Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей
С тех пор прошло полгода. После тогдашнего скандала Симо думал, что Сусо образумится, но где там. Сегодня она опять обидела Кертту, даже обругав ее теми же словами, хотя Симо тогда предупредил жену, чтобы это было последний раз.
А сегодня снова… Кертту убежала из дому и одна отправилась в интернат. Четырнадцать километров пешком по лесной дороге! Какой же черствой должна быть женщина, чтобы на ночь выгнать ребенка на улицу. Как же обидно сейчас бедной девочке!
Первой его мыслью было броситься вслед, вернуть Кертту домой. Но он так растерялся… Кертту же пустилась бегом, ее уже не догнать. И даже если он привел бы ее домой, то только подлил бы масла в огонь. Новый скандал, новые оскорбления. А Кертту не должна этого слышать. Грубые слова могут навсегда ранить сердце девочки.
Симо думал: как только у Сусанны язык поворачивается говорить ребенку такие слова! Тем более что Кертту была всегда старательной, послушной и все эти годы много помогала Сусанне по дому. Неужели Сусо утратила все материнское, что так ожесточилась против чужого ребенка?.. Эти и еще многие другие мысли всплывали в голове Симо, и он понимал, что начинает ненавидеть жену.
Вдруг Симо почувствовал, как его передернуло. То ли от холода — он сидел в одной тонкой рубашке, — то ли от неприязни к Сусанне, то ли от тяжких раздумий, от которых хотелось избавиться. Но как?
«Папочка!.. Мне скучно без тебя, папа». А сейчас она бежит где-то одна, в темноте, по лесу, все дальше от отца… Хоть бы какая-нибудь попутная машина подвезла ее до школы.
К раздумьям о недавнем скандале невольно примешивались воспоминания.
Мать Кертту, Ауне, умерла вскоре после войны. Несколько лет всего и прожили-то они с Симо. Кертту осталась от матери совсем крошкой, и отцу пришлось устроить ее в детский дом.
Потом Симо Куйсма встретился с Сусанной, и жизнь у них потихоньку стала налаживаться, Кертту они взяли домой, и Сусанна первое время относилась к ней хорошо, заботливо, хотя и без особой ласки. Так прошло несколько лет. Потом Сусанну будто подменили. Что бы Кертту ни делала, мачеха была всем недовольна и все чаще покрикивала на девочку. Симо Куйсму это больно задевало, и он много раз уговаривал Сусанну: хватит нам в доме места и на троих…
Но все напрасно. Симо ничего другого не осталось, как устроить Кертту в интернат. Горько ему это было, но пришлось. «Ей там будет лучше, чем дома», — решил отец. И он был прав.
После скандала весной Симо долго говорил с Сусанной. И уже тогда затаилась в душе обида. А теперь новая ссора да еще почище той.
Симо Куйсма поднялся с камня. Поежившись от холода, он перепрыгнул через канаву и медленно побрел по дороге к поселку. Сквозь редкий ольховник виднелись дома… Только кое-где желтели в окнах огоньки. В его доме тоже горел огонь, но он уже не манил Симо, как раньше. Не хотелось быть с Сусанной под одной крышей.
Постояв немного на дороге и поглядев кругом, Симо свернул на тропинку, которая вела вниз, к озеру. Может, дед Мийккула готовит там дрова для поселковой бани, Симо решил сходить посмотреть. Мийккула, маленький, скрипучий старикашка, действительно оказался на берегу.
— Садись, гостем будешь, — сказал Мийккула. — Покалякаем. — И он вопросительно взглянул на Симо, словно спрашивал: захватил ли ты «половинку»? Так по крайней мере Симо показалось при свете фонаря.
Они присели на порог бани. Симо поделился со стариком своим горем. Мийккула покачал головой и принялся бранить женщин:
— А-а, бабы, они все такие…
У старика нашлось сто советов, как поступить с Сусанной. Хихикнув, он добавил:
— Хочешь, я расскажу тебе одну историю?.. Рассказать?
Симо Куйсме было не до этого, и он досадливо отмахнулся от старика. Хватит ему горя и без чужих историй.
— Посиди, куда же ты…
— Да нет, пойду.
Симо постоял еще с минуту и начал неторопливо подниматься вверх по деревянным ступеням.
Поднялся резкий, порывистый ветер, гнавший тяжелые дождевые облака. Но Симо словно не замечал ни ветра, ни ночного холода. Он был весь охвачен своими раздумьями.
Впереди невеселая зима. Угрюмо потянутся недели, длинные вечера. Тяжелое молчание и ссоры, ссоры… Утро и день заполнены работой, но вчерашняя печаль туманит самое светлое утро… И если это тянется долго, изо дня в день, из года в год, то человек может не выдержать.
Что же случилось у них в жизни? Ведь было же у них раньше доброе согласие и всем хватало в доме тепла и места. Жили без нужды. Потом появился Валерик, но не в нем дело. Дело в разладе. Когда он возник — этого Симо Куйсма не мог сейчас точно сказать. Конечно, и он виноват — уж слишком мягкий и покладистый у него характер. Во всем-то он уступает Сусо. А она капризничает.
