Георгий Марягин - Озаренные
— Тут уж вы в полной мере шефство возьмите, — обратился к Барвинскому Звенигора. — Это ваша механика...
— Сегодня звонил Черкасов, — сообщил Барвинский. — Интересовался, как мы ремонтируем автоводитель. Предложил помощь, может прислать электромонтеров-слаботочников.
— Запоздалая любовь, — рассмеялся Лабахуа.
— На чужих санях хочет на ярмарку выехать, — улыбнулся Звенигора. — Теперь будет звонить. Говорят, уже на каком-то совещании в области выступил с речью: мы, мол, внедряем первую в мире машину с автоматическим водителем. Интервью по радио закатил. Иван Яковлевич умеет. Знай наших!
16
Слухи о том, что Стерняк передал в прокуратуру материал об аварии «Скола», подтвердились. В конце июля Алексей и Звенигора получили повестки — вызывали к следователю.
— Теперь труднее будет анкеты заполнять, — шутил Звенигора, — то я всегда черточку ставил против вопроса — был ли под судом и следствием, а теперь пиши подробно: как, за что, когда, почему...
Алексей даже не допускал мысли, что его и начальника шахты могут в чем-то заподозрить, обвинить. Какое-то недоразумение. Разберутся. Но чувствовал себя неловко.
Следствие было поручено молодому сотруднику прокуратуры, недавно окончившему институт. Со старательностью новичка он досконально выяснял все обстоятельства, проверял акты испытаний каната, машины, расчеты.
Вначале Алексей предполагал, что следствие займет час-два. Но оно затянулось: после каждого визита к следователю возникали новые вопросы.
Между Алексеем и следователем установились доверительные отношения — ему понравился старательный, добросовестно и вдумчиво относившийся к делу молодой юрист.
Как-то они вместе вышли из прокуратуры.
— Вы на меня не сердитесь, товарищ Заярный, за педантичность, — сказал следователь. — Чувствую, что надоел, но я должен выяснить все обстоятельства дела. Это не только для того, чтобы найти виновников, но и избежать аварий в будущем, подтянуть людей.
— Чем, по-вашему, закончится дело? — спросил Алексей.
— Не знаю. Я только обрабатываю материал. Решать будет прокурор.
— А если бы вы были прокурором?
— Привлек бы Звенигору и вас к суду за несоблюдение правил техники безопасности. Даже, если бы не было несчастного случая с крепильщиком... А вы как бы поступили на моем месте?
Алексей ничего не ответил. Он молча попрощался со следователем.
Шел по дороге на «Глубокую», и в голове все время вертелся вопрос:
«А вы бы как поступили?»
Трудно человеку судить самого себя.
17
Алексей не заметил, как пролетел вечер. Увлекательная повесть какого-то неизвестного автора о будущем Донбасса захватила его. Да и не могли не захватить картины труда операторов, лишь с помощью автоматов и счетных машин управляющих солнечной энергией, добытой в недрах земли.
От Харькова до Жданова все было покрыто садами, виноградниками, плантациями хлопчатника, зелеными лугами, голубыми каналами. Не было терриконов — они пошли на сооружение плотин, виадуков, мостов, мощение дорог, постройку поселков — из них научились делать уютные жилые дома. Ни одной трубы! Лишь кое-где стояли старые доменные печи, блестя, как маяки, серебряной окраской. Их использовали в качестве опор ветровых станций. Голубели озера, как лепестки большого цветка на огромном блюде Приазовской степи. Электрические троллейбусные поезда курсировали по безрельсовым и безмачтовым дорогам. Ток шел под асфальтом: энергию без ограничения давала Азовская электростанция, лопасти турбин которой приводились в движение силой морского прибоя. Над хлопковыми и виноградными плантациями рассеивался серебристый свет — его излучали агрофотарии; они ускоряли созревание плодов. Действовало лишь несколько шахт, из которых добывали газ, утилизируемый на автоматических химических заводах, где всеми процессами руководила счетная машина...
Аккумуляторные ветровые станции запасали энергию во время осенних и летних бурь, компрессировали воздух, приводили в действие азотные заводы, добывавшие азот из воздуха, разлагали воду на кислород и водород...
Рабочий день сократился до четырех часов. Все процессы на заводах, фабриках, коммунальных предприятиях были автоматизированы, совмещение профессий было обычным явлением.
Алексей видел себя на шахте, где в смену выходит всего несколько десятков шахтеров. Спускался в штрек с удобной просторной кабиной. Машинист сидел за панно и наблюдал, как на экране телевизора отображалось все, что происходило в лаве. Послушный автомату-регулятору, то сбавлявшему, то увеличивавшему скорость, шел вдоль пласта легкий комбайн, выштампованный из органо-металлических смол. Вслед за ним автоматически передвигались стойки, легкие, быстроподвижные и прочные.
