Николай Глебов - Бурелом
Разбудил его Красиков:
— Вставай, Вася, пора запрягать. Надо пораньше выехать, чтоб успеть к ночи в Камаган.
Обласов пошел разыскивать свою лошадь, которая ушла куда-то от остальных коней. Спустился в лог. Там было сумрачно и сыро. В тальнике гукнул полусонный сыч. От неожиданности Василий вздрогнул и прибавил шагу. Всходило солнце, но здесь все было мрачно — и оголенные непогодой кусты тальника, и камни, покрытые лишайником, и родник, казалось, напевал что-то унылое, безысходное.
Василий нашел коня на вершине лога. Возчики уже ждали Обласова у своих подвод.
Бросив последний взгляд на Татьянин лог, Василий вместе с сельчанами выехал на камаганскую дорогу.
К вечеру были уже на заимке Февронии Бессоновой.
Хозяйка их встретила на крыльце дома.
— Приехали. — Глаза Февронии пробежали по косотурцам и остановились на Василии. Скрывая чувство радости, она перевела взгляд на Красикова. — Кирилл Панкратьевич, — спускаясь со ступенек, заговорила Феврония, — машину с подвод не снимайте. Завтра с утра поедем на ток и там установим, а сейчас заходите в дом. Накормить найду чем. — И, придерживая рукой пышную юбку с воланами, она вновь поднялась на крыльцо и исчезла за дверью.
Мужики выпрягли коней и пустили пастись недалеко от заимки.
Ужин Феврония приготовила на славу. Сидели за столом в просторной кухне. Во внутренние комнаты хозяйка их не ввела. Боялась, что накурят, а табак — сатанинское зелье. На столе, кроме хлеба и жирных щей, стоял пузатый из голубого стекла графин водки.
Разливая жидкость по стаканам, хозяйка наполнила рюмку и себе.
— С приездом. — Чокнулась с косотурцами, с Изосимом и, слегка запрокинув голову, выпила до дна.
Когда графин опустел, Феврония подала знак Изосиму. Захватив порожнюю посуду, тот вышел. Вернулся с наполненным графином. Через час захмелевшие мужики ушли ночевать в малуху. Кириллу отвели место на лежанке возле кухонной печки, Василий улегся на лавку. Стряпка убрала со стола и, погасив лампу, ушла в свой закуток. Все погрузилось в сон.
Луна осветила широкий двор заимки, малуху, стоявшую возле скотного двора, просторные комнаты бессоновского дома, кухню. Привалившись к теплой печке, мирно похрапывал Красиков, безмятежным сном был охвачен и выпивший с вечера Василий. Снилось ему, будто подошла к нему Глаша, припала к губам, и он долго не мог очнуться от сладостного чувства, вызванного лаской любимой женщины. Но почему так непривычно, так ненасытно она целует его? Василию стало жарко. Сбрасывая одеяло, он почувствовал, что его рука натолкнулась на чье-то упругое тело. С трудом открыл глаза. Над ним в одной ночной рубашке, низко склонившись, стояла Феврония. Ее волосы, раскинувшись по плечам, прикрывали обнаженную грудь.
— Феврония Лукьяновна? — в изумлении Василий приподнялся на локте.
Феврония приложила палец к губам и с опаской посмотрела в сторону продолжавшего храпеть машиниста. Затем сделала знак следовать за собой и взяла Василия за руку. Резким движением он освободил руку и повернулся лицом к стене. Несколько минут Феврония постояла в раздумье возле Василия, затем, гордо откинув голову, вышла.
Наутро, когда Василий ушел за конями, а возчики вместе с Кириллом подтягивали ослабевшие за дорогу веревки, которыми были привязаны к телегам барабан и привод, Феврония вышла на кухню, помогла стряпке собрать на стол и стала ждать косотурцев.
Мужики вошли дружно и чинно расселись по лавкам. На столе были Поставлены кулага[1], сусло[2], гречневая каша и большой пирог с грибами, луком и нарезанной ломтиками картошкой — пища богатых крестьян в постные дни. Василий избегал взглядов Февронии, лицо которой казалось невозмутимым.
— Ставить машину с вами поедет Изосим, — заговорила хозяйка, когда мужики стали подниматься из-за стола. — Я приеду позднее. Там и рассчитаюсь за провоз и установку.
Подводы двинулись по дороге на Угловое, где был ток. Бессонова приехала, когда Красиков с помощью Василия уже заканчивал установку барабана. Изосим с подводчиками налаживал конный привод и укреплял чугунный вал.
Феврония привязала лошадь на опушке леса, и, вынув из коробка узел со снедью, направилась к работавшим косотурцам. Разостлала на траве скатерть, поставила закуску и четверть водки.
— Скоро вы,там?
— Заканчиваем, — отозвался Красиков. — Закрепим барабан — и все будет готово.
