Иван Щеголихин - Дефицит
Жанна не очень-то испугалась, это хорошо, тогда он еще добавил, что муж у Мусаевой прокурор, это Алика малость огорчает, жену тот выручит любыми путями, а она — жулик, товара нет, а требует подписать заборные листы.
— А что это за листы? — спросила Жанна.
Век бы ему не знать их, но пришлось объяснить, что это такой документ, вроде ведомости, в котором перечислено, сколько и какого товара получено продавцом и на какую сумму. И вот эта сумма должна быть в кассе, а где ее взять, если товара такого не получено или получено и налево продано.
Жанна посидела-посидела, поморгала-поморгала и сказала:
— Алик, тебе надо увольняться срочно! Ты с ними не справишься. Тем более прокурор! — Жанна даже руками замахала, так сильно за него испугалась. — Я тебе уже говорила, мне тревожно, сердце чувствует, вот и начинается.
Он закипел от ее слов, сжал кулаки, — нет, он еще им покажет!
— Уволиться надо, Алик. И вообще от торговли лучше подальше, прошу тебя.
Так-то оно так, Алик теперь и сам понял, лучше подальше, но почему все так рвутся в торговый техникум, хотел бы он знать? Продавцами все хотят быть, товароведами, дефицитом распоряжаться, миром править. Молодые, а уже ранние. Кое-что на первых порах они заимеют, но потом конец у всех один, как сказал прокурор, небо в клетку. Удивительная все-таки лихорадка, непонятная: самый большой конкурс — учиться на жуликов. Получить диплом хапуги. Раньше продавец — шестерка, услужник, холуй, покажи, подай, получи чек, заверни. За профессию не считали, все лезли в физики, в атомщики, в киноактеры, а сейчас в жулики лезут, ломятся с пеной у рта. «Окна разинув, стоят магазины». Не окна, а пасти разинув, стоят магазины, сожрут всякого честного с потрохами и пуговиц не выплюнут.
— Надо уходить, Алик, по собственному желанию. Один ты с ними не справишься, — в третий раз уже повторила Жанна.
А он не один, кто сказал, что один? У него есть верные друзья. По всей стране, и не простые — десантники, один к одному боевые ребята в Иркутске, в Намангане, в Вологде и в других городах. Он им всем напишет письма, напомнит об армейском содружестве, о верности до конца, не зря же они два года служили плечом к плечу.
— Жанна, у нас есть бумага и конверты? Давай сюда.
Первому, как и положено по уставу, он написал командиру взвода в воинскую часть номер такой-то. «Здравствуйте, товарищ лейтенант Зайцев! Пишет вам рядовой Алим Санаев. Я жив и здоров, честно работаю, как и положено бойцу Советской Армии. Я вас вспоминаю часто и прошу меня тоже не забывать, чтобы я имел право говорить всем, что я не один, у меня есть друзья по всему Советскому Союзу. Желаю вам больших успехов в боевой и политической подготовке, а так же и в личной жизни. Гвардии рядовой Алим Санаев». Поставил число, расписался и заклеил конверт. Точно такие же письма, короткие и важные, он написал Азизу в Наманган и Ване в Вологду. Адреса он их помнил без бумажки, всякие цифры он вообще здорово запоминал, разбуди его среди ночи, он назовет вам цены на весь ассортимент. Заклеил конверты, сейчас по дороге домой он бросит их в почтовый ящик и через пару недель придет ответ.
Подумал-подумал, спросил Жанну:
— А побольше бумаги у тебя нету? Вот такой, — он показал величиной с газету. Такой у Жанны не оказалось. — Тогда давай клей.
И он склеил из бумаги лист, какой ему нужен, у Тимура нашлись краски и кисточка.
— Только ты меня не отговаривай, Жанна, я знаю, что делаю. Воззвание будет. К народу. Так надо.
Большими красными буквами он написал: «Дураки»! Куда ломитесь? Вас ждет тюрьма! Всех!!! Я продавец, знаю!» Распрощался с Жанной, с матерью и с Тимуром, скоро они станут для него тещей и шурином, взял с собой письма, свернул рулоном воззвание к народу, сунул в карман тюбик клея и пошел во мрак ночи. Жанна прощалась с ним чуть не плача.
— Алик, я прошу тебя все до капельки мне рассказывать. Ничего не скрывай. Одна голова хорошо, а две сам знаешь!..
Он доехал до торгового техникума на автобусе. Возле здания пусто и тихо, черные окна смотрят зловеще, в подъезде светлеет доска объявлений, вот туда он и присандалит свой душевный порыв. Огляделся на всякий случай — ни прохожих, ни милиции, ни дружинников, да и кому придет в голову охранять это заведение именно сейчас, не лучше ли направить все силы на охрану выпускников? Уверенный в правоте своего дела, Алик подошел к доске ровным шагом. Он не врет, не выдумывает, не вводит в заблуждение никого, он честно делится с народом своим личным опытом. Развернул рулон, выдавил по капле клея на все четыре угла, прислонил лист, разгладил его в обе стороны и пошел дальше своей правильной дорогой. Пусть читают, не может быть, чтобы ни один человек не поумнел и не забрал свои документы обратно.
