Александр Чаковский - Невеста
— Может быть, вы знаете, Николай Константинович, как удалось начальнику Энергостроя Волобуеву создать столько бригад коммунистического труда у себя на стройке? И какого вообще вы мнения о Волобуеве?
Кудрявцев весь внутренне подобрался. От его недоумения не осталось и следа. Он едва удержался, чтобы не податься вперед, к Комарову, но тут же приказал себе: «Спокойно! Ситуация начинает проясняться. Но еще только начинает… Спокойно!»
Своим последним вопросом Комаров выдал себя. Общие рассуждения на морально-этические темы были, конечно же, только прологом, точнее, дымовой завесой! Волобуев — вот кто интересовал секретаря обкома! Теперь понятно, почему он не вызвал руководителей совнархоза. Комаров хотел собрать сведения о Волобуеве, не придавая этому широкой огласки. Он полагал, что Кудрявцев, работая в отделе, ведающем вопросами энергетики, чаще соприкасается с Волобуевым, чем руководители совнархоза. Кроме того, по его расчетам, самолюбию Кудрявцева должно было польстить доверие секретаря обкома. Нехитрый, но точный расчет!
Итак, речь шла о Волобуеве. Кудрявцев знал, что начальнику Энергостроя предстоит доклад на бюро обкома. Он знал также, что на Энергострое самый высокий в области процент бригад коммунистического труда. Но что же из всего этого следовало?
Кудрявцев решил не торопиться с ответом. Он чуть приподнял брови и слегка развел руками. Это могло означать все, что угодно. Но прежде всего то, что ему трудно ответить на вопрос, поставленный в столь общей форме.
«Почему он спросил меня о Волобуеве? — лихорадочно думал Кудрявцев. — Насколько я знаю, у того все в порядке. План строительства перевыполняется. Никаких конфликтов с областным руководством нет. Волобуева все считают молодым, многообещающим работником. В чем же дело?»
— Мне бы хотелось знать ваше мнение о Волобуеве, — настойчиво повторил Комаров, в упор глядя на Кудрявцева.
Теперь уже отмалчиваться было нельзя. Кудрявцев сказал, что совнархоз никаких особых претензий к Волобуеву не имеет. Что же касается бригад коммунистического труда, то в этом вопросе общественные организации гораздо более компетентны, чем совнархоз.
Ответ явно не удовлетворил Комарова. Он снова и снова стал расспрашивать о строительстве, о Волобуеве, о том, считает ли он, Кудрявцев, что звания бригад коммунистического труда присваиваются на Энергострое заслуженно. Но за спиной у Кудрявцева был опыт десятилетий, за время которых техника аппаратных взаимоотношений достигла виртуозной изощренности. Он попросту не верил ни одному слову Комарова. Ему было ясно только одно: Комарову нужны сведения, компрометирующие Волобуева, и он рассчитывает получить их именно от него, Кудрявцева.
Но почему все-таки от него? Видимо, Комаров полагал, что вышедший в тираж Кудрявцев использует даже такой ничтожный повод, чтобы напомнить о себе. Захочет, так сказать, «услужить» Комарову. Но если расчет Комарова действительно был таков, то над секретарем обкома можно только посмеяться. Между двумя ответственными работниками, судя по всему, назревает свара. Неужели же такой стреляный воробей, как Кудрявцев, по первому знаку примет сторону одного из них, не зная ни существа дела, ни расстановки сил?
Рассчитывать на это мог только очень неопытный или недалекий человек.
Может быть, Комаров смотрит глубже? Может быть, у него есть претензии к совнархозу и он хочет лично «прощупать» Кудрявцева, присмотреться к нему?
Ни одной из этих мыслей Кудрявцев, разумеется, не высказал вслух. Он вообще никогда не говорил ничего лишнего. Тем более в тех случаях, когда собеседник явно скрывал свои истинные намерения. Пусть Комаров перестанет ходить вокруг да около, пусть раскроет карты. Тогда он, Кудрявцев, и решит, как ему себя вести.
Размышляя так, Николай Константинович в то же время понимал, что неопределенные, расплывчатые ответы могут в конце концов обратиться против него самого. Портить же отношения с секретарем обкома он, естественно, не хотел ни при каких условиях.
— Борис Васильевич! — сказал он с предельной искренностью. — Вас, видимо, не удовлетворяют мои ответы. Но вопрос был поставлен в столь общей форме…
— Согласен, — охотно откликнулся Комаров. — Неясность в постановке вопроса обычно отражает неясность мысли. Или нежелание высказать ее ясно. — Он чуть сощурил глаза, потер подбородок и добавил: — Ведь можно сделать и такой вывод, да?
