Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.
И вдруг карусель, кружившаяся перед Володькой, разом остановилась. Придя в себя, он увидел Ирочку в двух шагах от гибели, и холодный пот прошиб его с ног до головы. Володька своими глазами впервые в жизни увидел самое страшное: он был готов убить человека.
Ирочка отбежала от края крыши и дрожащими руками повязывала свой цветной платочек.
Володька схватился за голову и побежал к слуховому окну, чтобы скорее спуститься вниз, к ребятам.
Глава двадцать шестая
Светлана празднует
Испуг давно прошел, и происшествие на крыше казалось Ирочке странной небылицей. В момент опасности она так и не поняла, что ей грозило. Ее испугало только лицо Володьки, потерявшее человеческое выражение.
В течение всего дня Ирочка испытывала ненависть к Володьке, которая казалась ей смертельной. К вечеру ненависть пропала и непонятно откуда явилась мысль: «Вот, оказывается, как любят!» Ей хотелось прогнать эту мысль как непозволительную, но ничего не получалось. Вдобавок возникло еще и доброе чувство к Володьке, прямо хоть плачь! О примирении нечего было и думать, но мысль о нем настойчиво лезла в голову.
Ирочка сравнивала Володьку с Ростиком. Ее кумир сидел рядом с ней в машине. Со своим обычным небрежным изяществом он вел автомобиль по узким переулкам Москвы. Его красота была бесспорная, показательная, установившаяся. Такую красоту на веки вечные заказали миру греки, она усваивалась культурными людьми со школьной скамьи. Володька тоже был красив, но как–то не по–гречески, неокончательно, непрочно.
Ирочке захотелось прижаться к Ростику и навсегда забыть о Володьке.
Светлана ждала их у ворот и была видна издалека, как яркое пятно на коричнево–грязном фоне переулка, сплошь состоявшего из древних бревенчатых стен. Она показала Ростику, как въехать во двор, пустынный, заросший травой, с двумя развесистыми деревьями над черным сараем, и он вкатил сюда свой уютный и жизнерадостный «Москвич».
На кривое и ветхое крыльцо, как при пожаре, выскочила молодая женщина. Придерживая одной рукой непричесанные волосы, она размахивала другой. Увидев автомобиль, она дико поглядела на Ростика, хмыкнула так громко, что Ростик поднял голову, и скрылась в дверях.
— Кто это? — спросил Ростик.
— Психопатка, — ответила Светлана. — Ирка, вытряхивайся! А вы молодцы! Приехали минута в минуту.
Ирочка лениво вышла из машины, оглядывая знакомый с детства пустынный двор.
— Не узнаешь знакомых мест? Разбогатела?
В голосе Светланы Ирочке почудилась недобрая нота. Она внимательно взглянула на подругу. Светлана улыбалась.
— Не узнаешь прошлого?
— Просто давно не была.
— А кто виноват?
— Не знаю.
— Забыла старую подругу. А как дружили! Как дружили! — Светлана обращалась к Ирочке, но говорила для одного Ростика.
— Можно не запирать машину? — спросил он. — Как тут у вас?
— Ночью раздеть могут, но машин не угоняют.
Ростик на всякий случай запер машину. Светлана пригласила их пройти в дом.
Ирочке стало скучно. Зато Светлана веселилась. Она успела заметить, что Ростик не так уж любит Ирочку: несколько раз оглянулся на машину, а на Ирочку не взглянул ни разу. Если равнодушен, — значит, свободен. Светлана делила всех молодых людей на «свободных» и «несвободных».
В темном коридоре Ростик с трудом удержался на ногах, налетев на какой–то ларь или сундук. Здесь было душно от могучих паров общей кухни. Светлана прошла вперед и включила тусклую лампочку, слабо осветившую это таинственное помещение. Ирочка с восторгом увидела у себя над головой детскую ванночку из оцинкованного железа, которая висела здесь, когда Ирочке было девять лет. Тот, кого мыли в этой ванночке, давно находился в армии где–то на островах Тихого океана, по соседству с Японией.
Ростик обнял Ирочку за талию: в полу не хватало досок, — и они очутились в чистенькой комнате Светланы, полной тюля, кружевных подушек, накидочек, покрывал.
На окне в большом цветочном горшке росли бледно–желтые лимоны, а подсиненный тюль занавески придавал им вид кинематографической неправды. Пахло чем–то сладким и острым, как грушевая эссенция. Этот приторный аромат смешивался с тем специфическим запахом, который бывает в старых квартирах, тесно заставленных мебелью.
