Леонид Кокоулин - Человек из-за Полярного круга
— Скажете, бабуся, тоже игра…
— А что тут такова, это мы только на свету брыкаемся, а так…
Илья встает из-за стола.
— Спасибо этому дому.
— Тебе, Илюша, спасибо, — говорит бабка Панкратиха и тащится до калитки за Марьей проводить Илью.
Илья берет Марью за руку…
Так и зачастил в дом к Панкратихе. Сговорил Марью, поженились и вылетели в Заполярный…
Прошлое, пока Илья шел к берегу, проступило отчетливо, как проталина в вешнюю пору. На речке сыновья встретили отца укором.
— Ну что ты, папка, так долго. Мы ждем.
— По местам! Отдать концы!
— Есть отдать!
Матросы смотрят на своего капитана, но им и невдомек, что у отца просто разум мутится от неизвестности; что же в душе Марьи происходит. Почему голос дрогнул? Не вернуться ли?
Поселок уже скрылся за поворотом, лодка, обогнув песчаную рыжую косу, втянулась в узкое горло Бахапчи. И Илья пустил ее на ходовую дорожку, с ходу взял первый бурный перекат, разогнал мотор на плесе и бросил катер в кипящие буруны второго подъема. Моторка поборолась с водопадом, обдавая ребят холодными брызгами, вырвалась и понеслась по зеркалу реки, набирая ход. И снова перекат, один, другой — Илья словно окаменел. Чуть подавшись навстречу воде, брал он одну преграду за другой. И только когда проскочил «громовой», удивился: не срезал шпонку, даже не чиркнул бортом о камень. Этот перепад ни одна лодка не брала без ЧП. Не шпонка, так винты летят, а то и пробоины приходилось шапкой затыкать. «А лучше бы срезало шпонку, — подумал Илья, — или бы забарахлил мотор». Илья скосил глаза на своих огольцов — сидят птенцы, рты до ушей, глазенки блестят… Уже и Три Брата видны: один к другому гольцы в закатном солнце купаются. Вряд ли до базы засветло дотянем. Илья приподнялся, разглядывая из-под руки берег.
— Ну, что, братва, бросим якорь?! Как бы не пропустить жор. Покидаем на мушку?
— Покидаем, — дружно отозвалась команда. Илья выбрал в излучине затишье и направил лодку в бухточку. «Крым» носом раздвоил красный тальник и мягко уткнулся в намытый ил. И сразу зазвенел, заклубился комар.
Илья первым делом сигаретку в зубы и — собирать плавник. Мальчишки — за удочки. Илья развел костер, нарвал свежей травы, прикрыл огонь. По берегу потянулся едкий ржавый дым. Илья докурил «ароматную». А вот Марья терпеть не может ароматные сигареты. Илье они нравятся — основательный табак, ну и что, что дешевенькие, крепкие зато. Илья заложил руки за голову и повалился в мягкую шелковистую траву осенец. Острия Трех Братьев горели, светились в синеве неба. Какое небо голубое. Мерцающая точка вспыхивала в небе и все росла, и вот уже у самой воды мелькнул из комка крест — птица подрезала крылом вспененный бурун и свечой ушла в небо. Илье показалось, что его даже ветром обдало. Да это же каменный стриж. Ишь, как душа просит высоты. Стриж растопырился в небе. Что они там едят? А вот интересно, кто может сравниться с каменным стрижом? Ласточка? Не может. Разве что сокол. Пожалуй, ему такое тоже недоступно. С норным стрижом он справится. Илья сам не раз видел, как сокол хватал стрижа на лету. Но каменного — не-ет. Каменного от норного стрижа сразу отличишь. Если они, скажем, сидят на проводе высоковольтной линии, то норный видится точкой, каменный — запятой. И нагрудники у них разные, норный — в белом застиранном; каменный — в бронзовом с отливом, и накидка у каменного черная с острыми длинными разлетами; у норного тоже черная, но обдергайка, зато не мешает ему и на землю садиться и побегать по влажному песку у кромки воды. А вот каменный стриж лишен этого удовольствия. Стоит ему сложить крылья, как они длиннее оказываются, тут уж и шагу по земле не ступить. Вот почему каменный и живет под облаками на голых скалах. Приклеит свой домик-чашечку к отвесной скале, а сам целый день на крыле носится. Возвращается к ночи. Сам в чашечке, а накидка наружу. И из «домика» он выходит кувырком через голову. Толкнулся крылом — и в небе. Так каменный стриж никогда и не узнает, как ходят по земле. Вот ведь как устроено в природе, размышляет Илья. А вот рябчик, как только вылупился из яйца, так и полетел, еще скорлупа на голове. У глухаря, наоборот, пока выводок станет на крыло, вечность пройдет, все лето копылуха пасет цыплят.