Василь-Василич пьяно храпел, Алик выпил крепкого чая, чтобы лучше соображать, посидел, прикинул. Завтра в обеденный перерыв, когда все соберутся перекусить в бакалейно-гастрономическом, Алик установит свои хитрые приспособления в трех местах. Перед закрытием он уйдет первым, чтобы все видели. А ночью… короче говоря, он им весь их поганый кайф поломает, он стопорнет ваше дальнее плаванье, братья-пираты, рубите мачты на гробы. После пожара начнут всех трудоустраивать, вот тогда Алик подаст заявление и уйдет в телеателье. Свои двести на бутерброд он всегда заработает, не фонтан, зато Жанна будет спокойна.
На работу Алик явился, как часы, надел белую куртку, пошел за прилавок, но тут Мусаева позвала его в кабинет. Он зашел, поздоровался и внимательно смотрит — как она после вчерашнего, дрогнет мускул? А она — никак, сидит себе за столом, волосы черные блестят, серьги золотые блестят, кольца на руках блестят, и как нив чем не бывало проявляет руководящий интерес:
— Ну как дела, Алим, как жизнь молодая?
Как будто про налет банды ничего не знает!
— Нормально дела, — пробурчал Алик и добавил с намеком: — Вашими молитвами. — Больше ей Алик ничего не скажет, не такой он человек, чтобы с перепугу жаловаться. Да и незачем начальству все свои карты выкладывать.
Мусаева глаза опустила, брови свои черные подняла, как орел крылья, и говорит:
— Скажу тебе честно, Алим, плохо наше дело теперь.
— Почему теперь? — удивился Алик. — Всегда так было. Как работали, так и работаем.
— Ты молодой, а уже хитрый, Алим, притворяться умеешь, как будто ничего не знаешь.
— Не знаю и знать не хочу! — выкрикнул Алик, чтобы голос его услышали в торговом зале.
— Зачем кричишь, я не глухая, — негромко, ровно продолжала заведующая, поднимая свой желтый кошачий взгляд на Алика. — Я последний раз тебя предупреждаю со всей строгостью. Если ты не подпишешь заборные…
— Не подпишу! — еще громче закричал Алик, чтобы хоть одна живая душа его услышала, не может быть, чтобы все они там оглохли.
— Не кричи! — зашипела Мусаева и заговорила почти шепотом: — Я с тобой, как друг, понимаешь, всегда тебе помогала, всегда выручала, на свадьбу приду, ценный подарок принесу.
— Не надо на свадьбу, не надо подарок. Я подаю заявление. По собственному желанию.
— Соображай хоть мал-мал, Алим. Тетрашвили сбежал, а ты заявление подаешь, кто от тебя отдел примет с такой недостачей. Думать надо, Алим, соображать. — Затем она поманила Алика пальцем, чтобы он придвинулся поближе, сама опустила голову почти к столу и тихонечко ему так сказала: — В прошлом году ресторан сгорел, слышал?
Алика будто током дернуло — как она узнала, как догадалась?!
— Жертв не было, разговор был, следствие, анау-манау. Дали электрику два года за халатность, условно, и все. А люди не пострадали, работают, пользу приносят обществу. У нас с тобой, Алим, нет другого выхода. Надо подойти к этому делу со всей ответственностью. Собери побольше пустых бутылок в свою кладовку, зайди в приемный пункт стеклопосуды, тут недалеко, на улице Лумумбы, забери, заплати, можно с ящиками, лучше гореть будет. Только прошу тебя — со всей ответственностью! Не как заведующая прошу, как друг.
Вот какая ситуация получилась, она ему вроде как встречный план предложила, инициатива его подхвачена на лету, радоваться бы надо, но Алику кисло.
Ладно, делать нечего, надо идти на Лумумбу. За прилавком остался амбал племянник, встретил он, кстати говоря, Алика вполне мирно: «Привет, дарагой». Алик хотел ему с большим удовольствием в рожу плюнуть, но раздумал. Им, должно быть, стало стыдно за свое грубое обращение, они раскаиваются. Допустить можно, хотя плохо верится. Амбал молодой, но уже настолько обученный, пробы ставить негде. Первый срок отбывал он в утробе, это уж точно. Хамить умеет, а сколько будет дважды два не знает, сдачу покупателю сдавать не спешит, да оно и понятно, его учили только отнимать и делить.
Стеклопосуда оказалась закрытой, можно было съездить к центральному гастроному, но Алик плюнул и пошел к Жанне советоваться. Увидел ребятишек, живых и веселых, остановился и внимательно присмотрелся. Что их ждет впереди? Неужели у них сердечко не чует, какая у взрослых мерзопакостная жизнь? Годы детства пролетят как из пушки, не успеешь оглянуться, а тебе уже приделают козью морду вместо честного симпатичного личика. А ведь кто-то из них пойдет в торговлю. Вот эта щекастенькая, губастенькая определенно дочь продавщицы. А вон тот черноголовый, доверчивый, как кутенок, похожий на Алика, куда он пойдет? Попадет не дай бог в лапы Мусаевой, а она всем миром правит.
