Виктор Стариков - Звезда победы
— Другие рады, что все у них дома, а ты его на войну шлешь?
— Разве я шлю его? — обиделась жена. — Думаешь, легко мне? Да ведь нужно… А ему тяжело и стыдно. Все его товарищи и друзья в армии. Вон и в народе нехорошо говорят: его не берут потому, что отец — начальство в доменном и сына возле себя держит.
— Дураки говорят, а ты их слушаешь, — рассердился Семен Семенович. — Всех не переслушаешь. Нужен он мне на заводе, — заключил мастер.
Клемёнов видел, что дети, даже став взрослыми, остаются, как в детстве, ближе к матери, чем к нему. Во всех трудных случаях они прежде обращаются к ней, а уж потом к нему. Умела жена слушать их и понимать лучше, чем он. Даже у Степана завелись с ней какие-то секреты. Ей же Зина показывала письма, которые присылал с фронта Сергей Иванович. Семен Семенович немного даже ревновал жену к детям.
Ударили крепкие уральские морозы. Туман стоял над побелевшим городом, и сереньким, тусклым и коротким дням, казалось, не будет конца. Окутанные плотным туманом домны шумели особенно тревожно. По ночам огни завода, затянутые плотной пеленой, вдруг возникали в темноте. С перебоями поступали кокс и руда, выходил из строя водопровод. Обмораживались люди и выбывали с работы.
Все домашние заботы у Семена Семеновича отошли на задний план. При редких встречах с Степаном мастер даже забывал спросить его, как у сына идут дела на строительстве. А уж делами Владимира и Зинаиды он и вовсе не интересовался. Завод отнимал у Клемёнова все время.
И в эти самые беспокойные дни Владимир вздумал напомнить о своем желании уйти в армию. Мастер даже огрызнулся на сына:
— А завод — не фронт? Вот ты какой непутевый… Люди работают, себя не жалеют. Все думают, как бы побольше для фронта сделать, а ему, видишь ли, тут не место. Тут тоже военный фронт и не легкий.
Семен Семенович не заметил, как с приездом Степана все дети особенно сдружились. Теперь не так уж разительна была между ними разница возрастов. В те вечера, когда Степан бывал дома, дети все собирались вместе и могли просидеть чуть не до рассвета. Но старший оставался старшим, он стал поверенным и советчиком младших.
Степан знал, что Владимир рвется на фронт. Ему было жаль брата, но знал он упрямство и твердость отца и не решался на разговор с ним. Да и понимал, что по-своему отец прав — Владимир нужен на заводе.
Но как-то Владимир и сам заговорил об этом с братом.
— Так я и буду всю войну на заводе сидеть, Степан? Почему я должен тут сидеть, когда все воюют?
— Положим, тут тоже люди нужны.
— А тебя не беспокоит, что ты остался в тылу?
— Меня? Если бы кто другой спросил, то и отвечать бы не стал. А тебе отвечу. Очень хотел пойти на фронт. Я — строитель, мог бы пригодиться в инженерных войсках. Просил об отправке на фронт еще в первые дни войны. Но у меня положение было трудное. Я отвечал за строительство завода, потом за эвакуацию оборудования и уничтожение зданий. Меня не всякий мог заменить. Я не видел за собой право решать, где я сейчас нужнее, я мог только выражать свое желание. Мною распоряжалась партия, я привык подчиняться ее решениям. Решили: сейчас мое место на строительстве — это мой фронт. Вот я и приехал сюда. Скажут: нужен фронту — поеду на фронт. Вот ты и спроси себя, имеешь ли ты право сам решать этот вопрос.
— Я решил, но не пускают.
— Не пускают? Отец?
— Он. Да и начальник цеха возражает. Просил партийный комитет помочь — отказались.
— Значит, у них есть основания отказывать тебе.
— А я своего добьюсь.
— Ох, нет у тебя еще настоящей выдержки. Ты сколько времени кандидатом?
— Полгода…
— Все понятно… Смотри, кандидатский стаж тебе нужно выдержать. Парторг о твоих настроениях знает? Намял бы я тебе бока, приучил бы к дисциплине. С ней шутить нельзя.
Владимир помолчал. Вот так же частенько молчал отец, прежде чем принять решение.
— Спасибо, Степан, — горячо сказал он.
— За что же меня благодарить?
— За хорошие советы. Ведь я думал самовольно сбежать с завода. Уж все и подготовил. Но на фронт я все же поеду, только с разрешения, — и он лукаво усмехнулся.
Зинаида, молча слушавшая разговор братьев, вдруг встала и подошла к столу. Лицо ее было взволнованно. Степан с удивлением смотрел на сестру.
— Степан, — сказала она звенящим от напряжения голосом, словно не могла совладеть с своим волнением. — А мне что делать?
— А разве ты ничего не делаешь?
