Александр Черненко - Моряна
— Чего городишь! — У Дойкина изогнулись вихрастые брови, до этого покойно лежавшие на могучих надбровных буграх.
— Как чего?! — Дмитрий затрясся в гневе, точно снова хватил его озноб.
— Постой, постой. Не горячись! Говори толком.
— Тулуп в вычет пошел, — лязгал зубами Дмитрий. — А он тут... висит вот...
— Может, ошибка какая, — и Дойкин, пожимая плечами, не спеша оглядел двор.
У сетевого амбара копошился казах.
— Шаграй!
Нахлобучивая шапку, казах поспешно подбежал к Дойкину.
— Тулупы были, Шаграй, в ихних санях?
Казах часто замигал узкими глазами.
— Мой не помнит, — и он растерянно развел руками.
— Да чего ты, Алексей Фаддеич! — Дмитрий вплотную подошел к тулупу, вскинул его полу. — Вот и латка на подоле. Сам ставил!
— Должно, Софка напутала, — согласился наконец Дойкин и стал ругать жену: — Ох, уж эти бабы! Говорил, не лезь куда не надо!..
Скосив глаза в сторону пса, он зло сказал что-то Шаграю по-казахски.
Казах кинулся к Шайтану и подхваченным с земли прутом стал нещадно наносить ему удары. Пес приглушенно зарычал и метнулся к забору, оттуда скакнул обратно, чуть не свалив Шаграя с ног.
— Ш-шорт! — кричал казах, гоняясь за Шайтаном и ожигая его прутом. — Спать надо минута, а караул давать целый сутка. Ш-шорт!
— Отойдем в сторону, — предложил Дмитрию Дойкин. — Пусть проучит, чорта! Хорошо вот ты зашел, когда он дрых, а то ведь шатается тут всякая шантрапа. Сопрут еще чего. Тот же и тулуп, а ты потом выясняй да моргай перед ловцом... Так его, так, Шаграй!..
И, следя за тем, как гоняется казах за псом, Дойкин подобрел.
— Во сколько ценили тулуп-то? — спросил он Дмитрия.
— В полсотню целковых.
— Ой ли?
— Алексей Фаддеич!..
— Ладно! Сниму полсотню с тебя.
— Вот и хорошо! — Дмитрий радостно опахнул руками запотевшее лицо.
А Дойкин, будто позабыв про ловца, продолжал кричать казаху:
— По башке его, Шаграй! По башке, чорта!
Грохоча проволокой, пес разъяренно метался от калитки в конец двора и под ударами казаха снова несся обратно.
— Шаграй! По башке!..
Взбрасываясь на задние лапы и хрипло рыча, Шайтан кидался на Шаграя, но тот, вооруженный колом, откидывал пса и снова гнал его из конца в конец двора.
Дмитрий осторожно тронул Дойкина за плечо:
— Алексей Фаддеич, раз все по-хорошему, хочу и в эту путину от тебя на лов идти.
— Согласен, — отозвался Дойкин, все увлекаясь муштровкой пса. — Как пойдешь? Пятым паем?
— Пятым, Алексей Фаддеич.
— Стало быть, собрать тебя совсем?
— Ага!
— Чтобы не было греха, помни паи: один твой, четыре мои... А то с этой заварухой в городе память у некоторых отшибло.
— Знаю, Алексей Фаддеич! Как не знать!
— Зайди вечером.
— Зайду!
— Значит, по рукам? — и Дойкин сунул Дмитрию свою белую, пухлую руку. — Оно, конечно, для закрепки, по старому-бывалому надо было богу рюмкой помолиться. Но какой там бог у комсомола!..
Он осклабился, безнадежно махнул рукой.
— А про Ваську Сазана ничего не слыхал? — Дойкин сразу посерьезнел.
— Дельного ничего, — глухо откликнулся Дмитрий. — Слухи только разные...
Из сеней показалась жена Дойкина — маленькая, тучная Софа.
— Шаграй! — воскликнула она. — Довольно тебе!
Но казах не слышал; сбросив шапку, он все гонял по двору Шайтана, с которого шматками летела шерсть. Исходя пеной, пес уже не гавкал, а только подвывал, стараясь нырнуть в конуру.
— Шаграй!..
— Чего орешь! — прикрикнул на жену Дойкин. — Не видишь, уму-разуму поучают божью тварь!
Слегка приподняв на прощанье шапку, Дмитрий двинулся к калитке. И когда вышел он со двора, Алексей Фаддеич приказал Софе:
— Пошли Антоновой Елене еще харчи.
— Опять... — возразила было Софа.
— Пошли, говорю!
Немного подумав, он спросил жену:
— Сколько раз посылала?
— Четыре, а всего уже — два пуда муки, фунтов пять масла да яиц с полсотни.
— Еще пошли пшеничной, да побольше. Масла ей побольше. Пусть выздоравливает! Не жалей, дурында, добра. Добро и родит добро... А я запишу Антону. Вот и опять он со мной. Поняла?..