Ждать пришлось недолго. Наливая водку в стакан, Феврония сказала машинисту:
— Кирилл Панкратьевич, ты ведь у меня на молотьбе главный. Что скажешь, то и будем делать. Давай выпей для начала.
Красиков принял стакан.
— Что намолотим, не проглотим. За ваше здоровье, Феврония Лукьяновна.
— Пей, — уже сухо отозвалась хозяйка. Присказка Красикова ей была не по душе.
Настроение Февронии поднялось после выпитой рюмки. Она налила мужикам по второму стакану, не забыла и себя. Стало шумно.
— Раскрасавица ты наша, — приподнявшись на колени, заговорил один из косотурцев. — В жисть тебя не забудем. Скажи: оставайтесь, мужики, молотить у меня, — останемся.
— Нет. Вот вам расчет, и поезжайте с богом, — вынимая деньги, сказала Феврония. — На молотьбе останутся только машинист с Василием.
— А ты меня спрашивала? — захмелевший Василий отодвинул пустой стакан.
— И спрашивать не буду. Задаток дала Андриану. Будешь жить у меня до покрова.
Василий опустил голову. Против отца не пойдешь. Да и дома нужда. Куда денешься? Стараясь заглушить горечь в душе, Василий налил полстакана и выпил залпом.
— Вот это дело, — уже весело сказала хозяйка и обратилась к косотурцам: — Лошадь, на которой Василий вез вал, отведите обратно к моему отцу. Через неделю приезжайте за машиной. Поди, отмолотимся к тому времени? — обратилась она к Красикову.
— Как погода. Если постоит ведро, управимся.
— Чуете, мужики?
— Ладно, приедем.
— Завтра с утра пригоню народ на молотьбу. Поехали, — повернулась она к Василию.
Парень неохотно поднялся на ноги и пошел к лошади, на которой приехала Феврония. Отвязал повод и взялся за вожжи. Когда люди и ток скрылись из вида, Феврония потянула Василия за рубаху:
— Садись рядом со мной, а то свалишься с сиденья. Выпил ты изрядно.
Василий молча пересел в коробок. Хозяйка взяла от него вожжи и свернула с дороги на луг.
— Ты куда это?
— Посмотрю шалаш для косарей. Там с лета оставались грабли, а они теперь нужны на молотьбе. Да и сено попутно погляжу.
Привалившись к спинке коробка, Василий откинул отяжелевшую голову.
— Поставь лошадь к стогу. Зайди в шалаш, посмотри, есть ли там грабли? — распорядилась Феврония.
Василий разнуздал коня и, бросив ему охапку сена, вошел в шалаш. Там было полутемно. Грабли лежали на месте. Обласов хотел уже выйти из шалаша, как у входа показалась Феврония. Стремительно шагнула к парню, обвила его шею руками и, целуя, начала мягко клонить к земле.
Вышли из шалаша в сумерках. Василий бешено гнал коня к заимке. Рядом с ним, придерживаясь за спинку плетенного из прутьев коробка, со счастливой улыбкой сидела Феврония.
ГЛАВА 4
Проснулся Василий, когда лучи солнца, проникнув через окно спальни, легли светлой полосой на пол, покрытый цветными половиками домашней работы. В переднем углу висело медное распятие, а на маленьком аналое лежала раскрытая, в толстом переплете из дерева и кожи, старинная книга.
Долго лежал с открытыми глазами. На душе было муторно. Вздохнув, опустил ноги с кровати. На подоконнике сидела сытая нездешней породы кошка и, поджав под себя пышный хвост, следила за мухой, которая билась о стекло. Василий перевел взгляд на распятие и книгу. «Богомолка», — невесело подумал он.
На ум пришла частушка:
Моя милка-богомолка
У обители была.
Шубу нову промолила,
Шаль, корову пропила.
Усмехнулся и стал одеваться. Вышел на кухню.
— А где хозяйка? — спросил он толстую пожилую стряпуху.
— Уехала раным-рано с народом на молотьбу. А тебе велела съездить к пастухам, увезти им мешок печеного хлеба. Они ведь, мухаметы, стряпать, кроме катышков в масле, не умеют. Как квашню завести, опару сделать — не мерекают, — зачастила стряпка. — Как спалось? — прикрыв лицо фартуком, лукаво посмотрела на Василия.
— Спал крепко. — Подставив голову под холодную струйку воды из рукомойника, он долго плескался.
— Садись за стол. Хозяйка тебе велела подать. — Вынув из шкафа небольшой графин водки, поставила пирог с рыбой. — Чай-то мы не пьем, не мирские. Хочешь молока или квасу принесу?
— Нет. — Василий выпил рюмку и принялся за пирог. Пить больше не хотелось.
— Приедешь на Угловое, спроси дорогу к стойбищу киргиз. Увидишь там Калтая — так зовут старшего пастуха, — передай хлеб. Мешок с хлебом стоит в сенках.