— Не спишь, Алексей Прокофьевич? — крикнул из палисадника Звенигора. — Тогда мы зайдем.
— Вот это правильная жизнь! — сказал он, входя с Кореневым в комнату. — Вернулся человек с работы и читает роман... А мы с утра до чертовой обедни на заседаниях.
— Только из города, — устало опускаясь на стул, сказал Коренев. Он пододвинул стул к окну, распахнул створки, расстегнул ворот, с явным удовольствием вдыхая прохладный аромат ночной фиалки, этого любимого цветка донецких шахтеров. — Прав ты был, когда говорил, что горком не поддержит меня.
— Понимаешь, Прокофьич, заварилась такая каша. Без обкома и министерства не расхлебать, — подсаживаясь к Алексею на диван, проговорил Звенигора. — Сперва все шло чин-чином. Яков Иванович сделал аккуратненький докладец, по записочке. Кое-кто выступил, покаялся. Все по расписанию. А потом Серегин предложил проект резолюции. Уже собрались голосовать, но тут взял слово по резолюции наш Владимир Михайлович... — возбужденно рассказывал Звенигора. — Задумал поднять вопрос о цикличности и резервах... Досталось тресту и комбинату за сокращение подготовительных работ и за махинацию с цикличностью. Яков Иванович уже после первых слов не вытерпел — вскочил, как ошпаренный: «Это старая линия глубокинцев — под трест подкапываться». А Владимир Михайлович цифру за цифрой, факт за фактом. Серегин — хитрый бес, сразу в кусты — ни да, ни нет, ни середина, ни половина. «Это, — говорит, — особый хозяйственный вопрос, поручим разобраться нашему промышленному отделу. Если есть дополнения у товарища Коренева, проголосуем». Черкасов присмирел, будто разговор идет не о его тресте, а о макаронной фабрике. Стали голосовать резолюцию. Конфуз! За нее трое — Серегин, Черкасов, заведующий промышленным отделом, а все остальные против. Тут и Серегин не вытерпел и пошел: «Я давно замечал, что Коренев противопоставляет себя горкому. У себя на шахте крутят, как хотят, со Звенигорой — то односменку выдумали, теперь против цикличности восстают. «Скол» дали для испытаний — не усмотрели — авария, людей покалечили. Я о вашем поведении буду в обкоме говорить». Вертел, вертел, а все-таки пришлось поручить другую резолюцию писать... Теперь уже наверняка дело до обкома дойдет...
Коренев сидел в раздумье. Казалось, он не слышит, о чем рассказывает Звенигора.
— Ты, Володя, не горюй, — участливо добавил Звенигора, глядя на парторга, — выступал ты верно. По-моему, Серегин и Черкасов сейчас совещаются, как на тормозах все спустить... Ни черта бы не случилось, если бы у нас, директоров, права были шире; связали нас, директоров, по ногам, по рукам разными страховками, — возмущался Звенигора, — копейки не могу израсходовать без начальника комбината и министра. Копейки не могу, а тысячи рублей сквозь пальцы проходят. И все же я своего добьюсь — я ж хитрый. Из запорожцев. Те турецкого султана за нос водили. — Он заразительно рассмеялся. — В прошлом году мне нужно было новую лаву нарезать быстро. Я — в трест, в комбинат. Дайте, мол, денег, нужно хорошо ребятам заплатить, угля дам на двадцать процентов больше... Везде отказ. Что тут будешь делать! Есть фонд на аварийные работы. Я и устроил «аварию» на бумаге так, что для ликвидации ее нужно было лавы нарезать...
— Дело сложнее, Кирилл Ильич, чем ты думаешь, — поднимаясь со стула и размеренно прохаживаясь по комнате, произнес Коренев. — За Черкасова комбинат. Эту гору трудно штурмовать. Посмотрим, как развернутся дела... Придется в обком съездить... Ну, пойдем... Мы к тебе, Алексей Прокофьевич, душу пришли отвести. Хочется иногда выговорить наболевшее... Я бы вот на наряде сейчас глубокинцам нашим, все как на исповеди выложил. Приходится сдерживать себя. В борьбе тактика большое дело... Что б я сейчас с удовольствием сделал? — после короткого молчания спросил Коренев Звенигору. — Не угадаешь, Кирилл Ильич. Поужинал бы с хорошим вином. Столовая ведь открыта. Пошли с нами, Алексей Прокофьевич.
Улица, посеребренная жидким светом луны, казалась морозной; по ней пробегали большие черные тени — с шахты тронулся очередной состав с углем.