На круглом столе, покрытом чистой белой скатертью, стояли две бутылки водки, красное вино в графине, тарелки с консервами, колбасой и салатом. Ростик поставил на буфет бутылку шампанского. Увидев столько бутылок, Ирочка ужаснулась:
— Для кого это?
Светлана как будто не расслышала ее вопроса.
— Я совершенно одна, — блестя глазами, рассказывала она. — Мои родители под старость стали увлекаться курортами. Днем я на работе, готовить некогда, приходится довольствоваться блюдами из магазина. Не взыщите. Но за свежесть ручаюсь. Все съедобно, все доброкачественно. Теперь, конечно, закусками никого не удивишь. Не то, что раньше. Ирка, помнишь, как мы жрали с тобою хлеб, который первый раз купили без карточек?
Ирочка не помнила. Ей не давали покоя бутылки водки, и почему–то тошно было смотреть на рыбные консервы в красном томате.
— У тебя кто будет?
— Кто? Вы.
— А для кого столько водки?
— А разве… — Светлана забыла имя Ростика. — Разве он не пьет?
Она посмотрела на него с веселым вызовом. Ростик не очень вникал в ее игру, но вызов принял.
— Он… — твердо и решительно сказал Ростик, — он пьет. Но он ведет машину.
Светлана продолжала смотреть на него все с тем же веселым вызовом.
— Впрочем, чем черт не шутит! — сказал Ростик. — Если мой шофер еще не ушел из гаража, я попрошу его отвезти нас домой.
Он спросил, где здесь есть поблизости телефон–автомат.
— Вы забыли, кто здесь живет! — гордо сказала Светлана. — Следуйте за мной!
Щелкнув одним из пяти выключателей, расположенных на стене рядом с дверью, она увела Ростика в коридор. Ирочке стало совсем тоскливо. Зачем эти рыбные консервы в красном томате, когда никто не хочет есть? Зачем они с Ростиком здесь, когда она не любит Дуську и вовсе не хочет видеться с ней?
Светлана и Ростик оставались в коридоре довольно долго. Ирочка не прислушивалась, но все–таки услышала голос Ростика:
— Слушай, Вася, сделай одолжение…
Значит, дозвонился. Светлана вернулась. Щеки ее горели.
— Что с тобой? — спросила Ирочка.
Светлана с деланным испугом оглядела себя.
— Ничего.
— Целовались, что ли? — Ирочка хотела пошутить, но вопрос почему–то прозвучал серьезно.
Светлана звонко рассмеялась.
— Ревнуешь?
— А то нет!
— Правильно! Такого парня потерять не шутка.
— Какого?
— Такие на улице не валяются. Одет, как бог. А вид! В технике это называется эталон. Поняла?
— Поняла.
— Вот и хорошо! Нечего из себя неземную строить!
Вошел Ростик. Ирочка посмотрела на него как бы глазами Светланы и подумала, что он, пожалуй, и в самом деле эталон. «Пусть Дуська завидует. Так ей и надо! Хотя бы за то, что она всегда ко мне плохо относилась».
Ростик потер руки, как это принято перед выпивкой.
— Теперь можно и пропустить одну–другую.
То, что Ирочка никогда не простила бы Володьке, она легко прощала Ростику. Светлана с ужимками и прибаутками налила три стаканчика.
— Будет тебе! — строго прикрикнула она на Ирочку, когда та сделала протестующий жест. — Не строй из себя неземную! Выпьешь. Наш день!
Ростик пожелал сказать тост. Ирочку удивил его умилительный тон.
— За то, чтобы наша дружба всегда была крепкой и честной! — говорил он.
Ирочка мысленно спросила себя: «Когда же они успели подружиться?»
— Что может быть приятней, нежнее, тоньше дружбы? — продолжал Ростик. — Ничто.
Кивнув девушкам, он поднял стаканчик.
Светлана остановила его:
— Простите, в этом доме так не пьют.
— А как пьют в этом доме? — весело спросил Ростик.
— Во–первых, надо чокнуться.
— Пожалуйста.
— А во–вторых, когда пьешь, надо смотреть друг другу в глаза. Тогда не скроешь своих мыслей. Этому научил меня мой папа. Давайте, Ростислав.
Ирочка опять мысленно спросила себя: «Почему они должны смотреть в глаза друг другу?»
Стаканчики трижды звякнули, потом Светлана и Ростик долго пили, смотря друг другу в глаза. Ирочка тем временем вылила водку себе под ноги.
— Послушай, Светлана, — сказала она, закусывая невыпитое, — зачем на стенке столько выключателей? Прежде этого у вас не было.
Ростик взглянул на стену и тоже удивился.
— Действительно. Целая электростанция.
Светлана не любила водку и не умела ее пить. Теперь у нее ужасно кружилась голова.
