Георгий Марягин - Озаренные
— Это тебе нужно?
— Нужно. Мне нужно сейчас, в эти дни.
Варе стало понятно, почему он приехал: кто-то интересуется его семейным положением...
— Письма я не напишу, — твердо произнесла Варя, направляясь к двери. — Можешь поступать, как хочешь.
— Ты слишком рано обрываешь разговор. Где дочка? — преграждая ей путь у двери, грубо спросил Крестов.
— Тебе не нужно видеться с ней.
— Почему? Запрещено?
— Нельзя будоражить девочку. Ты знаешь, как на нее может подействовать твой приезд.
— Понятно! Подыскали дочке другого папу!.. Хорошо! Ты это запомни, Варвара! Я сделал все, что должен был сделать. Я протянул тебе руку... Ты еще пожалеешь о многом. — Он отошел от двери и стал ходить по комнате. — Когда вырастет дочь, посмотрим, на чьей она будет стороне. Кого она осудит — мать или отца...
— Того, кто был виноват.
— Ты виновата! — злобно выкрикнул Крестов. — Во всем. Ты бросила меня из-за своих... — он не находил нужного слова. — Черт знает из-за чего... Я добьюсь, что дочь будет жить со мной.
— Хорошо. Я виновата, — спокойно согласилась Варя, — только оставь меня в покое.
Варя вышла из комнаты на веранду, потом прошла к калитке.
Крестов выбежал на крыльцо, собираясь догнать ее, но остановился на дорожке: он умел сдерживать себя. Даже в такие минуты он был строго расчетлив.
«Аудиенция окончена. Так нужно понимать. Задерживать ее — значит ставить себя в смешное положение. Напрасно проделал тысячу километров... Хорошо, Варвара Андреевна, увидим, как это обернется».
Варя прошла в сквер, села на крайней скамейке под молодым кленом. Отсюда были хорошо видны все проходившие по улице, скверу. Алексей должен был зайти в консультацию. Они собирались на матч.
«Он не должен видеть Алексея... От него можно ожидать всего, — напряженно думала Варя, — будет жаловаться, пойдет в парторганизацию, начнутся разговоры, расспросы. Нельзя делать Алексея участником этой неприятной истории...»
На другом конце сквера Варя увидела Алексея. Она порывисто поднялась со скамейки, пошла навстречу ему, полная решимости рассказать обо всем, что произошло несколько минут назад, развеять навсегда сомнения, которые ее терзали...
11
С зари по степи разливался жгучий, как кипяток, зной. Лето неистово накаляло незримые печи, словно стараясь израсходовать все оставшееся тепло. Все изнемогало от зноя — люди, деревья, растения.
Наверное, в эти дни во всем Белополье его не замечали трое — Алексей, Володя Таранов, Лабахуа. Вместе с первым нарядом приходили они в электрообмоточную мастерскую и возились с реле, контакторами, датчиками весь день.
Автодвигатель был смонтирован. Они придирчиво экзаменовали его. На полу мастерской лежали глыбы угля разной толщины и крепости. Деревянная модель рабочей части «Скола» с клеваками и электроды были смонтированы на тележке; ее провозили вдоль угольных глыб. Электроизмерительные приборы показывали изменение напряжений...
— Хватит испытаний, — не раз заводил разговор Лабахуа, — пора автоводитель устанавливать на «Скол».
Но Володя упрямился — требовал устроить «еще один экзамен». Он испытывал свой прибор в разных «капризных» условиях; глыбы угля то высушивались, то обильно смачивались водой.
Сегодня они еще больше увлеклись экспериментами. Рыхлый уголь, привезенный с соседней шахты, был обильно полит из шланга. Решили вызвать аварию — замкнуть электрическую сеть прибора, как говорят, на «короткую».
Уже несколько раз прокатывали тележку с клеваками и электродами вдоль рыхлой мокрой глыбы.
— Слушай, профессор, — вдруг нарушая долгое молчание, сказал Володе Лабахуа, — какие у тебя духи?
Володя и Алексей недоуменно посмотрели на главного инженера.
— Душиться стал, — продолжал Лабахуа. — Влюбился в какую-то нашу шахтерку?.. Духи! Точно, духами пахнет. — И, оглянувшись, вдруг вскочил. — Варвара Алексеевна!
Варя стояла посредине мастерской.
— Что случилось? — подходя к Варе, спросил Алексей.
— Ничего ровным счетом. Пришла посмотреть на ваш автомат...
— Вот это здорово! Не догадался пригласить сам, — смеялся Лабахуа. — Ну, профессор, объясняйте Варваре Алексеевне, как действуют ваши «боги в футлярах».
