Илья Маркин - Курский перевал
Очнулся Саша от резкой боли в плече. Он поднял отяжелевшую голову, с трудом раздвинул веки и ничего не увидел.
«Ослеп», — опалила его сознание отчаянная мысль. Он, едва владея собой, встал на четвереньки, хотел было подняться, но острая боль пронзила все тело и опять придавила его к земле. С трудом повернувшись на бок, он откинул голову и чуть не закричал. В темной вышине ослепительно сияли звезды.
«Вижу, вижу!» — беззвучно шептал он распухшими губами, жадно вглядываясь в ночное небо. Боль в плече и во всем теле стихла, и нестерпимо хотелось пить. К счастью, фляга уцелела. Он отцепил ее от ремня, всем ртом схватил горлышко и, захлебываясь, вытянул последние остатки воды. Где-то недалеко послышались глухие немецкие голоса. Саша тревожно огляделся по сторонам. Вокруг густела сплошная чернота. Саша протянул руку и нащупал сначала одну, а потом другую земляные стены. Впереди и позади было пусто.
«Ход сообщения», — догадался он и сразу же вспомнил все, что было с ним. Немецкий говор звучал все так же глухо, не удаляясь и не приближаясь.
Саша напряг все силы, стиснул зубы и, приподнявшись, осторожно пополз от голосов в противоположную сторону. Дно хода сообщения заметно спускалось. Впереди была лощина, та самая лощина, что отделяла передний край главной полосы обороны от боевого охранения. Теперь Саша отчетливо понимал, где он и что с ним. Нужно преодолеть всего метров восемьсот, и он спасен.
На востоке по всему простору нашей обороны разом вспыхнуло множество цветных ракет и праздничным фейерверком расцвело ночное небо. И сразу же оттуда, где все взлетали и взлетали ракеты, в разных местах полыхнули зарева и над землей в сторону вражеских позиций понеслись огненные хвосты реактивных мин.
«Катюши» бьют, — прошептал Саша и в порыве радости выпрямился во весь рост. — А вот и пушки ударили, гаубицы… Наши, наши наступают! Теперь фрицам капут!
Сразу стало легко и просторно. Боль отхлынула, и Саша вздохнул полной грудью. В блаженном оцепенении он не замечал ни грохота взрывов, ни вспышек и отблесков неровного света, ни свиста снарядов и мин над собою.
— Что это? — с отчаянием вскрикнул он, не понимая, что случилось. На землю свалилась страшная, опустошающая тишина. Вокруг густела непроглядная тьма.
— Почему, почему наши стрелять перестали? Неужели опять немцы будут наступать? — отчаянно прошептал Саша, рванулся вперед и упал, теряя сознание.
IV
— Вот и все! Жаль, только мало, всего пять минут, — устало сказал Поветкин и, расстегнув ворот гимнастерки, всмотрелся в бледно озаренные пожарами вражеские позиции.
Что сейчас творилось там? Почти шесть часов танки и пехота противника рвались к нашей обороне. Они выбросили тысячи снарядов и мин, отчаянно бомбили авиацией и все же не смогли полностью сбить наше боевое охранение и выйти к переднему краю главной полосы обороны. А теперь, когда они получили в ответ хотя и пятиминутный, но такой мощный огневой удар, что же думают делать они теперь? Откажутся от наступления? Нет! Едва ли! А может, наш огневой удар нанес им не так уж большой ущерб? Может, они еще не подвели главные силы, а тех, кто находился впереди, укрыли в надежных землянках и блиндажах? Это вполне вероятно. Тогда, как показал пленный немецкий сапер, главное начнется утром.
— Наши санитары вернулись, — подойдя к Поветкину, глухо проговорил Лесовых, — нашли двоих раненых, одного убитого. Василькова нигде — нет.
— Погиб, видимо, Саша Васильков, — с трудом выговорил Поветкин. — Один четыре атаки отбил. Даже «тигр» не сломил его. Андрей, напиши листовку о его подвиге — и в каждый взвод, обязательно в каждый взвод.
— К утру будет готово, — ответил Лесовых и умоляюще добавил: — Сережа, иди спать. Завтра будет еще труднее, нужно силы беречь.
— Нет. В эту ночь не до сна. Видишь, тьма какая, всякое может случиться.
Они плечом к плечу опустились на бруствер. С юга, из низины, наплывал едва уловимый не то шорох, не то гул, то стихая и обрываясь совсем, то вновь вырастая до отчетливых звуков работающих моторов.
— И все же ты иди хоть часик подреми, — настойчиво потребовал Лесовых. — В такой темноте они танками наступать не рискнут. Я здесь буду, чуть что — разбужу.
— Хорошо, — чувствуя, как от усталости слипаются веки, согласился Поветкин. — Сейчас одиннадцать, не позже часу ночи разбуди. Пусть ничего не случится, пусть тишина — все равно буди!
