Василе Василаке - Алба, отчинка моя…
Кирпидин быстро залез на чердак и спустился оттуда с полным ситом орехов. «Раз уж на то пошло, двину я сам колядовать. Всех, кого надо, поздравлю… кто заслужил!»
Где-то в сене была у него припрятана айва, в доме висели кисти сушеного винограда. «Ну, вот это дело, это я понимаю — подарки, не то, что какие-то городские баранки с бубликами…»
Пока дед Скридон собирал по дому, чем приветить колядующих, маленькие Пэпушои успели согласиться — да, проклятая консервная банка на первых порах достойна внимания, если хорошенько встряхнешь. А для пробы почему бы не поздравить с нею Надино семейство? Спели под окошком, поздравили, вон даже получили свою долю подношений и заторопились к воротам.
— Эй, ребята! — крикнул им вслед Кирпидин. — Вы что, про меня забыли?
Те мигом повернули как по команде — еще бы, сам хозяин приглашает! И затянули на разные голоса: «Поздравляем вас, дядя, поздравляем! Чтобы дом ваш добром пополнился — две коровы, два быка…»
— Ладно-ладно, хватит, с этими быками… Была у меня корова, ну ее к шутам… — остановил их Кирпидин. — Спасибо, ребятки, что зашли. Ну, подставляйте карманы, вот чем дядя вас порадует.
Тут же сумки разинули свои пасти, и посыпались дождем и яблоки, и айва, зацокали орешки… Смотри ты, даже виноград оказался посреди зимы! Ай да хозяин — вон и копейки зазвенели и разбежались по карманам! А старик взял у старшего дырявую жестянку с ржавым гвоздиком вместо язычка:
— Дай-ка мне эту штуку. Будет у вас настоящий колокольчик!
Топ-топ — Кирпидин засеменил своими шажками в загон, поймал овцу, на шее которой болтался маленький звонкий колокольчик.
— Вот, держите! И чтобы завтра обязательно ко мне зашли — раз сегодня вспахали у меня двор, ребятки, надо его завтра засеять!..
Никто еще не видел старика Патику таким. Казалось, человек вроде как начал жить заново. Поздновато немножко, но что поделаешь?
На следующее утро Кирпидин отправился в сельсовет, выписать на сына своего, Николая, метрику. Секретарь Владимир Георгиевич сидел за столом и что-то чертил в огромной, на весь стол, таблице. Старик зашел в приемную и, не дожидаясь приглашения, сел. А что, прикажете в дверях топтаться, если секретарь у него в доме — свой человек? Частенько заглядывает и как гость, и просто как заядлый холостяк, который любит скоротать вечерок в хорошей компании, за стаканом вина и с овечьей брынзой на столе…
Сегодня, правда, он словно не в себе — нет чтобы поздравить деда с прибавлением, так он смутился чего-то и выскочил как ошпаренный в другую комнату, где сидел председатель. Патику поболтал ногами, разглядывая сто раз виденные плакаты и цветные диаграммы по стенам. «Чего он там застрял? Совещание, что ли?» Наконец секретарь вошел, порылся в ящике письменного стола, достал какой-то помятый конверт, заглянул внутрь — удостовериться, там ли то, что его так смущает, и снова вышел.
Патику удивился: «Что это с ним сегодня? Ходит — как аршин проглотил… Может, не выспался?»
Вернувшись, секретарь сунул конверт обратно, на самое дно ящика, под толстую книгу хозяйственного учета, уселся за стол, потер лицо ладонями, будто разгоняя сон или остатки хмеля, и уставился молчком на деда Скридонаша: дескать, что, старик, с чего начать? Тот усмехнулся с ехидцей:
— Плохо спали, Владимир Георгиевич? Видать, здорово вчера поддали… А я-то думаю — чего это секретарь зачастил на ночь глядя на винпункт, хе?
Он был почти уверен, что услышит в ответ: «С какой стати мне бегать по винпунктам, если с тебя целая бочка причитается, старик? Да ты должен сию же минуту три ведра вина ставить! Ты же, черт возьми, старый ты хрыч… Смотри какой молодец: этакий старикашка, и туда же — в молодые папаши записался!» И ей-богу, Кирпидин ни за что бы не обиделся.
— Ну? Слушаю. Ты по какому делу? — спросил Владимир Георгиевич и, опершись о стол, с шумом отодвинулся.
Стул заскрипел, закряхтел, а секретарь принялся внимательно разглядывать кончики своих модных остроносых ботинок с мехом внутри. Знаете, бывает иной раз такая манера: зайдет к тебе, скажем, в канцелярию какой-нибудь приятель, зайдет, как в собственный погреб, и начнет лясы точить. А ты-то находишься при исполнении, дел по горло, тебя нарасхват, только поспевай… Ну как ему сказать: знаешь, братец, не до тебя сейчас, ступай-ка туда, откуда пришел…
Видя это, дед Патику стал сух и официален:
— Я по поводу одной метрики… для ребеночка. Знаете… — он заговорил было обиженным фальцетом, но обида тут же растаяла. — Рарица мне мальчика родила! Ха-ха… Я думал, она шутит, говорю: «С чего это тебя разнесло, женушка моя? Много каши ела?» А Рарица, смотрю, все круглеет, и такое нарастила… Гляжу, и в самом деле, — и причем мальчишка! Сына вчера родила…
Он чуть было снова не хихикнул от умиления, но в горле опять застрял тот комочек, что появился вчера, у Рарицыной постели.