— Обучаю мальчиков и девочек музыке? Какая же от этого польза войне? Этим я и до войны занималась. Ведь война же идет! А что у меня изменилось? Работаю на своем месте, не голодаю, не холодаю. Да отец в сотни раз благороднее меня. Он же из сил выбивается, а работает, ни на что не жалуется. Вот рядом с нами живет приезжая женщина инженер-конструктор. Она пошла в столовую работать подавальщицей. Она и то больше пользы приносит, чем я — кормит рабочих. Ведь не легко ей, инженеру, работать подавальщицей. Зато другая женщина, физически более сильная, пошла работать на завод.
— Какая глупость, — досадливо произнес, поморщившись, Степан. — Эта твоя инженер-конструктор пошла в столовую не из высоких побуждений, а из-за мелкого и корыстного расчета. Уверен, что столовой заведует какой-нибудь ее близкий знакомый. Там, наверное, воровство идет отчаянное… — Он брезгливо пожал плечами. — Я у себя тоже нашел в столовой таких идеалистов. Думал отдать под суд, а потом послал в цехи работать. Она конструктор? Вот я и заставлю ее на заводе работать. Завтра же это сделаю.
— А меня ты где заставил бы работать?
— Тебя я вернул бы к мальчикам и девочкам, — шутливо сказал он. — Да заставил бы почаще концерты устраивать для матерей. Пусть видят, как их дети учатся.
— Не шути, Степан. Для меня это очень и очень серьезно.
— А я не шучу. Володьку я понимаю, а тебя, извини, нет. Ты любишь музыку? Веришь, что война закончится нашей победой? А коли так, мы все обязаны думать о послевоенной нормальной жизни. В ней нужны будут нормально образованные дети. Так вот для этого и работай. А есть и более близкие цели. Все матери твоих учеников работают на заводах по десять-двенадцать часов без выходных дней. Дети остаются одни, присмотра за ними почти никакого нет. Отвлеки их от улицы, займи. Может быть, среди них есть и одаренные ребятишки. Помоги им узнать себя. По-моему, воспитание — одно из благородных занятий. Ну, а уж коли у тебя остается много свободного времени и мучаешься ты всякими пустяками, — пойди в госпиталь. Там нуждаются в сиделках. Но я думаю, — он помолчал, что-то соображая, — будет лучше, если ты просто увеличишь часы занятий с ребятами. Займись школьниками моего завода. Организуй в нашем поселке музыкальную школу. Беспризорны ребятишки сейчас, сколько неприятностей матерям доставляют. Тебе многие благодарны будут, всю жизнь тебя будут помнить. Вот тебе и дело.
— Спасибо тебе, Степан, — повторила Зина слова брата.
Он засмеялся.
— Опять спасибо… Милые вы мои чудаки… Организуешь школу?
— Попробую.
Зину увлекла мысль о музыкальной школе на строительстве. Она разузнавала, где можно достать инструменты, искала преподавателей, ноты. Хлопот оказалось гораздо больше, чем она думала. У Зины совсем не оставалось свободного времени.
А Владимир упрямо осуществлял свою мечту уехать на фронт.
В один из дней Семен Семенович вернулся с завода в встревоженном состоянии и первым делом спросил, дома ли Владимир.
— Значит уехал. А! Уехал! Ведь как хитро всех обошел. Окрутил Василия Яковлевича. Ну, пусть он на себя пеняет, разжалобился.
Никто ничего не понимал. Владимир сутки перед этим работал на заводе, помогал в ремонте на доменной печи. Домой так и не появлялся. Все думали, что он еще на заводе.
Семен Семенович рассказал, что начальник цеха был сутки вместе с рабочими. День был морозный, все перемерзли. Когда закончили ремонт, начальник цеха пригласил всю бригаду в столовую и распорядился выдать водки. Выпил вместе с ними. Охмелел, и в это время к нему подсел Владимир и начал уговаривать отпустить его с завода, снять с него бронь. Начальник цеха сначала упрямился, потом смягчился и сказал, что пусть он к нему завтра зайдет. «А зачем откладывать?» — спросил Владимир и протянул заявление. Начальник цеха сам не знает, как его рука подписала разрешение на уход с завода. Владимиру же только этого и надо было. Не заходя домой, он отправился в военкомат, где у него сидит приятель. Все было мигом устроено.
Где теперь Владимир? Верно уж едет в поезде. Даже домой не решился зайти.
Весь вечер Семен Семенович был молчалив. Несколько раз прошел мимо дочери, но ни слова не сказал ей. Он словно томился и не находил себе места в комнатах. Пришел Степан, но и он не разговорил отца.
Семен Семенович думал о сыне. Как ошибся он во Владимире, считая его за пустого человека. Вот нашел он в себе силы уйти из дома на фронт, ни с кем не советовался. Значит, есть во Владимире такое, по чему он меряет свою жизнь, сам намечает путь, по которому должен итти.
