Евгений Дубровин - Беседы за чаем в семье Погребенниковых
– Попрошу не оскорблять мою коллекцию, – сделал вид, что обиделся, младший Погребенников. – У меня есть уникальные экземпляры. За одну марку мне сто рублей давали, да я не согласился. Я решил собирать коллекцию всю жизнь, а после смерти отдать в музей.
На самом деле марочная «коллекция» Славика представляла собой груду рваных марок, которые всюду валялись по квартире, лезли в суп, липли к хлебу, мельтешили по комнате, как бабочки, когда пылесосилась квартира.
Вспомнив «коллекцию», глава семьи не смог сдержаться и начал ругаться. Славик покорно слушал, и это настолько удивило Виктора Степановича, что он быстро закруглился и умолк. Но, как только он замолк, ругань опять зазвучала в квартире. Его слова, его голосом. Старший Погребенников не сразу догадался, что сын записал его на «Панасоник». Хотя ученый выражался вполне интеллигентно, но все же было неприятно слышать собственную ругань со стороны.
– За последствия я не отвечаю, – сказал Виктор Степанович и отправился на кухню варить борщ. (Трудно в это поверить, но кривая браконьерства в районе зависела от борща, сваренного Виктором Степановичем, ибо, не вари он борщ, жене пришлось бы уходить раньше с работы, что сказалось бы сразу на браконьерстве в районе.)
Поздно вечером пришла усталая, пахнущая какими-то реактивами Ира Ивановна (она почти сутки провела в лаборатории, где делался срочный анализ крови убитого браконьерами лося) и, узнав про «Панасоник», тоже стала сердиться. Мама ругалась менее интеллигентно, и, когда ругань была воспроизведена, впечатление получилось очень тяжелое. Лицо Славика сияло.
Несмотря на усталость родителей (старший Погребенников прочитал сегодня две лекции, сходил в три магазина, сварил борщ и помыл полы в кухне и коридоре), дискуссия о судьбе «Панасоника» продолжалась до глубокой ночи. В конце концов было решено:
1. Найти эту легкомысленную девчонку, прочитать крепкую мораль и вернуть приемник.
2. Сообщить в Школу, председателю родительского комитета Марии Степановне.
3. Провести срочную ревизию личных вещей Славика на предмет изъятия не принадлежащих ему предметов, и если таких вещей наберется порядочно, то надрать отпрыску уши.
Однако утром маме Погребенниковой позвонили из отдела и сообщили, что в ее районе произошло сразу два ЧП, и Ира Ивановна умчалась еще до восьми утра и вернулась во втором часу ночи. Виктор Степанович же совсем замотался между лекциями, диссертацией и домашним хозяйством. «Панасоник» был забыт, тем более что больше на глаза он не попадался. В семье Погребенниковых наступила тишина, но тишина эта была обманчивой.
Однажды Виктор Степанович пришел из овощного магазина и увидел разбросанные по дивану части «Панасоника». Над останками приемника нависли лохмы Его Королевского Величества. Папа Погребенников где стоял, там и сел. Кочан капусты покатился по ковру, как отрубленная голова. Выяснилось, что «Панасоник» сгорел и Славик пытается починить японскую аппаратуру, мобилизовав все свои знания по физике (три с минусом в четверти).
– Он сам сгорел, – буркнул Славик озабоченным голосом. – Работал нормально, а потом раздался треск и пошел дым. Иностранная аппаратура вообще непрочная.
Доверчивый Виктор Степанович сначала, конечно, сильно ругался, но затем сам взялся починить «Панасоник», хотя не имел вообще никакого опыта в этом деле, потом махнул рукой и тоже стал ругать непрочную иностранную аппаратуру.
Однако, когда вечером вернулась с работы Ира Ивановна, ей ничего не стоило, как первоклассному следователю по раскрытию браконьерских преступлений, установить истину. Младший Погребенников «раскололся» за пятнадцать минут. Оказывается, любознательный восьмиклассник пытался уловить сигналы только что запущенного спутника. С этой целью Славик подключил к «Панасонику» телевизионную антенну общего пользования. Более того, он обмотал антенну приемника для большей чувствительности медной проволокой и включил один конец в сеть. Тут-то «Панасоник» не выдержал и задымил.
Неделю после этого Виктор Степанович, забросив диссертацию и домашние дела, мотался по всему городу в поисках мастера, который смог бы вернуть к жизни «Панасоник».
Не было сопротивлений, транзисторов, сплава. Не было еще чего-то. Бедный энтомолог оброс бородой и похудел. Он стал разговаривать во сне, употребляя английские слова и сложные технические термины. Мама Погребенникова тоже, со своей стороны, делала, что могла. Кривая браконьерства в районе поползла вверх. Лишь Славик по-прежнему пытался исправить приемник своими силами. Он приходил из школы, не раздеваясь, направлялся к дивану, где лежал завернутый в тряпочку «Панасоник», молчаливый и неподвижный, как покойник, и начинал ковырять в нем отверткой.
