Виктор Лесков - Серебряные стрелы
— Товарищ генерал! Меня вот тут списали, хотят уволить в запас, а мне еще надо месяца два послужить. Всего хватает, но не вышел срок на получение парадного мундира. Материал там кой-какой еще на китель, на брюки мне полагается. Всего два месяца, товарищ генерал, а? Если в ваших силах, то очень прошу — задержите приказ до срока получения.
Генерал долго не мог взять в толк, чего же хочет этот человек, прикладывающий ладонь к сердцу. А когда понял — усмехнулся:
— С такой просьбой ко мне еще ни разу не обращались. Через неделю будете уволены в запас, — и неторопливо прошел в столовую.
Точно, через неделю пришел приказ. А так бы и неизвестно, сколько еще промаялся человек…
Коля Трегубов задумался, далеко он был отсюда сейчас. Что-то начал грустить парень: своих, наверное, вспомнил.
— Эх, жизнь, жизнь, — отсмеявшись, вздохнул Александр Иванович. — Незавидная она у нас.
Встал, прошелся по комнате, покрутил в руках стоявший на серванте бюстик Нефертити.
В весеннем саду стали густеть сумерки, казалось, обрывки их затаились темными облачками в углах квартиры. Но света пока не включали.
— Со мной в одном подъезде живет один офицер. Мы приехали сюда десять лет назад — оба капитанами. Я за десять лет стал аж майором, а он уже полковник. — Александр Иванович вернулся в свое кресло. — Давайте, ребята, выпьем «посошок», пора уже расходиться… Он трактористами заправлял, а я лайнер водил, рисковал… — И опрокинул рюмку.
Хрусталев уже не пил — надоело. Он всегда больше любил поговорить.
— Ну и пусть ходит в полковниках. Вам-то что? Военный летчик первого класса, заместитель командира эскадрильи — разве этого мало? — заметил он.
— Обидно, когда обходят. Особенно если видишь, что идет дуб дубом. А сам, чувствуешь, застрял. И жизнь проходит… Что ж, сам себе думаешь, только на это тебя и хватило?.. В тридцать пять так начинаешь думать, Андрей.
«Тридцать пять? Всего на семь лет старше меня?» Никогда бы Хрусталев не дал столько Игнатьеву. Показался он ему дедом.
— Так и летаешь от предпосылки до предпосылки. — Александр Иванович не сокрушался, нет, а размышлял над жизнью.
Хрусталев все больше проникался симпатией к этому скромному труженику неба.
Они уходили от Трегубова вместе.
— Спасибо тебе, Федорович, спасибо за все, — с особым расположением прощался Александр Иванович.
— Раз надо — значит, надо, — улыбнулся в ответ Трегубов.
Хрусталев заметил какую-то многозначительность в этих словах, но не обратил на это особого внимания.
Вышли на улицу, в тишине теплого вечера стрекотали неоновые лампы уличного освещения.
— Хуже нет, Андрей, чем ждать да догонять. Все должно приходить в свое время. А если не приходит, то надо брать самому. Ну пока…
Андрей пожал протянутую ему руку и пошел спать в свою голостенную гостиницу.
Ему стали понятны все недомолвки этого вечера, когда он, проходя по коридору, услышал из разговора двух лейтенантов только одну фразу: «Коля Трегубов УПРТ стянул с одной стороны»… У всех на языке была эта предпосылка к летному происшествию.
— Кто, кто стянул? — останавливаясь, переспросил Хрусталев.
— Да «правак», без ведома командира, — словно отмахиваясь, ответил один из них.
Так вот в чем дело: Коля, спасая честь командира, принял весь огонь на себя. Вот за что так сердечно благодарил его Александр Иванович! Хрусталеву такие ситуации были уже знакомы.
Андрей вошел в свою комнату, какое-то время постоял в раздумье, наполовину расстегнув молнию кожанки. Он колебался: возможно, Николай усматривал в своем жесте какое-то разумное начало? Какое тут к черту — начало, рассердился Андрей, если он за этот случай минимум на два года будет записан в «двоечники», его время уйдет, и он так и состарится на правом сиденье. Кто знает, сможет ли вообще выбиться за командирский штурвал! Нет, тут велась нечестная игра, — и строилась она на скромности и простодушии летчика.
«Нельзя этого допускать!» — с таким убеждением и вернулся Андрей к Трегубову.
Николай, открыв дверь, удивился, но ничего не спросил, молча прошел к креслу. Очевидно, до прихода Хрусталева он сидел в нем со своими думами, а теперь с ожиданием во взгляде смотрел, на своего давнего друга.
— Зачем ты спасаешь Игнатьева? — спросил Андреи в упор, не раздеваясь, прислонившись плечом к косяку двери.
