Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 2)
— Поджог и покушение на честь женщины или девушки. Но умыкнуть девушку для всех, кто плохо знает Кавказ, это беззаконие, позор, а для того, кто крадет, и даже для той, кого крадут, это не позор, а романтика. Вот наша особенность. Нас плохо понимают. И если люди уходят в банды...
— Кого это «нас» плохо понимают?
— Другие народы плохо понимают кабардинцев, а кабардинцы плохо понимают нас, большевиков. И, повторяю, мы можем доказать свою правоту только наглядными примерами. У нас, повторяю, нет рабочего класса, не на кого опереться. А нам говорят: ликвидируй нерентабельный совхоз, скот передай другому совхозу. Выходит, я должен лишать кабардинца главной книги. Ты думаешь, только те книги, что сочиняет Казгирей, хорошие книги... Нет, книги Казгирея, газеты, ученые лекции мало что дают неграмотному человеку... Вот главная причина того, что бегут в горы, в банды, к Жираслану.
— Нет, — не согласился Курашев, — это не объяснение.
— А какое объяснение тебя удовлетворит?
— Главное как раз в том, что ты не учишь, а пугаешь людей.
Сказав это, Курашев замолк, глядя на меняющееся выражение лица Маремканова.
— У кого ты это подслушал?
— У меня есть свои мысли... «Умыкание — это романтика». И ты говоришь: будьте здесь осторожны. А почему же ты так безжалостно бьешь по религиозному чувству?.. Для многих это тоже романтика, это тоже требует осторожности. Думаешь, просто людям уходить из насиженных мест в горы?
— Казгирей! — хрипло проговорил Инал.— Это его слова.
— Казгирей не из самых глупых, — вызывающе отвечал Курашев, и под его взглядом Инал опустил свой тяжелый взгляд. — Я знаю, — продолжал Курашев, — не Казгирей считает склонность к бандитизму национальной чертой кабардинца...
— Может быть, я так же считаю.
— Не знаю, не знаю. Но твое объяснение не лезет ни в какие ворота.
— Это объяснил товарищ Сталин.
— О чем ты говоришь? Что объяснил товарищ Сталин?
— Чем ближе социализм, тем сильнее сопротивление врагов. Вот что говорит вождь и о чем я говорю. А самое главное политико-моральное единство. Слыхал такое слово? Монолитность, партийность. Товарищ Сталин делом учит отсекать больные, гниющие места. Вот так, как отсекли Троцкого. Злостных клеветников всех мастей и масштабов больше, чем нужно... Чего стоит хотя бы эта история с фельетоном? Уничтожить их — и только!
Инал совсем расходился. Курашев, не теряя внешнего спокойствия, спросил:
— Всегда ли нужно отсекать?
— Всегда. Понадобится — и штыком приколоть.
— Ого! А я думаю, нужно уметь и лечить, не только отсекать и колоть, а главное, правильно ставить диагноз. Отсечешь — обратно > не пришьешь... Да можно и себя самого покалечить. Против кого ты собираешься обратить войска? Против тех, кто сбежал от тебя? Не делай их преступниками, Инал. Лучше помоги им вернуться под сень закона.
— Я это уже слышал... Ну ладно, хватит об этом. Пора заниматься делом. Фельетон фельетоном, надо разобраться в том, что посерьезней.
— Да, ты прав, надо разобраться, есть ли основания для стольких арестов. Смотри, как бы не вышел скандал покрупнее, чем с Ахья.
— Тоже думаешь учить меня? — снова вспыхнул Инал.
— Что значит «тоже»?
— Какие вести из Москвы? — Не отвечая на вопрос, Инал заговорил о другом: — Как поживает наш дорогой Степан Ильич? Ждем тут не дождемся. И Казгирей Матханов ночи не спит — ждет Степана Ильича. Уже составил смету. Наверное, слыхал ты, Касым, что решено в интернат принять девочек. Дело новое, все нужно обдумать. Какая удача, что Казгирей согласился взять на себя руководство! Послушал бы ты, Касым, с каким успехом он прошел вчера чистку. Ты хороший друг, тебе не безразличны его успехи. Знает Казгирей, что ты приехал?
— Откуда ему знать решение крайкома?
— Приятная неожиданность. Ведь вам не часто приходится встречаться, а друзьям детства не легко обходиться друг без друга. Разве не верно я говорю?
— Валлаги! Верно! Хотелось бы встречаться чаще. А то будто и близко, и все далеко! Немножко помогает цивилизация.
— Почта, что ли? Ну, в письмах разве все скажешь, важно, чтобы душа с душою говорила, это не всегда скажешь даже голосом... Вот нет у меня таких друзей! — тяжело вздохнул Инал. И трудно было понять его в эту минуту, действительно ли это было душевное признание или уловка, грусть или ехидство. — Нет душевного друга, нет такого друга, который слышит твою душу, да, это очень грустно — не иметь такого друга.
