Николай Чаусов - Сибиряки
— О, черт! — выругался, вставая, Житов. — Но ведь по законам гидравлики должно же быть разряжение! А значит, и пустота!
— У нас свои законы, Евгений Палыч, сибирские, — добродушно пошутил Косов. — Ну что? «Электрополис»? Пошли-ка, доспим, Евгений Палыч. Может, еще во сне какая мысль придет в голову, а?
— Мне совсем не смешно, Миша.
Житов постоял, подумал и отправился за своим ломом.
Глубокая, едва не по пояс, воронка ехидно смеялась ему своим ледяным, из глубины конуса, глазом: «Что? Опять мимо? Эх ты, открыватель!» Житов поднял лом и изо всей силы ударил им в насмешливый глаз. Лом пробил лед и едва не ускользнул из державших его теплых галичек. Житов с трудом выдернул его назад и… что за чертовщина?.. Воздух с шумом устремился в зияющий «глазок», вороша на дне воронки хрустящую ледяную крошку. И засвистел: крупный осколок льда закупорил отверстие. Житов нагнулся, оторвал присосавшуюся к отверстию льдинку — и снова рванулся, зашумел воздух. Житов лег на лед, вгляделся в отверстие: пустота! В густом зеленоватом мраке едва различается глазом донная галька…
— Косов!! Миша Косо-о-ов!! — заорал срывающимся от радости голосом Житов.
Он вскочил на ноги, замахал обеими руками уже приближавшемуся к палаткам Косову.
Через несколько минут они оба, стоя на коленях, как обалдевшие, смотрели в воронку. Поток воздуха не убывал. В «глазок» стремительно уносилось все, что могло проскочить через его узкую горловину. Первым опомнился Косов:
— А ведь закон-то, Евгений Палыч, а? Действует?!
Житов заработал ломом, увеличил отверстие. Шум, с каким воздух врывался в него, усилился втрое.
— Евгений Палыч! Евгений Палыч! Да ведь это… это же черт-те что!! — Косов облапил Житова и так тряханул его кверху, что у того слетела с головы шапка. И, о ужас! Шапка Житова мелькнула в воронке, на секунду застряла в «глазке» — и исчезла.
— Мать честная! — гаркнул Михаил. — Это ж всего «дьявола» засосет! Вот сила!
Косов снял с себя малахай, напялил его на открытые кудри Житова и бегом пустился к палаткам:
— Братва-а-а!.. Встава-а-ай!.. Ребята-а-а!!
6Посмотреть на житовскую чудо-воронку сбежался весь лагерь. Комсомольцы бросали в нее обрывки газет, куски льда, тряпки, и все это, подхваченное воздушным вихрем, исчезало как в прорве. Будто на дне Лены стояли мощные всасывающие насосы.
Решено было немедленно наделать еще десятка два-три таких воронок по всей ширине Лены. Забыв о завтраке, ребята кинулись в лагерь за ломами и кирками. Житов намечал будущие воронки, на этот раз чувствуя себя на седьмом небе. Вскоре река огласилась стуком, криками, смехом. Работали дружно, с ожесточением, без отдыха, без перекуров.
— Евгений Палыч, а тут пробивать?
— Евгений Палыч, это ваша метка?
— Евгений Палыч, гляньте-ка, не сосет!
Житов подбежал к парню, первым пробившему сквозную прорубь. Действительно, воздух в воронку не засасывало, а на дне ее показалась вода. В чем же дело? Ведь он на каких-то десять шагов дальше от переката намечал эту прорубь.
— Евгений Палыч, и у меня не засасывает!
И тоже вода на дне конуса. Вот загвоздка! Уж не попал ли он, Житов, своей воронкой в какую-то случайную безвоздушную яму?..
— Евгений Палыч, сосет!!
— И у меня, Евгений Палыч!!
Житов метался от воронки к воронке. Одни «работали», другие «молчали». Житов задумался. И опять мысль: надо измерить расстояния от воронок до переката. Начертив схему расположения прорубей, Житов заставил ребят измерять шагами расстояния и результаты заносил в схему. Прояснилась отгадка: все воронки в пределах восьми-тринадцати шагов от переката действовали, как житовская, остальные «молчали».
— Вот они ваши сибирские законы, Миша! — обрадовался Житов, показывая Косову схему. — Долбить воронки только в этой активной зоне! Знаешь, как это называется? Эврика!
К полудню все воронки были готовы, но чтобы сохранить вакуум, Житов запретил пробивать их насквозь: заполнит воздух пустоты — и не потянут в себя воронки наледь. Уставшие, но ободренные первым успехом, ребята вернулись в лагерь.
А у костра, за обедом, Житов объяснял бригаде новую задачу: подготовить воронки выше переката, там, где вода создает напор и ломает ледяной панцирь. А когда начнет пучить лед, они пробьют ломами верхние, а потом и нижние всасывающие воронки.
Комсомольцы поддержали идею Житова и сразу же, после обеда, принялись за работу.