Дмитрий проворно шагал домой. Он был доволен столь неожиданным и благополучным исходом разговора с Дойкиным.
«И тулуп с долгов снят, — легко думалось ему, — и на лов договорился... Останний раз выбегаю в море от Алексея Фаддеича. Останний!»
Ему припомнился вчерашний разговор с Сенькой и Яковом: порешили они, если в ближайшие дни не приедут из района Буркин и Андрей Палыч, выходить в море кто как может.
«Теперь бы только еще Сеньке упроситься к Захару Минаичу или к кому другому — и шабаш! Яшка-то как-нибудь сам соберется на лов. А воротимся с моря — и артель начнем собирать!»
Подняв с земли камышинку и помахивая ею, Дмитрий еще быстрее зашагал домой.
А со стороны двора Алексея Фаддеича все громыхала проволока и слышался жалобный вой Шайтана.
«Тулуп в полсотню ценился, — продолжал рассуждать Дмитрий. — А за Рыжего, что околел, мне семьдесят пять целковых записано. Ну, муки с сахаром на пятерку какую я взял. Вот и выходит, Алексею Фаддеичу я остаюсь должен всего-навсего четвертной билет...»
Дмитрий вспомнил, что уже давно не проверял свою сохранность, которая была запрятана в чулке матери.
Во время его болезни, после относа, мать брала из этой сохранности то на продукты, то на лекарство для сына, два раза нанимала подводу для поездки в район за доктором, — Дмитрий наотрез отказался от услуг бабки Анюты.
Когда он поднялся и подсчитал деньги, вместо полутораста целковых, оказалась только сотня с червонцем да пятерка.
После мать еще тратила на Дмитрия, а потом у сестры умер ребенок, мать давала взаймы дочери на похороны...
Теперь Дмитрий не знал, сколько же точно целковых хранится в чулке матери.
И он в тревоге распахнул калитку.
Во дворе сестра с мужем садили сети. Во всю длину двора были натянуты между шестами хребтины, — к ним ловец и рыбачка пришивали сети, быстро работая игличками с намотанной на них пряжей.
— Дома маманя? — спросил Дмитрий, поднимаясь на крыльцо.
Ни сестра, ни Егор не ответили; они торопились закончить посадку сетей, — к вечеру Егор должен был выйти на лов.
Дмитрий открыл дверь в сени.
— А ты ноги-то вытирай! — сердито крикнула сестра.
Мать сидела у окна и латала парус.
Пройдя к старухе, Дмитрий отшвырнул край полотнища под стол, намереваясь опуститься к ногам матери.
— Ой, чего ты, Митек? — встревожилась мать. — Чего ты, родной?
— Сохранность хочу проверить.
— Сейчас...
Старуха отстранила сына, нагнулась и вытащила из-за чулка сверток.
Дмитрий, громко дыша, развернул дрожащими руками над столом серый платок.
Заметив, что в окно могут подсмотреть со двора сестра и Егор, он сунул платок под фуфайку и направился к двери, торопливо говоря на ходу:
— Я к себе, маманя, пошел, там и проверю. А ты после зайди.
— Хорошо, хорошо, родной, — тихо откликнулась старуха и, вздохнув, нагнулась, чтобы поднять спущенный чулок.
Дмитрий прошел в конец двора и скрылся в своей мазанке.
Не раздеваясь, он развернул на столе платок и быстро пересчитал деньги.
— Вот так так! — и устало опустился на табуретку. — И сотни даже нету! Только шесть червонцев, две пятерки да целковый!
И долго тоскующим взглядом смотрел он на окно, — там, на камышовом заборе, ворона старательно чистила перья.
Глава четвертая
На берегу у столба с маленькой, игрушечной крышей, похожей на опрокинутый гробик, стоял, заложив руки за спину, Алексей Фаддеич; под гробиком висела почерневшая икона Николы-чудотворца.
Дойкин исподлобья следил за приготовлениями своего компаньона к выходу в море. Мироныч прытко скакал по посудинам, проверяя, все ли в порядке.
Алексей Фаддеич грузно переступал с ноги на ногу.
Пока только одну партию судов посылает он в эту весну на Каспий: стоечную — судно-стан, четыре подчалка — лодки, с которых идет добыча рыбы, и подбегную — для вывоза улова с моря.
Остальная флотилия — рыбница «Софа», баркас «Алексей», другая стоечная, около десятка подчалков и бударок — стоит без дела.
Не решается Алексей Фаддеич шире организовать лов, — очень тревожное нынче время! Прошлой осенью большая заваруха случилась в городе. Даже таких влиятельных воротил, как братья Солдатовы, имевших крупный, точно в старое, царское время, промысел в городе, — и тех тряхнули. Арестован и знаменитый на всю Нижнюю Волгу рыбозаготовитель Георгий Кузьмич.
Вначале Дойкин обрадовался этому аресту: долги Георгию Кузьмичу в пять тысяч целковых рухнули. А потом — и радость не в радость. Говорят, все рыбные палатки в городе закрыты и опечатаны...