Снежного барана что-то не видно. Куда девался баран? Неужели кто, словчив, ухлопал? Не должно бы. У кого поднимется рука на такую красоту. Илья увидел снежного барана в седловине между «братьями». Присмотрелся. Казалось бы, совсем голая гора и то краски поменяла, вот там, где забурели пятна, — карликовая березка, а где посветлее плешинки — ягель, а еще повыше — там весной-летом одним цветом — голо, как яичко.
Илья прикинул глазом, какой же из «братьев» повыше ростом, и вдруг почти на самой макушке увидел рогача. Даже на душе оттеплело. А где же семейство? Ни баранихи, ни баранчиков-шустряг. Прошлый раз, когда возвращался Илья с рыбалки, то врасплох застал семейство. Лодка шла под самым берегом, и вдруг сверху посыпалась земля. Поднял голову Илья: два серых клубка метнулись к камню, уставили острые, как шильца, рожки и замерли. Илья заглушил мотор. До чего же баские, чертенята. И чуть выше родители выщипывают из расщелин зверобой. И как только держатся на такой круче? Илья тихонько сплавился — пусть ужинают спокойно…
А Снежка скрылся за каменным уступом. Илья приподнялся на локте, посмотрел на воду. Его мальчишки стояли с удочками, замерев над поплавками. Сизое облачко комарья зудело над их головами.
— Ух, вы, — Илья сорвался с места и побежал к лодке. Достал флакон с диметилфталатом и — к ребятам.
— Вот мы уж их!..
— Ну, папка! Спугнул. Клевало же.
Илья покрутил головой.
— Жора не будет. Глухо дело, парни, не будет клева. Роса упала, не жди. Повернем-ка домой, а?! Поехали, рыбаки, не будем терять время.
— Ну, папка!
— Если распогодится, по утрянке и прикатим. Долго ли нам — двадцать лошадей в упряжке, и поехали. Смотрите, как затягивает, — мотнул Илья подбородком, хотя на небе было ясно и только с одного краешку, словно комки ваты, висели облака. — Поехали, братва, покуда еще солнышко светит.
Ребятам нравился отец. На равных, как рыбак с рыбаками…
— Только завтра обязательно, ладно, папка?!
— Какой разговор. Сматывайте удочки.
От этого решения Илье полегчало. Он тут же вывел из бухточки лодку, развернул, поставил носом по течению и, как только пацаны забрались в лодку и уселись на переднее сиденье, дал газ. Дрожит чешуйчатыми бликами речка. Солнце скатилось за гору, нахлобучились сумерки. Где-то совсем рядом захлопали в ладошки. Это выводок крахалей. Птицы знают — на черной воде они неуязвимы.
Речка круто повернула на север и в прорезь между скал последний раз глянуло закатное солнце. Все уживается в одной воде: красное, белое, черное, — и нет разлада. Не то что у него, у Ильи… Лодка стремительно перебегает от переката к перекату, навстречу встают наполовину срезанные туманом гольцы. Темная, густая, и оттого она кажется липкой, вода поступает с обеих берегов.
И тут под кормой затарахтела, загрызла днище галька, неистово взревел мотор. Срезало шпонку, ясное дело. Так и есть — Тещин Кадык. Надо было правее взять, обогнуть косу. Ильи поднял голенища сапог и спрыгнул в воду. Лодка сразу пошла на плаву. Илья подталкивал ее к берегу, матросы помогали веслами.
— Ну вот, мужики, и приехали, хотели засветло добраться — не вышло, — отдуваясь, сказал Илья, когда лодка ткнулась в берег. — Одним словом, солнце село, в тайге ночь поспела, никуда от этого не денешься. Осень. Ну, дружная команда, первым делом дрова, костер. Как обычно! Рыбак душу не морит, рыбы нету — чай варит.
Скоро на берегу запылал костер, заплескалось у берега его кроваво-красное отражение. «Можно вполне лучить», — подумал Илья, но не двинулся с места.
— Ну, папка! Давай бери ложку.
— Ешьте, ешьте, я чайку попью, у меня что-то аппетит разрегулировался, вроде болтик выпал. Ешьте и в нору. — Илья поднялся, сходил к лодке, принес спальник.
Ребята дружно скребли сковородку, а когда остался клинышек — треть тушенки, отложили ложки. Сбегали за кусты и — в мешок. Илья налил кружку и оставил студить. Лес хоть и сильно замутнел, но еще различались стволы отяжелевших берез. Ночь полностью взяла берега, топила и ближние гольцы, звенела опавшим листом. «Давно ли, кажется, на прошлой неделе, было хоть всю ночь собирай иголки», — то ли досадовал, то ли восхищался Илья. Он не заметил, как и ночь кончилась. Хмарь сползла, обнажила гольцы и затаилась в распадках под крутым яром.
А когда по шаткому настилу из хвои и листьев солнце начало переправу через речку, Илья разбудил мальчишек.
— Слушай мою команду. Слева на борт.
— Ну, папка? Уже!
Мальчишки едва шевелились. Илья помог собрать спальники, чайник, ложки, кружки, сковородку. Сели в лодку.
