Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена
Вошли старшая доярка Цогзолма и телятница Дэнсма. По их лицам, растерянным и удрученным, Самбу понял, что явились они с худом. Тоскливо засосало под ложечкой, заныла фронтовая рана на плече: «Беда в одиночку не ходит. Одна за собой приводит другую».
— Ночью три коровы умерли, — почему-то шепотом произнесла Цогзолма. Она подошла к председательскому столу и положила на него шерстяные вязаные варежки и маленькую блестящую иглу.
Самбу в недоумении поднял глаза на Цогзолму, но та закрыла лицо руками и попятилась. Из-за спины старшей доярки выступила Дэнсма и быстро-быстро заговорила:
— Я видела, то есть, я ничего не видела… Ночью я просто вышла из юрты…
— Подожди, не торопись, — остановил Дэнсму председатель, — зачем вышла из юрты?
— Надо было, — смутилась Дэнсма.
— Не об этом я спрашиваю, — поморщился Самбу.
— И я не об этом..
— Рассказывай…
— Вышла я, стало быть, ночью. Лает собака и рвется к коровнику. Сторожа где-то нет. Спит, думаю. А собака лает. Испугалась: «Волки крадутся…» Схватила камень и давай колотить по железяке, что висит около юрты, отпугивать, стало быть, зверя. Потом слышу — конские копыта застучали и какая-то тень мелькнула в темноте. Кто был — не узнала. Затревожилась — подняла всех. Пошли в коровник. Коровы лежат, ноги им судорогой стягивает, а глаза у них тоскливые-тоскливые… Мы в слезы! Потом Цогзолма. пришла в себя да как закричит: «Несите молоко, отпаивать будем…».
Дэнсма перевела дыхание, смахнула слезу.
— Не могли отпоить. Одна за другой коровы умерли… Стали мы глядеть вокруг и нашли вот эти ванчараевские варежки и иголку от шприца. Может, и не Ванчарай был, в темноте не узнала, но варежки его. Я сама их осенью ему вязала. Думала, парень как парень, песни любил слушать и все такое…
— Хватит, — рубанул Самбу.
— А я все рассказала.
— Теперь идите к животноводу и зоотехнику и передайте им, чтоб немедленно вместе с вами ехали на ферму.
Оставшись один, гневный и растерянный, Самбу заметался по кабинету, как подстреленный сокол.
— Откуда такая напасть?
Дверь кабинета осторожно приоткрыла Дугоржап и сообщила, что Ванчарая не нашла.
— В поселке-его нет, — сказала она виновато.
— Как это нет? — закричал Самбу, — Должен быть! Искать надо!..
Дугоржап испуганно попятилась. Отодвинув ее в сторону, в кабинет скорым шагом вошел начальник пограничной заставы.
— Не надо искать, — сказал он, — не найдете.
— Почему не найдем? — спросил Самбу и опустился на стул.
Начальник погранзаставы, прикрыв дверь кабинета, ответил:
— Ушел на ту сторону. Сегодня ночью.
Самбу вздрогнул.
— Как это — на ту сторону? — растерянно спросил он.
Вопрос был по меньшей мере наивным, но начальник погранзаставы принял его как упрек: куда же смотрели пограничники. Виновато ответил:
— Ускользнул… Изучил, видимо, гад, где и когда расставляем секреты…
Самбу от досады сжал кулаки: как могло случиться, что они оказались такими доверчивыми простофилями? Если своего ума не хватало, так могли бы у других подзанять.
Самбу спросил:
— Кто из пограничников видел, как Ванчарай уходил?
— Самого никто не видел. По следам коня определили.
Довод этот Самбу показался основательным. Любой монгол по следу узнает своего коня, даже если он прошел в табуне.
Глава четырнадцатая
Если бы члены правления знали или хотя бы догадывались, что принимая вновь на работу беглого ветеринара, они кладут себе за пазуху змею, которая рано или поздно ужалит, то сумели бы у змеи вырвать жало. Но они ни о чем не догадывались, у них было одно желание — помочь молодому человеку встать крепко на нота, найти правильный путь в жизни.
Но добро обернулось злом.
Через день созвали заседание правления. Докладывал главный ветеринарный врач аймачного управления сельского хозяйства. Он побывал у табунщика Найдана, на молочной ферме, в отарах. Работал без сна и отдыха более полутора суток.
Ветврач поднялся и устало сказал:
— В табуне Найдана — сап!
Сап… Никто еще здесь не произносил этого короткого и страшного слова. И сейчас оно прозвучало, как крик отчаяния, как пистолетный выстрел в тишине. Оправдались самые худшие предположения.
