Владимир Христофоров - Деньги за путину
Вместе с отгулами и отпуском за три года у него собралось достаточно времени, чтобы и на путине поработать, и чтобы еще с месяц-полтора погулять в Москве. Это было давней мечтой Витька — одеться с иголочки и испытать все блага и радости большого столичного города. Он и видел себя в белоснежном костюме рядом с умопомрачительной брюнеткой. Вот они бродят по зоопарку, вот сидят в лучших ресторанах, разъезжают в машинах… Витек выдает себя за моряка. Любовь к морю, кстати, у него давняя. И хотя он служил в танковых частях, после демобилизации ходил только в тельняшке, рассказывая всем о службе на подводной лодке, описывал в красках первый в мире переход подо льдами Северного Ледовитого океана.
Вообще Виктор Варфоломеев по какому-то странному своему складу характера любил всегда выдавать себя не за того, кем он был.
…Витек пошевелил черными губами:
— Жарко… аж сера в ушах плавится…
Савелий наклонился.
— Терпи, старина, скоро будем в больнице. Там помогут.
— Сын поварихи и лекальщика… На полтанго вас, мадемуазель… И потом памятник из силикатного кирпича… Ах, вот теперь хорошо, еще воды, вот сюда, на живот. Ох, теперь хорошо…
Витек бредил.
В больнице врач сказал, что, возможно, потребуется кожа. Но пока не ясно.
Возвращались затемно. Шелегеда не проронил за весь путь ни слова, только когда катер ткнулся в берег, произнес раздельно:
— Деньги… за путину.
Никто не спал. Катера, натворившего столько бед, уже не было, его отбуксировали в порт.
— Ну что, гладиаторы? — сказал в полной тишине Шелегеда и провел рукой по губам. — Завтра или послезавтра будет план. А значит — деньги. Последние пять процентов — в тройном размере. Если бы не Витек, не было бы ни тройных, ни одинарных… — Шелегеда в нерешительности почесал затылок. — Тут другое. Витьку оплатят по вчерашний день. Вот в чем дело.
— И речи не может быть, — махнул рукой Анимподист. — Отработаем за него.
Корецкий уныло рассматривал свои ногти.
— Конечно, — откликнулся Савелий. — Правда, Антонишин? — Тот в знак согласия крутнул шеей.
Оставшиеся два дня работали сосредоточенно, молча: переборка — морозильщик — переборка. Пришел помогать Нноко. Чаквария сказал, что Варфоломеев пришел в сознание.
В день выполнения плана полагается в бригаде устраивать небольшой традиционный ужин. Но никто даже не заикнулся об этом.
Еще один день ушел на снятие невода, перевозку всего имущества в колхоз. На следующее утро договорились встретиться у больницы.
Пришли все, кроме Корецкого. Никто его не видел весь последующий день.
Покурили у больницы, притихшие и грустные, каждый по-своему представляя обожженного, забинтованного с ног до головы Витька — этого никогда не унывающего хохмача в матросской тельняшке.
— Деньги за путину, — произнес, о чем-то своем думая, Шелегеда. — Запомнятся кой-кому эти денежки, ох запомнятся!
— Может, на следующую путину соберемся? — предложил Савелий. — Опыт, так сказать, да и сработались, притерлись.
Шелегеда положил ему руку на плечо:
— Запомни, сынок: редко кто из вашего брата сезонника приходит на путину второй раз подряд. Открою вам один секрет — если уж решили заработать, подрядитесь горторгу собирать грибы. Дело верное и не пыльное.
— А сам чего же?
— Сам? — Шелегеда посмотрел вдаль, где, словно аисты, застыли стрелы портальных кранов морского порта. — Бабье это дело, грибы…
— Точно. Старатели — во где гребут! — ляпнул Савелий.
— Чего это тебя, Савелий, на деньги потянуло? — не выдержал Антонишин. — Зачем они тебе, холостяку?
— Жадность обыкновенная, — равнодушно сказал Шелегеда. — Когда их нет, вроде бы так и надо. Стоит появиться — давай еще, еще… По себе знаю. У старателей один мой кореш уже пробовал лопатой грести. Дурачок! Это не рыбалка: там все четко — есть, нет металл, а вкалывать надо от и до. И не один сезон, и не два — если уж ты решил заработать… — Шелегеда смерил взглядом Савелия и усмехнулся. — Там, сынок, гладиаторы нужны не в засушенном виде. Да чтоб карман оттопыривался от всяких корочек — прав и дипломов на все случаи жизни. Так что не рыпайся, а преспокойненько щелкай себе «Салютом».
Шелегеда нервничал, и причиной этому был несчастный случай с Витьком. Жаль парня, да теперь хоть кричи — ничем нельзя помочь.
Неожиданно подкатил колхозный «газик».
