парня.
— Ну и пусть, — упрямо ответила Варвара. — Ну и пусть! Очень он мне нужен!
— Так уж и не нужен? — усомнилась Аня. — А целоваться в степь с кем будешь ходить?
Варвара выпрямилась.
— Подумаешь, сокровище. Он и целоваться-то по-настоящему не умеет.
Странные отношения складывались у Семки с Варварой Ковалевой. Познакомились они на ферме. В первый же день, как только он увидел девушку, Семка попробовал ухаживать за ней «на третьей скорости» — облапил и поцеловал в губы. В ответ Варвара треснула его кулаком по носу так, что незадачливый кавалер полчаса держал мокрый платок на переносице, унимая кровь. Однако это происшествие не отвратило парня от Варвары. Скорость он убавил, но маршрута не изменил.
Варвара принимала ухаживания Семена холодно. Особой строгостью нравов она не отличалась. У нее и до Семена были поклонники, но ни с одним из них она, пожалуй, не вела себя так вызывающе, не была так беспощадно насмешлива. А Семке, чем ближе он к ней присматривался, тем больше Варвара нравилась. Все в ней нравилось: и высокая грудь, и ослепительной белизны шея, в двух местах словно перевязанная тончайшей нитью, и круглое краснощекое лицо, и выпуклые голубые глаза под выщипанными, подрисованными бровками.
Иногда Варвара снисходительно разрешала Семке уводить себя в степь. Они шли обычно в одном направлении — на закат, где долго после захода солнца теплилась вечерняя заря. Садились на край ирригационной канавы и, свесив ноги к мелкой, неподвижной воде, сидели, тесно прижавшись друг к другу. Тут Варвара позволяла Семке обнять себя, и он, задыхаясь от восторга, целовал ее в горячие губы, в нежную шею, в глаза.
Обмякшая, податливая Варвара говорила, закидывая голову:
— В глаза не целуй, дурной, это к разлуке…
А на другой день была она с Семкой по-прежнему холодна и насмешлива. Семка негодовал, терзался, но ни с собой, ни с Варварой ничего поделать не мог.
После того как девушка выставила его из свинарника, Семка дал себе слово, что не подойдет больше к Варваре: в конце-то концов, сколько можно измываться над человеком? Но вечером Варвара поманила, и он послушно пошел за ней.
Они опять шли на закат, к своему насиженному месту. Степь заволакивали сиреневые сумерки. Пока дошли до канавы, стемнело. Еще тихо светилась, угасая, вечерняя заря, а над головой уже разгорались крупные, по-весеннему чистые звезды. Там, где была бетонка, то и дело возникали косые лучи света, и казалось, что над дорогой тьма гуще, плотнее, чем тут, где сидят Семка и Варвара.
— А я сегодня уже было решил: все, довольно! — говорил Семка. — Чего ты надо мной выламываешься? Нехорош — скажи.
— Тю, дурный, — Варвара положила на плечо Семке голову. — Может, я тебя испытываю.
Семка прижал ее крепко, изо всех сил, заглядывая в глаза, сказал:
— Варь, давай поженимся! Жизни без тебя мне нет…
— Пусти, задушишь. — Варвара отстранилась. Отвела руки назад, уперлась ладонями в землю и закинула голову. — Рано мне еще замуж, Семка, несмышленая я, — и засмеялась.
