Алексей Горбачев - Сельская учительница
Ранней весной 1941 года Зорича неожиданно призвали в армию на трехмесячный сбор.
— Пора и мне, Галочка, послужить трудовому народу, — весело говорил он. — Три месяца пролетят незаметно, а потом махнем с тобой на Кавказ на все летние каникулы. — Зорич взял на руки черноглазую дочурку, подбрасывая ее, смеющуюся, продолжал: — Поедем, Варвара Николаевна, на море!
Той предгрозовой весной у каждого, конечно, были свои мечты, свои житейские планы, но им не суждено было осуществиться: грянула война.
В раннее воскресное утро, когда первые залпы фашистских орудий разорвали тишину, полк был поднят по тревоге. Все думали, что это обычная учебная тревога, каких уже бывало много. Но вдруг, где-то совсем рядом, сотрясая казарму, грохнул взрыв.
В полдень полк уже вел бой. Зорич верил, что к вечеру они вышвырнут за границу незваных гостей. Он еще не знал, что гитлеровцы двинули на нашу землю несметные орды войск, богато вооруженных техникой; он еще даже не догадывался, что придется, понурив голову, отступать, идти через горящие города и села, без жалости топтать созревшие хлеба, рубить увешанные несозревшими плодами яблони — для маскировки.
Он, сержант полковой разведки, многого не знал. Но в тот первый день бойцы полка на своем участке действительно вышвырнули врага за границу.
Зорич видел первых пленных, первые трофеи, первых убитых. На пленных он смотрел еще без злобы, с любопытством, на трофеи — с удивлением, а на убитых — с острой болью, человеческой жалостью.
Вечером в полку был митинг. Выступал комиссар. Он говорил, что так будет всегда, Красная Армия разгромит любого врага. Настроение у всех было радостное, приподнятое, воинственное. Бойцы были взбудоражены, веселы, уверены в своей несокрушимой силе, а на следующее утро пришла ошеломляющая, фантастически неправдоподобная весть — они окружены. «Кем окружены? — как бы с удивлением спрашивали друг у друга воины. — Мы разбили врага, мы выгнали его вон, и вдруг окружены? Не может быть! Это провокация, вражеская вылазка. Долой паникеров!»
Приказ: с боем прорывать кольцо окружения. Еще вчера бойцы стремились вперед, на запад, а теперь наоборот — нужно прорываться назад, в тыл, на восток.
Перед прорывом сержант Зорич ходил с отделением в разведку. Надо было выяснить, где, в каком месте удобней всего наступать.
— Ты, Зорич, молодец, есть у тебя хватка, — нахваливал командир взвода лейтенант Черкасов. — Думаю представить к награде… Ты что хмуришься? Или не рад?
— Награждать не за что… Пока мы обсуждали вчерашний бой, фашисты в нашем тылу успели оборудовать огневые точки и отрыть окопы.
— Да-а, — задумчиво протянул Черкасов, — есть чему поучиться…
Кольцо окружения прорывали в лоб — мчались на окопы, на мины, на ливень свинца. А когда захватили окопы, бойцами снова овладело радостное чувство победы: фашисты не выдержали натиска и бросились наутек. Увлеченные, полные ярости бойцы устремились за ними. Зорич догнал удиравшего немца и пырнул штыком в спину, чувствуя, как под острием стали хрустнули кости. Солдат споткнулся и рухнул на землю, загребая скрюченными пальцами пожухлую придорожную траву. Зорич догнал второго, и тот — белобрысый молодой солдат с мутно-голубыми глазами — обернулся. Зорич занес винтовку для удара в живот, но на какое-то мгновение застыл, будто загипнотизированный широко раскрытыми, полными страха глазами молодого солдата, его ровесника. В ту минуту чей-то приклад обрушился на голову врага. Зорич оглянулся, хотел посмотреть, чей приклад оборвал жизнь голубоглазого солдата, но увидел бегущих с раскрытыми ртами бойцов и сам побежал.
И вот, когда казалось, что враги смяты, кольцо окружения прорвано, из-за горизонта выползли немецкие танки. Они плевали дымом, и над головами с металлическим звоном и свистом проносились снаряды, ухали где-то за спиной, спереди, сбоку.
Бойцы заметались, но чей-то властный голос остановил их:
— Гранаты к бою! Ложись!
Танк — машина грозная, но люди, то ли объятые страхом, то ли презревшие этот страх, сражались. Кто-то из бойцов (кто именно, так и не удалось выяснить) неожиданно вынырнул из воронки. Танк сшиб его. Из-под гусениц взметнулось пламя. Танк застыл на месте, надсадно урча мотором, будто проклиная безумного человека, бросившегося с гранатами под его чрево.
Откуда-то появилась маленькая, будто игрушечная пушчонка-сорокапятка с двумя артиллеристами. После каждого выстрела пушчонка подпрыгивала, точно собиралась убежать от греха подальше.