Они вышли из мастерской, когда уже начали сходиться шахтеры на вторую смену. Лабахуа и Володя направились в столовую, а Алексей пошел с Варей к Белополью.
Они шли между шахтерских огородов. Лучи плавили медные шапки подсолнечников, кукуруза прихорашивала под ветерком султаны...
— У меня новости, Алеша, — сказала Варя. — Сегодня позвонили из облздрава: предложили выехать на трехмесячные курсы усовершенствования в Москву.
— Что же ты? — настороженно спросил Алексей.
— Согласилась.
— Напрасно. Не нужно уезжать, Варя, — после короткой паузы с едва уловимой грустью произнес Алексей.
— Ты не сердись, Алеша, — прислоняясь подбородком к его плечу, вкрадчиво произнесла Варя. — Нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы я отставала... Три месяца, всего-навсего девяносто дней.
— Девяносто дней... — вздохом повторил Алексей. — Мне очень будет не хватать тебя.
— А что если бы ты для испытания «Скола» выехал на полгода на другую шахту, в Сибирь или Караганду?
— Я бы взял тебя с собой.
— Поедем сейчас в Москву.
— Сейчас?.. Это невозможно: скоро будем испытывать в шахте автоводитель, — хмуро произнес Алексей.
Варя расхохоталась.
— Видишь, каким сразу стал ершистым.
— Нельзя кого-нибудь командировать на эти курсы вместо тебя? Еще успеешь поехать.
— Нельзя, Алеша. На днях пришлют путевку, все оформлено.
— Слушай, Варя! Ты не удираешь от меня?.. Может, приезд Крестова снова тебя заставляет раздумывать…
— Разве теперь я могу уйти от тебя, Алеша?!
12
Варя уезжала ночью — московским скорым.
В половине одиннадцатого она заехала за Алексеем.
В дорожном плаще Варя казалась выше, стройней. От широкополой мягкой шляпы падала на лицо тень, делая его сумрачным.
— Возьми пальто, будет прохладно, — посоветовала Варя, когда Алексей вышел на крыльцо в одной куртке. — А я пока у тебя цветов нарву. Можно? Провожаешь женщину и не догадаешься, что нужны цветы...
Они ехали всю дорогу молча. Варя взяла руку Алексея и держала ее как-то бережно, иногда легко сжимая.
Ночная степь успокаивала, навевала раздумья...
Кто стоял под ночным августовским донецким небом, тот никогда не забудет звездного дождя, что проливается над сухой бескрайней степью. Созрели звезды и сыплются с каких-то незримых небесных веток на теплую, разродившуюся урожаем землю; на сады, где в полумраке опадают перезрелые сливы, яблоки, груши; на золотые увядающие головки подсолнухов, на махровые простыни гречишных полей...
Спит и не спит степь, вся полная ясных и милых звуков. Кузнечики неутомимо куют канитель для золотых одежд увядающего лета. Где-то задыхаются от жажды сытые янтарным зерном перепела, перекликается в суходоле полусонный деркач, стрекочет, как большой кузнечик, на колхозном току молотилка. Из-за перевала доносится мерное посапывание доменной воздуходувки, будто там засыпает богатырь.
И над всем запахи сена, хлебного зерна, полыни, чебреца — сухие, пряные, ароматные.
Было тепло, но когда проезжали Холодную балку, в ней клочки тумана уже цеплялись за ветки боярышника.
На вокзале было пустынно, тихо и оттого казалось, что огромные, развесистые, изогнутые бурями тополи шумят грустно, под легким верховым ветерком, первым разведчиком осени.
Алексей сходил в кассу. Потом они уселись на скамейке в саду, под тополями.
— Ну вот мы и уезжаем в Москву, — тихо проговорила Варя.
Алексей ничего не ответил.
Варя увидела его лицо — суровое, с грустными глазами. Плотно сжатые губы, резкие складки у рта.
— Ну что же делать, Алеша?.. Что?
— Остаться...
— Нельзя... Я и сама уже думаю, что сделала глупость. Но неловко отказываться. Я буду отсчитывать каждый день.
Варя плотнее прижалась к Алексею.
Глухо ударил звонок. Варя быстро поднялась.
— Пошли, пошли, а то опоздаем, — заторопилась она. — Стоянка минута...
Вагон Вари был в самом конце длинного состава. Когда они добежали до него, паровоз уже просигналил отправление. Алексей поставил чемодан в тамбур, легко приподнял Варю, помогая ей взобраться на высокую ступеньку. Она схватилась одной рукой за поручень, нагнулась, обхватила свободной рукой шею Алексея, притянула его к себе и, поцеловав в губы, горячо шепнула ему на ухо:
— Ты всегда со мной!
Паровоз рванул состав. Лязгнули буфера, и вагон медленно поплыл вдоль платформы.
13
