Евгений Петров - Том 5. Рассказы, очерки, фельетоны
– Сознаюсь, – прошептал арестованный и махнул рукой.
Гусь ожил.
– Вот и великолепно. Я так и зная, что вы сознаетесь.
Гусь торжествующе посмотрел на меня. Арестованный встал и покосился на дверь.
– Мне можно идти?
– Постойте! Где же доски?
– Да вы ж, товарищ начальник, знаете, а мы не можем знать, потому мы такими делами не занимаемся.
– Да ведь вы сказали – «сознаюсь»?
– Не могу знать.
Гусь вскочил и треснул кулаком по столу.
– Какого ж черта ты мне морочил голову столько времени?
Вежливый арестованный молчал.
– А? Как вам нравится этот фрукт? – спросил меня Гусь.
Гусь взял лист бумаги и обмакнул перо в чернила.
– Ну-с, Сердюк, теперь мы приступим к официальной части допроса. Как твоя фамилия?
– Моторный.
Я взглянул на Гуся и ужаснулся. На его лице прыгала ядовитая усмешка. Он прошипел:
– Что? Вы говорите, то есть, вернее, вы выдаете себя за Моторного? Так я вас понимаю?
Арестованный стал на колени.
– Ваше сия… Господин товарищ начальник… Ей-богу… – Он перекрестился. – Я Моторный. Павло. Хоть всю деревню спросите. Сердюк Васька в одной камере со мной сидит. Что самогонку гонял – это верно. Было такое. Сознаюсь. А воровать – никак нет… Не решаюсь… – Он зарыдал.
Гусь прогулялся вокруг стола и стал насвистывать: «Во Францию два гренадера»… Моего взгляда он избегал.
Когда арестованного увели, Гусь закричал в пространство:
– Дежурный! Приведите Сердюка! Для допроса. Понимаете? – Сер-дю-ка!!!
Я вышел на носках.
1927
Семейное счастье*
К дому № 6, что по Козихину переулку, с двух противоположных сторон приближаются два совершенно различных по виду человека. А так как дом № 6 является местом действия предлагаемого вниманию читателей рассказа и приближающиеся к дому люди суть герои этого рассказа, автор пользуется случаем для того, чтобы познакомить читателя с вышеозначенными героями, пока они не успели еще столкнуться в подворотне.
Абраша Пурис носит очки и отличается стойкостью характера. Если разбудить Абрашу ночью и спросить его, что такое капитал, – Абраша бодро сядет на постели и ответит на этот ехидный вопрос лучше самого Богданова, популярного автора той самой политэкономии, которую Абраша любит больше всего на свете. Абраша Пурис – светлый идеалист. Он может целый день ничего не есть, и не потому, что у него нет денег, а потому, что принятие пищи – очень хлопотливое дело, в особенности если оно связано с хождением в столовку. Идет Абраша по улице быстро, натыкаясь на прохожих и ежеминутно рискуя попасть под колеса автомобиля. К груди Абраша прижимает столбик толстых книг, придерживая их для крепости подбородком. Под мышкой у Абраши пачка газет, которые рассыпаются. Случается это обыкновенно в самом центре какой-нибудь большой и шумной площади. Чтобы спасти газеты, Абраша осторожно ставит книги на мостовую и начинает гоняться за газетами, как хлопотливая хозяйка гоняется за курицей для того, чтобы ее зарезать. Наконец Абраша подбирает газеты, спокойно свертывает их в тугую пачку и, зажав ее правой рукой, пытается при помощи свободной левой и подбородка поднять книги и установить их на груди. На помощь Абраше приходят нетерпеливый шофер ближайшего автобуса, постовой милиционер и несколько добровольцев из публики. Прижав книги подбородком, Абраша лепечет своим спасителям слова благодарности и со сбившимися на нос очками смело отправляется в дальнейший путь, расталкивая прохожих, спотыкаясь и пугая ломовых лошадей. Абраша очень худ и черен. Его кожанка до такой степени вытерлась и порыжела, что, похожа скорее на уцелевшее со времен турецкой войны боевое седло, чем на общеизвестную часть мужского туалета, именуемую курткой.
Жоржик Мухин носит галстук бабочкой, чистит ботинки кремом «Функ», брюки – веничком «Счастье холостяка», а зубы – пастой «Идеал девушки». По воскресеньям Жоржик бреется самобрейкой «Жиллет» и ходит в кинематограф «III Интернационал». Если Жоржика разбудить ночью и спросить его, что такое капитал, Жоржик ответить на этот вопрос не сможет, как не сможет, впрочем, ответить на него и днем, при полном солнечном свете. По улице Жоржик идет не спеша, заложив свободные от книг руки в карманы, гордо подняв розовый с ямочками подбородок, держа в зубах папиросу «Ява» и вежливо уступая дорогу прохожим. Обедает Жоржик каждый день в общедоступной греческой столовой «Приятная польза», выпивает при этом бутылку пива, а вечером ужинает колбасой и булкой. Вот, собственно, и все, что можно сказать о Жоржике Мухине, тем более что пешеходы уже поравнялись с подворотней дома № 6 по Козихину переулку и у автора нет больше времени для описания своих героев.