И эту ночь не спалось Житову. Вскакивал, продирал глаза: не рассвет ли?..
На рассвете его разбудил Косов.
— Пора, Евгений Палыч. Лед на реке пучит.
Светало. Как по тревоге, вся бригада оставила лагерь и высыпала на лед. Косов на всякий случай велел накачать резиновую лодку.
Сорвавшимся от волнения голосом Житов подал команду:
— Руби!
Два десятка ломов одновременно ударили в днища верхних воронок. Двадцать струй воды, как из брандспойта, взметнулись в воздух, брызгами окатив работающих. Высоченные фонтаны заискрились в рассветных лучах. А парни уже пробивали нижние, всасывающие воронки. Медленно, лениво подползла к прорубям наледь и, словно испугавшись людей, ринулась в проруби, зашумела.
— Ур-р-ра-а!! — загремело над Леной.
А прозрачные водяные струи все толще, толще. Все ниже оседают отяжелевшие сверкающие фонтаны, и вот уже не струи, а гигантские хрустальные «грибы» вырвавшейся на волю воды мощным потоком хлынули на лед Лены, скрыли под собой нижние проруби. Бешено завертелась в воронках схваченная врасплох наледь, вырвалась, полилась дальше.
— Проруби малы! Нижние проруби малы! Расширять надо! — кричал в общем хаосе шума и голосов Житов.
— Братва, лодку! Живо-о!.. — подхватил Косов.
Резиновая посудина, сдвинутая с места багром, закачалась на тихой мелкой воде. Житов на бегу вскочил в лодку.
— Скорей, братцы! Скорей! Надо успеть прорубить шире всасывающие!..
А с берега кричали, махали, улюлюкали довольные новым успехом парни: еще ни разу так мало и медленно не разливалась по реке наледь!
Лодку подхватило течением, понесло. Скользил по ледяному дну тупоносый багор. Житов схватился за лом.
— Берите ломы! Упирайтесь ломами!
Посудина развернулась и стала медленно приближаться к воронкам. Туман уже скрыл от гребцов берег, мешал разглядеть клокочущие где-то совсем рядом воронки.
— Вот она! — увидал Житов. — Стой!
Лодка подошла к проруби, стала на ломах, как на якорь. Житов размахнулся, изо всей силы ударил в дно проруби — и сорвался, шлепнулся в наледь…
7Обходной путь в Заячьей пади был пробит. Одиннадцать дней и ночей шла отчаянная борьба людей с морозами, завалами, буреломами, зарослью леса. Дни и ночи горели костры, визжали пилы, стучали топоры и гремели взрывы. Валились с усталости, оттирали снегом обмерзшие лица и снова брались за ломы, лопаты, рычаги тракторов.
И вот, буксуя, тяжело отфыркиваясь моторами, поползли на крутой подъем первые грузовые. Люди молча наблюдали, как машины карабкались над обрывами скал, подходя к «щекам», скрывались за выступами и лесом. И снова появлялись вдали, но уже высоко-высоко на отвесной круче. Казалось, машины, вися, скользили по гранитной стене Заячьей пади. Седой плотный туман плавал над действующим перекатом, окутывал трассу, и только высокие хвойные пики сопок торчали над его облачной шапкой. А еще несколько дней спустя из Жигалово благополучно вернулись первые ЗИСы: обходной путь в Заячьей пади был открыт!
Но в «штабе» автопункта по-прежнему дежурили радисты, стояли койки Танхаева и Позднякова. Ночью, когда руководители уже спали, в штаб прибежал запыхавшийся диспетчер:
— Наум Бардымович! Алексей Иванович, беда! Машины застряли!!
Танхаев вскочил с койки и обалдело уставился на диспетчера.
— Какая беда? Какие машины?!
— На трассе!.. В Заячьей пади, Наум Бардымович!..
Танхаев оглянулся на Позднякова, зацокал:
— Тце, тце, тце… Вот и выспались, Алексей Иванович. А ты говоришь — сутки!.. Часа не спали!
С самого подножья Косой горы, откуда начинался обходной путь, выстроилась длинная вереница машин, топтались и хлопали рукавами тулупов водители. Голова колонны скрылась где-то далеко впереди, там, где создалась пробка. Пришлось идти пешком. Машины стояли повсюду. Кое-где уже пылали костры, и люди кучками сидели у них, грея руки. Завидя проходивших мимо начальника управления и парторга, кричали вслед:
— Помогайте, начальники! Час уже сидим, а то и побольше!
— Машина там впереди сломалась, поторопить бы!
— Разъезды надо! Разъездов бы больше!..
Дорога, одной своей стороной прижимаясь к отвесной стене-щеке, другой повисала над бездной. Ухабы, свежевыбитые колеи, обнажившиеся из-под снега корни и камни делали ее почти непроезжей. Машины, попав колесами в выбоину, кренились набок. Узкое полотно не давало возможности разойтись даже двум встречным машинам, а редкие, кое-где, разъезды были забиты.