И еще зависть мешает ей жить. Или, может, это жадность? Симо замечал, что даже небольшие расходы, связанные с Кертту, раздражали Сусанну.
Уж как только Симо не пытался говорить с женой! «А что, если Валерик окажется когда-нибудь на месте Кертту? Каково тебе будет?..» — укорял он Сусанну. И порой ему казалось, что она все понимает. Однажды она даже прослезилась. Некоторое время после этого они жили в ладах, но потом опять все повторялось.
Может, Сусанна думала, что, отвергая Кертту, она отдалит ее от Симо? Выходило как раз наоборот. Чем больше она старалась настроить мужа против падчерицы, тем сильнее Симо защищал дочь. Он с тревогой думал о том, что Кертту взрослеет, что она нуждается в его помощи, чтобы найти свой путь в жизни.
И об этом он тоже говорил Сусанне, но она не желала его понять.
— Да ведь она мне такая же родная, как и вот этот, — миролюбиво доказывал Симо, гладя по головке сына.
— Тебе да, а мне она чужая!.. Гулящей будет, как и мать.
Это было уж слишком. Симо вспыхнул:
— Оставь их в покое!
— А вот не оставлю… И ты мне рот не затыкай.
Все бессовестнее становилась Сусанна, все чаще ругала она в последнее время и его, Симо, и Кертту, и ее покойную мать. Эти короткие внезапные вспышки отравляли жизнь, подобно ядовитым укусам,
— Чего же тогда живешь со мной, коли я такой негодяй? — вырвалось однажды у Симо.
— А негодяй и есть! Сам признался.
Симо Куйсма тогда ушел из дому, но через несколько дней «остыл» и все-таки вернулся. А скандалы не прекращались, словно бес какой вселился в Сусо. «Придется мне, видать, уходить совсем», — горестно думал Симо. Ему было жаль покидать дом, любовно построенный собственными руками. Но что поделать: не поселилось в нем семейное счастье. «Валерку только жалко, — вздыхал Симо. — Конечно, парня я не брошу. А подрастет, все ему объясню».
Симо Куйсму иной раз оторопь брала: как это он смог прожить столько лет с этой злобной женщиной? Сколько колкостей и обид досталось от нее им, ему и Кертту! А теперь Сусанна сама, своими руками разорвала последнюю нить, связывающую их. Чаша терпения переполнилась.
Мрачный Симо одиноко шагал по улице. С минуту он постоял у своей калитки, потом тихонько вошел во двор и, забравшись в сарай, улегся на душистое сено, прикрытое половиком. Поеживаясь, беспокойно ворочаясь и то и дело просыпаясь, Симо Куйсма едва дождался утра. Он мог бы, конечно, зайти в дом и ночью, но Сусанна подняла бы шум. «Пусть хоть Валерик спит спокойно, а то напугается со сна».
За ночь созрело решение.
Наутро он ушел из дому. Сильный, колючий ветер провожал его, когда он, с чемоданчиком в руке, шагал к автобусной остановке. Больше в поселке его не видели.
Симо перебрался на другой лесопункт и поселился на первых порах в старом бараке. Потом в поселке стало известно, что Куйсма ставит себе новый дом. И едва только дом был подведен под крышу, как дочка приехала к отцу.
Теперь они живут вместе, Симо Куйсма и Кертту. Отец и дочь.
1965 г.
Тертту Викстрем
Родилась в Ленинграде в 1932 году. Окончила Петрозаводский университет (1955 г.). Работает в издательстве «Карелия» заведующей редакцией национальной литературы.
С 1957 года постоянно занимается переводами художественной литературы.
В 1968 году в журнале «Пуналиппу» опубликован на финском языке первый рассказ, позднее еще несколько рассказов.
Легенда о пороге Аги
Большое карельское село еще спало, когда мы потихоньку выбрались из дому. Взяли под крыльцом велосипеды, тихо позвали нашего лохматого друга:
— Вахти, Вахти!.. Пошли…
Пес глухо проворчал с просонья, потянулся, все же поднялся. Но не перепрыгнул через ограду легко и отважно, как делал по нескольку раз в день, а обогнул ее и протиснулся на дорогу через узкую лазейку.
Нас безмолвно провожали серые дома. Избы спали, прикрыв свои окошки-глаза, — занавески были затянуты. Ни привычного тарахтения мотоциклов, ни блеяния овец, ни детского крика. Ни голосистого говора баб, ни грубоватого гомона мужиков от угла чайной. Ночь уже близилась к концу, вот-вот забрезжит утро, но этот миг еще не настал. Даже самые нахальные петухи из окраинных дворов еще не решались нарушить тишину. И только соседская корова жевала свою жвачку и топталась в хлеву, а медный колокольчик на ее шее вызванивал тонюсенько, робко, словно тоже боялся слишком нашуметь.
