Кэндзабуро Оэ - Избранное
Именно на Инаго Такаки возложил миссию взыскать с сил самообороны долг в виде инструктора.
— В течение ближайших четырех-пяти дней, особенно в субботу и воскресенье, подумала я, они обязательно появятся в Синдзюку, чтобы развлечься, поскольку там, где их обучают, никаких развлечений нет. Я и на вокзале в Синдзюку ждала, и слонялась недалеко от их казарм — все без толку. Наверно, потому, что казармы их почти в самом городе, и им приказали строго соблюдать дисциплину. Один солдат, правда, окликнул меня, но я с первого взгляда поняла, что он не подходит — болван болваном. Если бы я привела его в Союз свободных мореплавателей и мы спросили у него, как нужно обращаться с винтовкой, на следующий же день это стало бы известно всем солдатам сил самообороны во всей Японии. Наблюдавший со стороны Тамакити тоже сказал, что у человека с таким тупым лицом учиться владеть винтовкой просто стыдно. В конце концов мне пришлось пойти туда, где солдаты упражняются на музыкальных инструментах. Спортивная площадка, на которой обучаются солдаты сил самообороны, обнесена проволочной сеткой, так? А напротив — спортивная площадка пивной компании и раздевалки. Через раздевалку я прошла на эту спортивную площадку и нашла местечко, откуда лучше всего видно, как солдаты учатся играть на музыкальных инструментах. Спортивная площадка пивной компании — насыпная и сильно возвышается над местностью, а если спуститься с нее вниз, к каналу, похожему на тихую речушку, за ним сразу начинается проволочная сетка. Там территория сил самообороны. Когда придут спортсмены пивной компании, они наверняка начнут приставать, подумала я и устроилась на склоне, в самом дальнем углу площадки. Там росла трава. На толстых зеленых с краснотой стеблях были узкие длинные листья, а сама верхушка — как сжатый зеленый кулак, но стоило его разворошить — там тоже листья. И такой мягкой, податливой травой зарос весь склон — когда я села, она доходила мне до груди.
Это была, конечно, чумиза; в это время года она еще мягкая и нежная, подумал Исана и стал объяснять душам деревьев и душам китов. Но очень скоро она вымахает высотой с хороший кустарник, станет твердой и колючей, а когда зацветет, еще и неприступно злой — сесть на нее будет совершенно невозможно. А разве мало людей заболевало от ее пыльцы астмой? Наверно, там рос еще и гречишник, красные стебли и зеленые листья которого уже начинали терять мягкость. Такая трава буйно разрастается в заболоченных низинах, не то что деревья.
— Первый солдат, которого я увидела, топая направлялся ко мне, играя на трубе. Его взяли, наверно, в военный оркестр только за то, что по росту он подходил огромной трубе; отбивая ритм на самых басах, он топал в мою сторону. Ну точно носорог. Я пригнулась к траве и следила за ним: казавшийся все выше и выше солдат с грохотом приближался ко мне, вышел за пределы площадки и подошел вплотную к проволочной сетке. И стал мочиться, повернувшись прямо в мою сторону. Мочился долго, сосредоточенно. Я рассмеялась. Солдат вскинул голову и увидел меня. Он уставился на меня, оставаясь в прежней позе. И при этом его круглые глаза на круглом лице серьезно и неотрывно смотрели на меня. Я снова рассмеялась. Неожиданно он разозлился и, не поправляя штанов, точно собака, ловко поднырнул под проволочную сетку и, топая, подошел прямо ко мне. Лицо у него было багровое. Мне даже показалось, что он тронулся, Он меня изнасиловал.
— А ты не пробовала бежать, сопротивляться?
— Это еще зачем? — спросила в свою очередь Инаго.
— Ну, видишь ли…
— Солдат тоже думал, что я буду убегать или сопротивляться, и наотмашь ударил меня прямо по шее. Когда он валил меня на землю, я чуть не задохнулась. И даже повалив, все боялся, что убегу. Будешь сопротивляться, убью, шлюха! — шипел он. А когда вставал, ширинка у него была в крови. Это потому, что он грубо обошелся со мной. О-о, о-о, взвыл он, испугался, видно. Колготки подарю, юбку подарю, говорит, а сам плюет на ладонь и старается стереть кровь. И все время воет: О-о, о-о…
Кровь никак не стиралась, и он, бессильно опустив руки, причитал без конца. Потом как заблажил: ты заявишь в полицию? Хочешь идти в полицию — иди. Я и вправду такое натворил! И опять начал выть: О-о, о-о — просто не верилось, что кто-то еще на белом свете может блажить таким голосом. Подожди пять часов. Всего пять часов. За это время я все, все улажу. А ты через пять часов приходи в раздевалку, и мы там поговорим. Я заранее проберусь на спортивную площадку и открою тебе служебный вход. Я и раньше встречался уже там кое с кем. Решив за нас двоих, солдат вынул из заднего кармана брюк солдатский билет, бросил его мне на колени, сбежал вниз по склону и, не прекращая выть, о-о, о-о, подлез под проволочную сетку. Так он и убежал, топая, ни разу не обернувшись. Каждый раз, когда он наклонялся, чтобы посмотреть на испачканную ширинку штанов, труба, которая висела у него через плечо, оттопыривалась вбок…
— Он так растерялся и все время выл о-о, о-о, оттого что до крови поранил тебя?