– Здорово, Абрашка! Сколько книг потерял по дороге?
– Ни одной.
Подбородок Абраши приходит в движение, отчего книги, покорные закону Ньютона, нежно колышутся и собираются совершить беспересадочный полет на землю. Вмешательство Жоржика спасает положение.
Разделив ношу поровну, приятели входят во двор, сворачивают вправо и поднимаются по ободранной, пахнущей кошками лестнице на третий этаж, где на клеенчатой двери прибита картонная дощечка с надписью: «Звонить: Сорокову – 1 раз, Бородулиным – 2 раза, Клейстеру – 3 раза, Собаковой – 4 раза, Пурису и Мухину – 5 раз».
– Собаковой? – подмигивает Жоржик.
– Вали Собаковой.
Жоржик четыре раза прижимает кнопку. Клеенчатая дверь скрипит петлями, слышится мелодичное: «Шляются тут! Ключа не могут заказать!» – и друзья протискиваются в квартиру.
II– Абраша!
– А?
– Слушай Абраша, я…
Жоржик Мухин останавливается посреди пустой дощатой, похожей на цирковую уборную, комнаты и строго добавляет:
– Я женился, Абраша. Понимаешь? Я сегодня женился, ты понимаешь?
– Да, я понимаю, – говорит Абраша подумав.
– Как? Ты? Понимаешь? Ты?
– Да. Я понимаю. Даже вполне понимаю.
– Но ведь ты всегда был противником брака! – с отчаянием восклицает Жоржик.
– Теперь я больше не противник, – слабо улыбается Абраша, – теперь я больше не противник. Я тоже женился. Сегодня.
Жоржик падает на продавленный волосатый диван и долго дрыгает ногами. Потом смотрит на Абрашу.
– Ты врешь, Абрам, ты не женился.
– Я все-таки женился. Честное комсомольское слово.
– А я, дурак, думал тебя удивить.
– Я тоже думал… удивить.
– А я хотел просить тебя уступить мне комнату. Думал, ты сможешь отлично устроиться у Юшки… Понимаешь, на время.
– Я тоже. Хотел просить… На время… У Юшки.
– Здорово!
Друзья молчат.
– Как же будет? – говорит Жоржик, любовно оглядывая комнату.
– Черт его знает!
Пауза.
– Придется жить вместе.
Вздох.
– Придется.
Вздох.
Выход найден.
Ах, молодые люди, молодые люди! Не женитесь, молодые люди! Ай, не женитесь! Брак – это, это… трудно даже рассказать, насколько ответственная и серьезная вещь брак, в особенности при жилищном кризисе, в особенности когда ваш месячный бюджет колеблется между семьюдесятью пятью и шестью рублями, когда вся ваша мебель состоит из археологических древностей, которым в первую очередь следует отнести волосатый клеенчатый диван и садовую скамейку, и когда ночью вам приходится укрываться старым демисезонным пальто.
– Кто она? – спрашивает Жоржик.
– Катя.
– Ну-у-у? Секретарь ячейки?
– Честное комсомоль… А твоя?
– Маруська. Знаешь, блондиночка такая.
– Знаю. Мещанка.
– Ну, что ты! Какая же она мещанка? Просто хозяин венный уклон. Любит принарядиться. Ну, там цветочки разные.
Жоржик не находит слов. Ведь хозяйственный уклон – уклон не опасный и даже наоборот. Жоржик отлично понимает всю ответственность положения. Он постарается перевоспитать, хотя, в общем и целом, он и сам любит домашний уют. Семейный очаг! Семейный очаг! В конце концов семейный очаг не так уж плохо, черт возьми!
Тогда уравновешенный Абраша откашливается, протирает очки и разражается обширной прочувствованной речью о браке, о советском браке и условиях капиталистического окружения.
– В первою голову, дорогие товарищи, что такое брак и какую таковой преследует цель? Брак – это соединение двух различных, – понимаете ли, различных, – полов с целью… Да. С целью чего? Вот кардинальный вопрос, который мы должны поставить во главу угла. С какой же целью? С целью, отвечу я, товарищи, общественной работы и воспитания масс. Да…
Абраша вытирает потный лоб.
Произнести хорошую речь очень трудно. Ах, как трудно, в особенности когда речь касается самого себя, когда в Москве жилищный кризис, когда бюджет колеблется от… Абраша устал.