Курашеву захотелось сказать Иналу приятное:
— Разве? Не может быть, чтобы у первого человека в Кабарде не было друзей! Ну хотя бы тот же Эльдар, тот же Шруков. Да разве мало я мог бы назвать...
— А почему ты не называешь Матханова? — вдруг резко спросил Инал и посмотрел прямо в глаза Касыму. — Зачем опускаешь глаза? Вот и Казгирей никогда не смотрит мне прямо в глаза. Нехорошо. Разве честный друг избегает взгляда своего друга? У меня нет друзей, у меня есть только товарищи... А знаешь ли, кстати, кто написал фельетончик? Ахья! Я-то знаю это теперь точно. Валлаги!
— Ахья? И ты за это арестовал его?
— Почему за это?
И кто его знает, какой оборот снова принял бы разговор, если бы в эту минуту не позвали Инала к телефону.
Инал неторопливо вышел. У телефона была Вера Павловна.
— Инал, я сейчас уезжаю. Инал сердито:
— Зачем уезжаешь? Куда?
— А разве ты забыл, что мы проводим кампанию «Каждой горянке — пальто»?
— Это я знаю, но ведь это предполагалось позже, когда закончится чистка.
— У вас чистка, а у нас «Каждой горянке — пальто». У каждого свое дело, ты сам говоришь.
По всему было видно, что Вера Павловна твердо решила проводить в жизнь свои убеждения. Инал уже успел узнать эту черту характера Веры Павловны — если она что-нибудь решила, не было сил ее остановить.
Государственный человек даже немножко растерялся. Он пробовал воззвать к ее олагоразумию:
— Как же ты поедешь? Ничего не готово. — Все готово, я уже обо всем договорилась.
— Как же вы поедете вдвоем, две женщины?
— И вовсе не две женщины, с нами поедет еще Казгирей. И вот что я тебе скажу... ой, Инал, я совсем забыла... ведь можно взять с собой Лю и Тину...
Вера Павловна имела в виду те разъезды, какие предпринимал Казгирей для вовлечения девочек в интернат. Случалось и так, правда на первых порах очень редко, что с этой же подводой в интернат приезжала новая девочка. Не без основания Тина считала себя среди них старшей если не по возрасту, то по положению, а Лю со своей стороны делал все для того, чтобы поддержать такую репутацию своей подружки. Можно ли было сомневаться, что он с восторгом примет новое предложение — ехать вместе с Тиной и Казгиреем, Сарымой и Верой Павловной в интересное и, как ему казалось, опасное путешествие в горы, быть может, навстречу Жираслану.
Вере Павловне, знавшей эти подробности, казалось, что ее внезапная выдумка не может не вызвать одобрения.
— Да, да, мы возьмем с собой Тину, она будет исполнять роль живой рекламы, а Лю будет играть на трубе, — повторяла Вера Павловна в телефонную трубку.
Иналу ничего не оставалось, как сдаться; надо только сейчас же что-нибудь придумать для безопасности женщин. Ясно одно, что Казгирей не должен ехать с Верой Павловной, Кто же? Аюб! Как это он сразу не подумал, это снимало все опасения: нужно послать несокрушимого Аюба, ему придать еще двух вооруженных, но переодетых красноармейцев. И голосом деланно спокойным Инал сказал Вере Павловне:
— Вижу, с тобой ничего не поделаешь, поезжай.
Инал изложил Вере Павловне свои соображения, он не сказал ей только одного: что он за спиной Веры Павловны немедленно примет меры к тому, чтобы Казгирей не мог ни в коем случае ехать с нею. И тут же, как всегда в сложные и трудные моменты жизни, его быстрая мысль и решительность пришли ему на помощь. То, что как бы только тлело до сих пор в его замыслах, сейчас ярко вспыхнуло, все озарилось, ему стало ясно, как ему надо действовать дальше. Что ж, может быть, сегодня же вечером комиссия Курашева получит неоспоримые доказательства правоты Инала в деле о бунте в Бурунах, а может быть, и больше...
Прежде чем вернуться в комнату заседаний, Инал велел вызвать к себе Эльдара. С глазу на глаз он отдал Эльдару распоряжение насчет охраны подвод с женщинами-кооператорами, отправляющимися в ущелье Батога. Отдав это распоряжение и убедившись, что дверь закрыта и никто его не слышит, Инал сообщил начальнику ГПУ о том, что, по достоверным сведениям, в интернате Казгирея Матханова подпольно хранится оружие. «Валлаги, кто может знать, для какой цели», — как бы вскользь бросил Инал. Эльдар слушал его, не веря своим ушам.