— Нет, наверно, решил, что ему попалась девушка. Почему бы он тогда так испугался? — ответила вопросом на вопрос Инаго. — В семь часов через служебный вход, который в самом деле был открыт изнутри, я прошла на спортивную площадку пивной компании, приблизилась к раздевалке и увидела при свете полной луны солдата, стоявшего, прислонившись к дощатой стене. Я пришла одна, и это его успокоило. Правда, чтобы он меня не убил, за оградой стояли Тамакити и Бой и наблюдали. Приближаясь к солдату, я вдруг подумала: ведь я могу сделать так, что все перевернется, и этот солдат, который выл о-о, о-о, не только перестанет страдать, но и получит огромное наслаждение. Думая так, я почувствовала, что во мне разливается бесконечная доброта, в которую даже самой было трудно поверить.
Свет полной луны поглощали густые заросли гречишника вокруг спортивной площадки и территории сил самообороны, густые заросли чумизы, примятой Инаго и солдатом. Красная спортивная площадка, казалось, возносится вверх из огромной черной бездны. Всем своим нутром Инаго услышала призыв: Будь доброй! Будь доброй! Если ты можешь быть бесконечно доброй, то будь такой доброй! Инаго шла, чуть встряхивая головой, чтобы освободиться от шума в ушах; теперь она уже могла ясно рассмотреть выражение лица солдата, прислонившегося к дощатой стене раздевалки.
— Я остановилась в метре от него, и вдруг он исчез за дощатой стеной. Оказывается, он стоял у двери и, надавив ее спиной, отступил в раздевалку. Я сделала еще два шага и оказалась у входа, тут из тьмы протянулись руки и втащили меня внутрь. Руки солдата крепко обняли меня, не давая шелохнуться. Откуда-то сверху на меня шел запах тоника и били упругие струи выдыхаемого солдатом воздуха. Дыхание у него могучее — он ведь трубач. Мы помолчали, потом солдат сказал громко: я решил покончить с собой! Я подумала, что он и вправду еще раз изнасилует меня, а потом или повесится, или размозжит себе голову из винтовки. Я стала говорить ему, что все забуду, что отдам ему солдатский билет, а он и не слушал.
Солдат еще крепче сжал в темноте Инаго, повалил на свернутый пыльный брезент, пропитанный запахом пота и гуталина. Он снова силой овладел ею. Длилось это долго. Еще и вправду покончит потом с собой, думала Инаго. Она была в отчаянии от того, что не находит нужных слов, чтобы отговорить солдата от самоубийства, сделать его своим другом. Вдруг она услышала, что кто-то крадучись подошел к раздевалке.
Хорошо, хорошо, запела Инаго притворно сладким голоском. Шорохи за стеной прекратились. Но она продолжала повторять: хорошо, хорошо, эти притворные слова еще больше распаляли солдата. Во тьме звучал голос: ты добрая, ты бесконечно добрая. Наконец все кончилось. Она молчала, но знала, что теперь между солдатом и ею возможен спокойный разговор и торопиться нет нужды…
— Мы до утра занимались этим, поговорим немного, потом снова… Теперь солдат — мой друг. Он будет помогать Свободным мореплавателям.
В тот же вечер перед убежищем раздался сигнал мотоцикла, и когда Исана с Дзином выглянули в бойницу, то увидели, как могучего сложения мотоциклист с Инаго на багажнике промчался рядом с вишней, чуть не задев ее, потом резко повернул, выскочил на дорогу и, подпрыгивая, умчался на полной скорости. Инаго, раскачиваясь из стороны в сторону, как тяжелый цветок на тонком стебле, крепко уцепилась за мотоциклиста и даже не взглянула на них.
Глава 12
ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
Как раз в то время, когда Союз свободных мореплавателей подыскивал место для занятий с солдатом сил самообороны, возлюбленным Инаго, Исана получил от жены телеграмму с просьбой позвонить ей. Исана, подумав, что, наверное, умер Кэ, стал внимательно слушать радио, но в последних известиях о смерти Кэ не сообщали. Если Наоби хочет сообщить не о смерти Кэ, а о чем-то другом, то, конечно, лучше всего забыть о телеграмме. Только вот неплохо бы посоветоваться с ней о месте для занятий Союза свободных мореплавателей, подумал Исана и пошел на вокзал позвонить по телефону-автомату.