Сняв ремень и расстегнув ворот гимнастерки, он лег на топчан, закрыл глаза и, стараясь ни о чем не думать, решил немедленно заснуть. Усталое тело расслабло, в висках ощутимо пульсировала кровь, в голове туманилось, и горькая тошнота подступала к горлу.
Он уже совсем было задремал, но вспомнил, что не успел проверить, вернулись ли из дивизии машины с боеприпасами.
«Сейчас не пришли, утром подойдут. Боеприпасов хватит», — успокоил он себя, стараясь уснуть. Но один за другим мелькали отрывки беспокойных мыслей. Он не отгонял их, надеясь, что сон все переборет. Вновь вспомнились те же боеприпасы. Хорошо, что утром приказал как можно больше передать в подразделения, а остальные разделить на две части. Сегодня немцы били артиллерией и бомбили так плотно, что если и завтра будет так, то какой-нибудь склад наверняка взорвется. Лучше было бы разделить боеприпасы не на две, а на три или даже на четыре части. А как там в подразделениях? Нервничают люди, волнуются. Конечно, нервничают. Сегодня за каких-то пять часов боя почти сто человек ранено, а завтра что будет? Хорошо, что Ирина Петровна смогла всех раненых отправить в медсанбат. Какая она ловкая, как быстро обрабатывает раненых! И руки у нее ловкие, нежные…»
С мыслями об Ирине Поветкин незаметно забылся тяжелым, беспокойным сном. Когда он проснулся, вокруг было темно и тихо. Тяжелая голова грузно вдавилась в подложенную шинель. Он зажег спичку и посмотрел на часы. Было без двадцати час. Он торопливо поднялся, подпоясал ремень, застегнул гимнастерку и вышел из землянки. В небе все так же безмятежно мерцали звезды. Где-то справа глухо стучала перестрелка.
— Ты что вскочил так рано? — сердито встретил его Лесовых.
— Освежился немного, и хватит. Теперь твоя очередь. Что противник?
— Минут двадцать, как шум моторов утих. В траншеях слышен говор, металлические стуки.
— Ну, иди спать.
— Полежать полежу, устал очень, — послушно согласился Лесовых, — но уснуть едва ли смогу.
Проводив Лесовых, Поветкин спустился в блиндаж, посмотрел в едва заметные просветы всех амбразур и, присев на ступеньку, закурил. Боль в голове понемногу утихла, и мысли опять потекли спокойно и ровно.
В два десять по плану должна начаться наша контрподготовка. Общий сигнал — серия красных ракет и слово «шквал» по телефону. Первыми бьют реактивные минометы. За ними вся артиллерия и минометы… А немцы шумят на переднем крае. Значит, пехота занимает исходное положение. А как начнется сама атака: напором массы танков или прорывом пехоты?
— Приполз, приполз! — обрывая мысли Поветкина, прокричал телефонист.
— Кто приполз? — подумав, что телефонист задремал и вскрикнул спросонья, рассердился Поветкин.
— Он приполз!.. Наш телефонист!.. Майор Бондарь! — захлебываясь словами, бессвязно выкрикивал телефонист.
— Куда майор Бондарь приполз? Какой телефонист? Говорите толком.
— Наш телефонист… Майор Бондарь говорит, Саша Васильков приполз.
— Быстро Бондаря вызывайте!..
— Васильков добрался до нашей первой траншеи. Ранен осколками в руку и в плечо. Ранение не тяжелое, но очень сильная контузия. Ничего не слышит и почти не может говорить, — как и всегда обстоятельно, доложил Бондарь.
— Немедленно носилки — и на полковой медпункт. Что противник?
— Совсем затих. Ничего не слышно и не видно.
— Вас, сам генерал!.. — тревожно прошептал телефонист, протягивая Поветкину вторую трубку.
— Не спите? — спросил Федотов. — Немного отдохнули? Это хорошо. У противника тишина? Ничего удивительного. Затишье перед бурей. Скоро будет сигнал, ждите.
Поветкин понял все, что хотел ему сказать генерал. Эта способность незримой связи между командиром и подчиненным всегда ободряюще действовала на Поветкина. Он чувствовал в такие моменты великую силу окружающего его коллектива, и все беспокойное, тревожное заменялось уверенностью, что все будет хорошо и именно так, как нужно.
— Ну, Сергей Иванович, — прощаясь, сказал генерал, — смотри в оба! И главное, не теряйся и помни, что рядом с тобой и позади тебя огромные силы.
— Ясно, товарищ генерал, все ясно! — взволнованно воскликнул Поветкин и, отдав трубку телефонисту, вышел из блиндажа.
Весь фронт лежал безмолвно, словно затаясь перед надвигавшейся грозой. Длинная стрелка наползала на цифру «12». Еще десять минут и…