«Хитер», — подумал Кудрявцев, но протестующе приподнял руку.
— Что ж, — продолжал Комаров, — видимо, я должен был сразу взять быка за рога.
Он раскрыл лежавшую на столе папку и протянул ее Кудрявцеву.
— Некоторое время назад эта статья была напечатана в одной многотиражке. Пожалуйста, прочтите.
В папке лежали листки белой бумаги с наклеенными на них газетными столбцами. Над первым столбцом был заголовок: «Быть честным — всегда и во всем».
Кудрявцев начал читать. В статье речь шла о том, что члены одной из бригад коммунистического труда на Энергострое согласились взять незаконно выписанные им деньги. У бригады был простой по вине администрации. Не желая ссориться с рабочими и утруждать себя временным переводом бригады на другую работу, администрация выписала ей деньги за полный рабочий день.
«Ну и что? — подумал Кудрявцев. — Незаконное, но вполне обычное дело. Не настолько вопиющее, чтобы им занимался секретарь обкома…»
Он стал читать дальше. Автор в резких выражениях осуждал не только администрацию, но и членов бригады. Корысть, желание получить незаконные деньги оказались для них сильнее, чем взятые на себя коммунистические обязательства. Далее следовали рассуждения о том, что на Энергострое вообще гонятся за цифрами, больше заботятся о «фасаде», чем о существе дела…
«Неужели Комаров вызвал меня только из-за этой заметки? — подумал Кудрявцев. — Чепуха!»
Теперь он был окончательно убежден, что все дело в Волобуеве и его предстоящем докладе на бюро обкома. Комаров просто подбирает «ключ» к начальнику строительства. Заметка в газете — не больше чем повод. При иных обстоятельствах Комаров, разумеется, никогда не обратил бы на нее внимания. По своему собственному опыту Кудрявцев отлично знал, что сотни писем и заметок могут не привлечь к себе никакого внимания до тех пор, пока не возникнет соответствующая ситуация. А когда она возникает, любое, самое пустяковое письмо может стать поводом для далеко идущих выводов, для назначения комиссии, для немедленного выезда инструкторов — словом, для создания «дела». Усмехнувшись про себя, Кудрявцев читал уже просто из вежливости — ему все было ясно.
«…нет, коммунисту противопоказаны ложь, корысть, обман. Он должен быть честным перед партией, перед своими товарищами, перед собственной совестью…»
Вдруг словно кто-то сжал Кудрявцеву сердце. Кровь бросилась ему в лицо. В конце газетного столбца он увидел подпись: «В. Харламов».
— Возмутительно, не правда ли? — откуда-то издалека услышал он голос Комарова.
Боль, растерянность, обида — видимо, все это было написано на лице Николая Костантиновича, потому что Комаров поспешно сказал:
— Я вижу, вас взволновала эта заметка.
— Нет, нет! — бросая папку на стол, неожиданно воскликнул Кудрявцев.
— Не понимаю, — с недоумением сказал Комаров.
— Нет! — снова крикнул Кудрявцев. Усилием воли он справился с собой и сказал, уже более спокойным, но все еще прерывающимся голосом:
— Я… совсем о другом… Просто я… знаю этого человека…
— Харламова? — удивленно переспросил Комаров. — Вам приходилось с ним встречаться? Любопытно! Тогда, очевидно, вы можете подробнее рассказать о нем?
— Это… негодяй! — вырвалось у Кудрявцева.
— Вот как? — с удивлением произнес Комаров. — Странно. Может быть, вы ошибаетесь? Путаете с кем-нибудь?
— Если бы я ошибался!.. — с болью воскликнул Кудрявцев.
То, что мучило его последнее время, снова заполнило душу, заслонило все остальное.
— Этот человек — преступник, — продолжал он. — Его осудили за то, что он незаконно сел за руль, сшиб человека и не оказал ему помощи.
— Очень странно! — задумчиво повторил Комаров. — То, что вы сказали, и эта статья… разумеется, у меня нет основания сомневаться в ваших словах. Кто же этот Харламов?
— Монтер, — ответил Кудрявцев. — Взял руль у шофера. Из озорства.
— Все это печально, — сказал Комаров, — когда я читал статью Харламова, мне было очень горько еще раз убедиться, что показуха проникла даже в такое святое дело, как движение за коммунистический труд. Но в то же время было радостно сознавать, что есть люди, которые даже в ущерб своим материальным интересам восстают против очковтирательства. Оказывается, я ошибся. Послушайте, Николай Константинович, откуда у вас все эти сведения о Харламове? Вы его лично знали?