Срок, когда заканчивался обмен с легкомысленной девчонкой, истекал.
И вот хозяева «Панасоника» уже в пути…
– Ты будешь присутствовать, – сказал папа Погребенников, держа сына за рукав.
– Вы взрослые, вы и договаривайтесь, ребенку нечего лезть во взрослые дела, – сказал сын басом и дернулся.
– Нет! Хватит прикидываться ребенком! – закричал папа Погребенников. – Нашкодил – и в кусты! Я тебя предупреждал!
– Ты несешь уголовную и моральную ответственность, – поддержала Ира Ивановна мужа с правовой стороны.
– Вон таракан! – воскликнул Славик.
– Где таракан? – удивились супруги Погребенниковы.
– На потолке!
Глава семьи вперил взгляд в потолок и утратил бдительность. Младший Погребенников дернул руку и выскочил из квартиры. Хлопнула дверь. Наступила тишина.
– Что же мы им скажем? – спросила Ира Ивановна после некоторого молчания.
– Придется платить. – Папа Погребенников пожал плечами. – Я знал это с самого начала.
– Неужели он и вправду стоит такие деньги?
– Да, – сказал Виктор Степанович. – Я видел в комиссионном…
Опять наступило молчание.
– Это предел, – сказала Ира Ивановна. – За него надо браться.
– Давно пора…
– Контролировать каждый шаг.
– И пороть. Старый, но верный способ.
– Он с нами совсем не считается. Что хочет, то и делает. Нанести такой убыток…
– И как людям в глаза смотреть? Скажут: каков сын – таковы и родители.
– Наверняка скажут. Да еще спортсмены. У них-то уж в семье порядок.
– Правда, их девочка сама…
– А что девочка? Доверчивая, добрая. Наш оболтус хоть у кого что хочешь выклянчит.
Вдруг оба разом вздрогнули. В прихожей раздался звонок. Звонок был длинный и какой-то зловещий.
– Я пойду открою, – почему-то шепотом сказала мама Погребенникова.
Ира Ивановна поспешила в прихожую. У нее был заранее извиняющийся вид. Лязгнул замок, послышались приглушенные голоса, шаги.
– Пахнет крепким чаем, – раздался громкий густой голос.
– И тортом, – поддержал массивную фразу, словно подпорками, мелодичный женский голос.
– Может быть, вы хотите чаю? – спросила мама Погребенникова заискивающе.
– Не откажемся. С морозца! – прогудел мужчина.
– Проходите в комнату. Я сейчас…
– Зачем в комнату? Пахнет из кухни. Вот на кухне и попьем. Поместимся?
– У нас кухня большая. Но как-то неудобно…
– Ничего. Неудобно в гробу в белых тапочках.
Виктор Степанович едва успел застегнуть пижаму, как дверь распахнулась от уверенного жеста и кухня заполнилась большим человеком. Человек был красен лицом, усат. За ним виднелась совсем молодая женщина в длинном модном платье. Папа Погребенников медленно поднялся и почему-то вытянул руки по швам.
– Демьянов. Петр Петрович. Борец.
– Очень приятно. Погребенников. Виктор Степанович. Кандидат наук. Энтомолог…
– Майя Тихоновна. Гимнастка.
– Очень приятно. Кандидат наук. Энтомолог…
Рука у Петра Петровича была крепкой, грубой, у его жены – слабой, нежной.
– Милости просим садиться за стол, – пригласил Виктор Степанович какой-то витиеватой, противной его лексикону фразой.
Все разместились за столом. Ира Ивановна подала новые приборы, поставила на огонь чайник и улизнула из кухни, наверное, переодеваться. Погребенников же вынужден был остаться. Он чувствовал себя очень неловко в пижаме, причем не очень новой. Одна пуговица, самая верхняя, была вырвана с мясом во время очередной схватки с Его Королевским Величеством и так и не пришита из-за недостатка времени у инспектора Погребенниковой.
Воцарилось неловкое молчание.
– Погода стоит удивительно хорошая, – сказал ученый Погребенников.
– Совершенно точно, – согласился борец Демьянов. – Самое время кататься на лошади.
– На какой лошади? – удивился Виктор Степанович.
– Верхом, – пояснил спортсмен.
– А-а… – Погребенников немного подумал.
– Вы не катаетесь?
– Я бы катался, но нет лошади.
– Ну, а вот у нас с Майей Тихоновной есть лошадь. Днем она обслуживает стадион, а вечером мы на ней катаемся. Очень, знаете ли, помогает от всяких болезней. Верховая езда заменяет и академическую греблю, и бег трусцой, и велосипед.