Зорич видел, как на эту пушчонку очертя голову мчался немецкий танк. Артиллеристы замерли, ожидая удобного момента… Танк и пушка, видимо, выстрелили одновременно. Маленькие колеса орудия разлетелись в разные стороны, артиллеристы разорваны в куски, но и танк не избежал своей участи, превратившись в огромный чадящий костер.
Было почти невероятным, что люди победили. Из десятка немецких танков только два трусливо уползли за пригорок, остальные горели, дымились или стояли, беспомощно опустив длинные хоботки орудий, средь изрытого, щедро орошенного людской кровью поля.
Кольцо окружения прорвано, опять как будто победа, но сколько друзей и товарищей пало в этом бою…
Теплым летним вечером сидели у полевой кухни. Пахло гречневой кашей, а есть не хотелось. Тело сковала свинцово-тяжелая усталость. В ушах что-то надоедливо звенело, бренчало, гудело. Хотелось лечь на обогретую солнцем землю и лежать, блаженно раскинув руки.
Но опять приказ: отходить на северо-восток, чтобы избежать нового окружения.
— Ничего, сержант, вот дойдем до нашей старой границы, твердо встанем — ни шагу назад! — бодро говорил лейтенант Черкасов, шагая рядом. — Ты хоть не кадровый, а здорово штыком работаешь, — поощрительно продолжал он. — Только вот что я скажу тебе — не жалей и не мешкай. Вчера мне тоже было жалко убитых немцев, люди все-таки… А нынче понял — враги лютые, и бои с ними будут посерьезней, чем нам кажется. Видел, сколько мы их танков подбили?
Зорич угрюмо ответил на это:
— Если мы каждый раз такой ценой будем подбивать их танки, у нас не останется армии. Это Пиррова победа.
— Какая? Какая? — спросил шагавший рядом боец.
— Пиррова. Жил, в третьем веке до нашего летосчисления эпирский царь Пирр. Однажды он одержал победу над римлянами, но эта победа стоила ему таких жертв, что, по преданию, Пирр воскликнул: «Еще одна такая победа, и я останусь без войска…» Стреляли из винтовок по танкам, бросались под них с гранатами. Я видел все это и думал: а где же наши? Почему на поле боя нет наших танков? Где наша артиллерия? Почему в небе только немецкие самолеты?
Обычно лейтенант Черкасов говорил в подобных случаях: «Отставить гнилые настроения». Но тогда тихо ответил:
— Ты спрашиваешь, где наши? На других фронтах. Ты смотришь на все с полковой колокольни и потому настроен так мрачно, — доказывал Черкасов, хотя в голосе не было присущей ему уверенности.
Недели через две раненого лейтенанта Черкасова отправили в госпиталь. А Зорич продолжал воевать. Было удивительным и почти непостижимым то, что он выходил всегда живым и здоровым из любого боя. Как-то он развернул скатку шинели и увидел — шинель вся в дырах, пробитой оказалась коробка противогаза, даже деревянная ручка саперной лопаты и та была расщеплена осколком. А самого ни разу не задела пуля. Казалось, будто чужой металл щадил сержанта-разведчика, молодого учителя истории, для более жестоких испытаний…
Зоричу не забыть тот день, когда горстка бойцов (все, что осталось от полка) отбивалась на высотке от наседавших немцев. Фашисты били по высотке из орудий, из минометов, густо поливали ее свинцом. Но бойцы упорно дрались час, другой… У Зорича кончились винтовочные патроны. Он полез в карман за револьвером, подарком лейтенанта. «На войне всяко бывает, — говорил ему Черкасов, протягивая оружие. — Бери, пригодится».
— Пригодилось, — вслух проговорил Зорич, и в это же мгновение перед глазами взметнулось черное пламя…
…Когда он очнулся, в первую минуту не мог сообразить, что с ним и где находится. Голова была тяжелой, в ушах стоял несмолкаемо-докучливый звон, а на глаза, казалось, кто-то набросил сетку, сквозь которую все виделось ему, как в тумане.
Зорич попробовал подняться, но сразу почувствовал острую боль в спине.
«Ранен, — испуганно подумал он. — Вот и тебя задело»…
Превозмогая боль, он чуть приподнялся на локтях и увидел жуткую картину разрушения. Было похоже, что над высоткой пронесся сокрушительный ураган. Земля вдоль и поперек была изрыта, перепахана. Черными рваными язвами зияли свежие воронки. То там, то здесь торчали из-под земли чьи-то скрюченные грязные пальцы, стоптанные сапоги, стволы винтовок, автоматов, и всюду гильзы, пустые гильзы… Он перевел взгляд на дорогу, и сердце сжалось в груди: по дороге мчались немецкие мотоциклы, спешили автомашины, ползли танки — и все на восток, на восток…