— Методов лечения сапа нет. Четверть табуна подлежит немедленному уничтожению. Остальные три четверти мы возьмем под наблюдение…
— Вскрытие коров на ферме, — устало продолжал ветврач, — показало, что они отравлены неизвестным нам ядом. Но первые признаки такие, будто смерть наступила от перекорма.
Тяжелые, как камни, слова падали и били по сознанию. Люди подавленно молчали, не поднимая глаз.
Самбу подумал, что на фронте было легче: там знаешь, где враг. А здесь он с тобою пьет чай, разговаривает, рядом спит и постоянно держит палец на спусковом крючке…
— В отарах пока относительное благополучие, — закончил ветврач…
Все посмотрели на Лодоя, секретаря аймачного партийного комитета — что скажет он? Но Лодой невозмутимо молчал. Его занимал сейчас вопрос о Ванчарае, но несколько с другой стороны. Ванчарай, напакостив, сколько было в его силах, убежал к своим новым или старым хозяевам. Но не мог же он, сосунок, стать отъявленным врагом своей страны, своего народа сам по себе? Кто-то толкнул его, привлек, связал с иностранной разведкой и заставил служить ей. Но кто? Не причастен ли к этому Ванчарай-старший?
А может… Может, Ванчарай не виноват? Может, кто-то, более коварный и хитрый, умело подставил Ванчарая? Но бегство за границу… Однако с выводами — это Лодой по опыту знал — никогда не надо спешить. Поспешишь — людей насмешишь.
Молчание затянулось. Чтобы прервать его. Самбу сказал:
— Под самый дых…
Фраза, повторенная за эти дни много раз. не то что вызвала оживление, нет, но разрядку дала, сняла с людей оцепенение. Правленцы заговорили. Они начали припоминать отдельные детали, отдельные моменты из поведения и поступков Ванчарая и сами себе удивились, почему некоторые из этих поступков не казались нм раньше подозрительными.
Выходило, что осенний стенной пожар — дело рук Ванчарая. Никто, кроме него, в тот день не был в пади Буйной. Но тогда никому и в голову не приходило заподозрить Ванчарая. Как можно было подозревать, когда Ванчарай чуть, ли ее подвиг совершил, вытащив из огня Алтан-Цэцэг.
«Черная смерть» на Черной речке — с чего она началась? Предполагали: от больного тарбагана. Но один аз санитаров обратил внимание на блестящую конфетную обертку, валявшуюся недалеко от юрты. Как могла оказаться в айле старого Чултэма конфетка не монгольского и не советского производства? А не в той ли конфетке была принесена «черная смерть?»
Алтан-Цэцэг, слушая товарищей, вспомнила о дорожной встрече с Ванчараем, когда он со злорадством закричал: «И не пора ли нам подумать, куда деваться будем, в какую сторону бежать!» Тот бешеный крик сейчас звоном отдался в ушах Алтан-Цэцэг. Прихвостнем японским тогда назвала она Ванчарая. А он, оказывается, прихвостнем и был, если не хуже.
В кабинет вошел цирик-пограничник и передал Лодою записку. Лодой прочитал ее, и мрачная тень скользнула по его лицу. Поднялся хмурый и спокойный:
— Начальник пограничной заставы сообщает: сегодня ночью на стыке Восточного и Восточно-Гобийского аймаков при попытке перейти государственную границу пограничниками убит Ванчарай-старший, начальник аймачного управления сельского хозяйства.
Сообщение оглушило всех.
Лодой метнул острый, колючий взгляд на сидящих, остановил его на Жамбале, своем друге. Жамбал последнюю неделю хворал, его трясла лихорадка. Сегодня, еще не выздоровевший, желтый от болезни и переживаний, он пришел на это срочное заседание.
— Некоторые товарищи склонны считать, что нет плохих людей, а есть, которые ошибаются…
Годы и болезни на лице каждого человека бороздки печали прокладывают, горе — добавляет их. Лицо Жамбала, болезненное и сморщенное, было похоже на пересохший овечий бурдюк. Он втянул голову в плечи, наклонился, будто готовясь к удару. Но удара не последовало.
— Эти товарищи правы, когда имеют в виду наших людей…
Слово «наших» Лодой сказал с нажимом.
— Не будем сейчас бить себя кулаками в грудь и обвинять в беспечности, в ротозействе, в потере революционной бдительности. Никому не нужны наши запоздалые признания. Но не будем и хныкать… Однако урок, преподнесенный нам, запомним…
Лодой посмотрел на карту Советского Союза, висевшую на стене, на флажки, стрелами уходящие на запад. И правленцы посмотрели на карту, на флажки. Ждали, что секретарь аймачного партийного комитета начнет упрекать всех в том, что Советская Армия разгромила немцев под Ленинградом, бьет их в Корсунь-Шевченковском котле, а они не могут оказать наступающим фронтам помощи: не уберегли строевой табун скакунов.