Секретарь, сморщившись, смотрел в окошко так же безучастно, как только что рассматривал свои ботинки.
«Что он, не с той ноги встал? — подумал Кирпидин. — Или нагоняй схлопотал от председателя? А может… Да черт с ним, мне-то какое дело! Пускай выписывает…»
— Вот справка из больницы, Владимир Георгиевич. «Гражданка Патику Рарица., родила мальчика… и т. д.» — такая, кажется, полагается?
— Старик! — произнес наконец секретарь, по-прежнему глядя через окно на белый, только что выпавший снег. — Вот… все собираюсь, не знаю, как начать. С одной стороны, не хочу тебя обидеть, а с другой стороны… потому что я вас уважаю… и вижу здесь в высшей степени что-то не то!
Он опять дернулся на своем стуле, тот поскрипел и утих, а секретарь облокотился на стол, подперев ладонями щеки, — то ли хотел выглядеть озабоченным, то ли пытался что-то скрыть.
— Думаешь, почему я… Вон, уже сорок скоро стукнет, а я не женюсь, — почему, думаешь? — Неожиданно зло и мстительно прокричал он это прямо в лицо деду Скридонашу.
«Чего это он распалился?..»
А тот продолжает:
— Да потому что всегда… все бабы — сволочи! Это давно известно. И мама моя здесь ни при чем, хотя другие говорят, что это мама не разрешает мне жениться, мол, как родила меня, сказала: «Это мой Вова, и не могу представить, чтобы какая-то другая женщина взяла его в свои руки!» Думаете, так легко мне вскружить голову? Враки!..
«К чему бы это? Сколько раз слышал от него, пьяненького, но чтобы так, трезвому, да еще на работе…» — дед Скридонаш склонил голову набок, как удивленный хорек дивится на возню и стрекотанье сорок на дереве.
Секретарь тоже ломал голову: «Как же ему объяснить? С чего начать… ведь в самом деле — нет у него сына! Надо прямо сказать: „Бадя, примите наши соболезнования, но ваш сын… вашего сына не смогли спасти. Сначала позвонили. Потом доктор прислал подтверждение… Но скажем иначе: ваш сын скончался на операционном столе. Знаете, эта его болезнь… Мы бессильны, увы, чтобы наверняка… чтобы жизнь человеческая была в наших хрупких руках. Эта жизнь — как колечко дыма, хочешь прикрыть его ладонью, оберечь, а тронь — один воздух“».
Дед Патику не выдержал и без обиняков:
— Владимир Георгиевич, да вы мне прямо! Чего тут кружить…
Секретарь подумал: «Все равно узнает рано или поздно. Пожилой человек, пора научиться прощать… и этот возраст для отца… В конце концов, я действую по закону, и мать ребенка сама просила. А что мне? Чего миндальничать?»
— Послушай, дед, а если я тебе скажу, что твой сын, который родился… что он… умер или, как сказать, не твой, то есть что не ты отец… И этот ребенок давно уже не твой, хотя… Ты вот пришел метрику выписать, а тем временем… Мы все знаем…
Вдруг Кирпидин втянул голову в плечи… Так резко дернулся, словно перед ним мелькнуло лезвие топора, как когда-то, давным-давно, над его соседом и посаженым отцом, Филимоном, которому Скридон выдрал зуб шелковой ниткой и обухом топора!
Секретарь выжидающе:
— Хм… Так вот…
И тут ни с того ни с сего старика стало рвать! Словно он закачался в зыбке или на чертовом колесе и перевернулся вниз головой. Подкатила изнутри волна, закружила и утащила его со всеми потрохами. Говорят, только с океанами так бывает — поднимется вдруг из самых недр, из глубин, из стокилометровых толщ воды, вспучится гигантским бугром волна и несется, все сметая и сокрушая на пути… Откуда взялось это цунами в его «внутренностях»? Еще и в этом разбираться?! У самого секретаря тоже ком к горлу подкатил.
Пол сельсовета забрызгало какой-то сизой мутью. Владимир Георгиевич быстро поднял скорчившегося Кирпидина, вывел в сени.
— Нет, лучше на улицу… Сейчас пройдет, на свежем воздухе. Мы сейчас… Петр Иванович, — позвал он председателя, — на минутку! Тут человеку плохо.
Они понимающе переглянулись. Озадаченный Петр Иванович распорядился:
— Быстро машину останови, пусть в больницу подбросят!