— Ищу вас, рыбаки, — крикнул шофер в полуоткрытую дверцу. — Всем к Чакварии. Срочное дело! — Машина обдала стоящих пылью и умчалась дальше.
— Что еще за дело? — недовольно процедил совсем уже злой Шелегеда. — Пошли.
— Может, расчет получить? — наивно предположил Савелий.
— Держи карман шире! За расчетом успеешь пооббивать пороги бухгалтерии — там не любят спешить.
Чаквария усадил всех шестерых, расспросил о здоровье, настроении.
— Да не тяни за душу, инженер, — не выдержал бригадир.
Чаквария протяжно вздохнул, тронул усы:
— Сегодня на рассвете начался третий ход кеты.
— Ну и что? Мы свое дали.
— Не буду вас агитировать, ребята. Тем более вас, — он кивнул сезонникам. — Но просьба ко всем шестерым. На втором неводе завал, людей не хватает, а до плана еще — ой-е-ей! Если поможем им, тогда они, освободившись, вытянут третью бригаду. Конечно, ребята, я понимаю — отпуск, планы, все такое прочее. Не настаиваю, но где взять опытных рыбаков — ума не приложу. Конец лета, все сейчас брошены на подготовку жилья к зиме, строительство кораля.
Чаквария вытер лицо и уставился в лежавшую на краю стола пепельницу. Все молчали. Первым заговорил Анимподист:
— Втроем управимся, чего там. Сезонники пусть гуляют, они не наши, не имеем права их задерживать.
— А какое право имеешь ты говорить за меня? — взорвался Шелегеда. — Меня, может, наизнанку выворачивает от этой путины. Может, я невода видеть даже не хочу. Я завязал — хватит! На веки вечные! Чтоб меня еще раз на путину — не-е-т…
— Тише, тише, товарищи! Не горячитесь.
Приподнялся Омельчук:
— Николай Захарович, извините, нам можно идти? Вы уж тут сами. Все свои, так сказать. А мы, как тут было сказано, чужие…
Лицо Шелегеды побледнело. Не поднимая глаз, он раздельно произнес:
— Дорогой товарищ Омельчук, насколько я понимаю, ты еще числишься в моей бригаде. Пока еще тебя никто не отпускал. Как решим, так и будет!
Омельчук обиженно пожал плечами:
— Сами же сказали. Я молчу — решайте.
Анимподист поднял руку, требуя внимания:
— Не базарьте вы, ради бога! Шелегеда просил говорить каждому за себя. Пожалуйста. Я лично не хочу позора на свою голову. Да меня в колхозе перестанут уважать. Такого нельзя придумать, чтобы Дьячков не помог Татаринову или Генерозову. Как мне потом им в глаза смотреть?
Шелегеда взорвался:
— А я? Я, ты думаешь, людям смотрю в задницу? Ладно, — он рубанул воздух рукой. — Как будем делить деньги?
— А никак, — просто ответил Чаквария. — Помочь сделать ребятам план — это равносильно помочь им заработать, как заработали вы.
— Ну дела-а, — протянул Шелегеда. — Интересно, стал бы мне на таких условиях помогать тот же Татаринов?
— Ты что, забыл? Они же вернули квитанции за снятый в твоем неводе улов.
— О Генерозове речи нет. Это человек, каких еще поискать! Вот ему я готов пахать день и ночь. Он, а никто другой, помогал мне хибару строить, печь сложил…
— А если бы не помог, не сложил печь?
Шелегеда на мгновение задумался, мотнул головой:
— Все равно бы ему не отказал.
— Вот так и надо относиться к каждому, как ты к Генерозову, как Генерозов ко всем людям, — произнес Чаквария.
— Далеко еще до этого.
Шелегеда в раздумье барабанил пальцами по столу. С самого начала, когда Чаквария заговорил о помощи, он понял, что от этого никуда не денешься, — помогать придется. События минувшей путины связали — хотели они этого или не хотели — все три бригады. И это не могло не отразиться на внутренней борьбе, которая происходила все эти дни в Шелегеде. Но в нем еще не выбродило то единственное ощущение восприятия окружающего мира, которое ломает даже давно сформированный характер, открывает новые душевные горизонты и глубины. Он вдруг спросил:
— Да, что там у Татаринова с катером? Слышал, муфта полетела? — Он умолк, потом добавил: — Может, наш БМК понадобится? Как, Слава?
Фиалетов потер ухо:
— Наш-то тоже не шибко. Коробку надо перебрать, то да се…
— Не прибедняйся, старина. Катер у тебя как дамские часики.
Анимподист улыбнулся и облегченно вздохнул:
— Когда выходить?
— Сейчас. Переодевайтесь — и сюда. Правда, шторм, но, может, утихнет.
— Вы, ребята, идите по домам к своим женщинам, — беззлобно сказал Шелегеда. — Мы сами управимся.
Поднялся Савелий:
