Константин Локотков - Верность
«Не так он должен был держать себя», — думала Надя, и какое-то нехорошее, тоскливое чувство поднималось в ней.
Он прислал ей записку:
«После комитета в кино. Да?»
Она кивнула.
Наконец наступила эта минута. Федор вкратце рассказал, в чем дело, и предоставил слово Виктору для объяснения.
Тот встал, поправил пиджак, обвел всех своими насмешливыми глазами и заговорил. Заговорил тоном, в котором сквозили нотки покровительственно-снисходительного отношения к товарищам: «И я знаю, и вы знаете, что все это формальность… Все мы здесь свои люди и выполняем только скучную обязанность…»
— Да, виноват, — говорил он, играя бровями. — Но для меня будет очень странным и оскорбительным, если найдется здесь товарищ, который скажет: «Это органично для него, не платил членских взносов, значит, конченый человек, и давайте уничтожим его»… Нельзя судить о человеке по отдельным, случайным поступкам… А некоторые, видимо, склонны такие случайные поступки обобщать, из мухи раздувать слона… То есть я не хочу сказать, что мой поступок не подлежит обсуждению. Но ведь нельзя же меня сравнивать с Прохоровым, например. Я просил бы этот вопрос не выносить на общее собрание…
Он сел, извлек из портсигара папиросу, но не закурил.
Говорил Федор. Он предлагал перенести вопрос о Соловьеве на общее комсомольское собрание:
— Ты не осознал своей вины, Виктор. И затем… если мы скроем этот факт от комсомольцев — нам всем не поздоровится.
Федор поочередно дал слово каждому из товарищей. Некоторые были склонны «пожалеть» Виктора, как отличника и члена комитета.
Соловьев сидел, низко наклонив голову.
— Товарищ Степанова, ваше мнение? — спросил Федор.
Надя встала. Виктор и сейчас не поднял головы.
— Я поддерживаю твое предложение. Перенести вопрос на общее собрание. Это будет полезно и… правильно! — Она хотела сказать еще что-то, но покраснела и тяжело опустилась на стул. Виктор не поднял головы.
— Повестка дня исчерпана, — объявил Федор.
Выйдя в коридор, Надя прислонилась к стене, ожидая Виктора.
Когда он вышел, шагнула к нему.
— Что такое? — холодно произнес он и, высоко подняв брови, прошел мимо.
Через день состоялось комсомольское собрание. Виктор не явился на него — неделю прожил в городе у матери, не бывая в институте. А затем принес Федору бюллетень.
— Так… грипп, — сказал Федор, рассматривая бланк. — Ну что ж… документ. Поверим. А в субботу прошу быть на собрании. Мы вопрос перенесли. — И, возвращая бюллетень, заметил с еле заметной улыбкой: — Постарайся быть здоровым…
— Это трудно с такими докторами, как ты, — съязвил Виктор и, выходя, громко хлопнул дверью.
— Смалодушничал. Скверно, — произнес Федор.
…Наигранное спокойствие сразу слетело с Виктора, как только он услышал первые выступления. Никто не выступал в его защиту.
Тихим голосом, пряча дрожащие руки в карманах, он просил собрание не исключать его из комсомола. И ему вынесли строгий выговор.
Не дождавшись конца собрания, Виктор поехал к матери.
Сидя в трамвае, косясь на окно, где в потемневшем стекле отражалось его красивое и скорбное лицо, он бичевал себя. Каким он, наверное, выглядел жалким! Мальчишка, дрянь! Если бы все можно было вернуть, он, конечно, повел бы себя по-другому, с достоинством, как взрослый человек. Мальчишка, мальчишка!
Так он размышлял до тех пор, пока не обрел наконец способность рассуждать спокойно. Что случилось, того не вернешь… Но каковы люди! Все обрушились на него. Формалисты. Да уж если на то пошло, они должны быть снисходительными к нему. Он не какой-нибудь Прохоров, он первый отличник в институте… И… поэт. Они не могут не знать, что это не каждому дано, что заботливо выращивать дарования — их обязанность.
Он подумал было — «таланты», но поморщился. И отвернулся от окна. Вспомнив Надю, обиженно и зло сжал губы. Это уже совсем непонятно. Ее выступление так его возмутило, что он сразу сказал себе: конец! Навсегда. Ишь ты, проявила принципиальность! Ну, Федор — тому по чину положено. А она хотя бы дружбы ради промолчала. Никто ее не заставлял. Как можно ошибиться в человеке! Нет, конец, конец!
Надя вернулась с заседания комитета в свою комнату. Жени не было. Надя долго сидела у окна, не в состоянии понять, что же такое случилось у нее с Виктором.
Изредка мимо окна проходили студенты. Надя не старалась их узнать — она думала о своем. И вдруг одна пара — девушка и парень — привлекла ее внимание. Надя очнулась, опершись руками о подоконник, вытянулась, всмотрелась с таким вниманием, словно увидела что-то необычайное. А там, на дорожке, ничего не было необыкновенного. Просто шли Аркадий и Женя. Аркадий нес на плече чертежную доску, сзади осторожно ее поддерживала Женя. Аркадий останавливался, говорил ей что-то, Женя опускала руку. Пройдя несколько шагов, она опять бралась за угол доски. Они входили то в тень от тополей, то в оранжевые прямоугольники солнца. Потом Аркадий побежал, смешно вскидывая длинные ноги и оглядываясь. Женя махнула рукой и отстала. Так они и дошли до общежития на расстоянии друг от друга. У дверей Аркадий остановился, ожидая девушку.
Надя легла на кровать лицом в подушку, плотно закрыла глаза. Что случилось? Почему вдруг обиженно-завистливое чувство поднялось в душе?
«Что за вздор, — сказала она себе решительно. — Ведь это же Аркадий и Женя, и все. При чем здесь я и Виктор?»
И, ничего не сравнивая, не сопоставляя, а просто думая о Жене и Аркадии (так, по крайней мере, она уверила себя), Надя будто только сейчас поняла, как хорошо все у них, у Аркадия с Женей.
С тех пор как Женя «вскружила» Аркадию голову и их всюду стали видеть вместе, никому не приходила мысль, что могло быть иначе. Наоборот, многим показалось бы странной и злой насмешкой судьбы, если б Женя и Аркадий вдруг не встретились в жизни. Как будто они знали друг о друге давно и разными путями неуклонно искали один другого, и вот в институте встретились.
«Дездемона!» — вспомнила Надя сердито-ласковый басок Аркадия. Милые, смешные, дурашливые… И как у них все хорошо!.. Вот учение. Женя трепетала от одной мысли, что вдруг получит «неуд».
— Тогда конец, — говорила она, испуганно округляя глаза. — Аркашка заест…
Он готовился к дипломному проекту, был очень занят, но в успехах Жени на прошлой сессии немалая заслуга принадлежала ему.
— Ты у меня смотри! — грозил он пальцем. — Только услышу от преподавателей, что ленишься… Смотри! Наделаю неприятностей!
Она забирала книги и, уцепившись за его рукав, говорила:
— Ну, девушки, пожелайте нам успеха… Пойдем, мучитель!
Иногда, поздно вечером, можно было услышать из коридора их голоса:
— Так. Прилично. Следующий вопрос: чему равняется мощность мотора, если…
— Мощность мотора, мощность мотора, — бормотала Женя. — Подожди… Да я знаю. Думаешь, не знаю?
Минута молчания — и залпом:
— Мощность мотора равна…
И торжествующий смех и, видимо, толчок в бок, потому что Аркадий сердито урчит:
— Не балуйся. Следующий вопрос…
Так они и ходили рядом, как привязанные, — в институт и обратно, в общежитие, в столовую, в театр. Возвратившись, Женя быстренько раздевалась и, маленькая, худенькая, юркала под одеяло, сверкала быстрыми, лукавыми, счастливыми глазами.
— Ну вот, девушки, и день прошел. Пожалуй, действительно, Аркашка из меня дурь вышибет, а? Как вы думаете?
И засыпала, шевеля во сне светлыми бровями и морща усеянный веснушками нос.
Виктор очень редко спрашивал Надю об ее успехах в учении. И никогда за книгой или конспектами она не чувствовала его рядом. Ей казалось, что у него была другая жизнь, и то, что, он не делился с ней сокровенными мыслями, глубоко обижало ее. Она не знала, чем он жил и что делал вне института. А когда она прямо говорила ему об этом, он отделывался снисходительной шуткой:
— Давай будем молчать.
Надя с досадой и обидой умолкала.
Если б он мог знать, что она не так уж проста и наивна и многое понимает! Она пошла в институт не потому, что так надо, что не учиться было нехорошо, а потому, что действительно хотела много знать.
А Виктор, по-видимому, не особенно верил в ее способности.
И когда однажды она подвергла очень детальному и строгому критическому разбору его стихи, Виктор так удивился, что первое время не мог найти верного тона в обращении с Надей.
Он вообще стал сдержаннее в беседах. Почему? Она не могла понять. Это ее тревожило. И все-таки она с радостью отметила, что у Виктора исчезла шутливая снисходительность к ней, которая ее оскорбляла. Он стал внимательней, предупредительней во всем и от этого был ближе, словно с их дружбы спала ненужная шелуха.
И вдруг эта история с членскими взносами… Да, она сначала готова была согласиться с Виктором, что это случайный поступок. Но теперь она спрашивала себя: неужели это у него не случайно, и он не такой, каким она его представляла? Она совершенно его не знала! Разве мог бы серьезный, искренний человек так поступить с ней: пройти, обдать холодом?.. Она так растерялась, что некоторое время не могла тронуться с места. Неужели это Виктор? Чужой, надменный…