— Это он тебе сказал?
Вот и стало тайное явным.
— Если бы он! В гостинице услышал, что ты затянул винты с одной стороны. Ты что, больше его имеешь?
— Понимаешь, Андрей, нам лучше об этом не говорить!
Все же слово за словом вытянул Андрей — из Николая эту историю. Вот что произошло днем.
Самолет стоял по брюхо в грунте, вылезал из кабин экипаж даже без стремянок, и тут Игнатьев попросил Николая задержаться. Между ними состоялся короткий, но важный разговор:
— Коля, ты понял, что у нас произошло?
— Понял. — Как не понять, когда все у него на глазах случилось!
— Ошибся я, — признал свою вину Александр Иванович. — Перепутал рычаги.
Правильно было бы переводить на режим торможения одновременно по одному двигателю на правом и левом крыльях, а затем уже и другую, симметричную относительно фюзеляжа пару. А Игнатьев по небрежности убрал рычали двух двигателей, но только с одной, левой стороны. И словно богатырской рукой потянуло самолет в сторону за левое крыло…
— Понимаешь, Коля, какое дело: из-за этой предпосылки я очень многое потеряю, — тихо говорил Игнатьев. — Но эту посадку делал согласно заданию ты. Думаю, что в будущем мы совместными усилиями вполне наверстаем временное отступление.
Все было предельно ясно: раз он, Трегубов, сажал самолет, значит, он и убирал рычаги двигателей.
— Хорошо! — согласился Николай. Командир порядочный неловок, и этого уже вполне достаточно, чтобы пойти за него в огонь и воду. А о своей судьбе у него и в мыслях даже не было…
Прислонившись к косяку двери, смотрел Андрей в добродушное лицо друга и понимал, что его ничем не переубедишь.
— Хороший человек сам отвечает за свои ошибки! — сказал все-таки на прощанье.
— И ты бы на моем месте поступил так же!
Возможно, Николай и был тогда прав.
Глава IV
Поскольку девушки встретились с намерением отдохнуть на пляже, а появление в их обществе бравого молодого человека ничего в принципе не меняло, то генеральный план остался прежним.
Однако едва они втроем вышли из дому, как Нину с ее никогда не дремлющей фантазией осенила простая, но гениальная мысль: вырваться за город!
Раньше они с Тамарой ездили на городской пляж, и он их вполне устраивал, но теперь, в присутствии Андрея, произошла переоценка ценностей: только бы подальше от этого асфальта, чадящего, будто раскаленная сковородка, от шума, лязга, грохота! Закатиться бы верст так за двадцать на тенистые берега вольного Дона…
Сказано — сделано. Через полчаса Андрей уже лежал на песчаном плесе, заложив руки за голову, и смотрел в далекое теперь небо. На голубом поле, как в своей вотчине, одинокое солнце сгоняло в горизонтную мглу бесконечные стада курчавых облаков. С мягким полушепотом набегали на откос волны.
Откуда-то сзади доносились быстрые шаги, шум падения, смех — это девушки резвились на песке. Андрей не освоился пока с ними, держался в стороне.
Робость брала его перед Тамарой. Тем более, что Нина говорила о ней не просто как о сокурснице — два года они учились вместе на литфаке университета, — а назвала ее еще и какой-то стипендиаткой. Попробуй подступись к ней!
Задумавшись, он не заметил, как стало вдруг подозрительно тихо. И если бы поднял в этот момент голову, то, конечно, все было бы испорчено. В подоблачной синеве трепетал звонкий жаворонок, и Андрей, задавшись простой целью — посмотреть, долго ли может эта крошечная вертушка пребывать на такой высоте, да еще с песнями, не сводил с него глаз — боялся совсем потерять из виду.
Тем временем девушки на цыпочках подкрадывались к Андрею, согнувшись в три погибели от разбиравшего их смеха. Вода из вытянувшихся резиновых шапочек в их руках плескалась через край, свертываясь на песке в серые шарики.
Оказалось, что жаворонок не очень долго держится на своем «потолке». Осмотрел кругом владения — и, решив, что больше наверху делать нечего, пошел вниз. И снижался не так, чтобы камнем — сразу до земли, а с оглядкой: чуть приспустится — остановится, обозначит площадку. Все нормально — тогда можно еще на один шажок ниже. Как с царского трона сходил. Только перед самой землей умолк, выставил вниз крыло и приземлился с виража.
Отчетливее стал слышен всплеск волн. К нему примешивался ровный, умиротворяющий — шум клубившихся вдоль берега ракит. Часами можно было лежать в этом райском уголке, ни о чем не думая, ничего не загадывая…
